Создатель знаменитого мультфильма «жил-был пес» эдуард назаров: «долгие годы мне не давала покоя фраза «щас спою! »
«Армен Джигарханян озвучил много мультфильмов, но первым был мой»
- Мультфильм «Жил-был пес» снят по украинской народной сказке. Почему у вас родилась эта идея?
- В детстве отец часто покупал мне книжки, в основном, сказки. Однажды (мне тогда было лет десять) он принес сборник, на обложке которого написано: «Казки». Я спрашиваю: «Пап, а почему буквы «с» нету? « Открыл книжку — батюшки, язык-то украинский! Но я ее прочел… Сказки, как правило, простым языком пишутся, поэтому все понятно. Среди прочих была сказка под названием «Сирко» — так звали пса. Видимо, она осталась в моем подсознании.
В 1981 году, когда мне было уже сорок лет, я снова встретился с этой сказкой. На то время я снял уже «Бегемотика», «Принцессу и людоеда», «Охоту». Однажды мне попалась большая книга сказок народов СССР, где я наткнулся на знакомое название: «Сирко, украинская народная сказка». Формат книги был большой, верхнюю половину страницы занимала иллюстрация, а нижнюю — текст, всего 15 строк. Ничего особенного в этой сказке нет, но меня зацепила фраза, которую произносит волк: «Щас спою!». В моем сознании она долгие годы болталась и бренчала, как горошина в пустой таре (смеется).
Чтобы снять фильм, я приезжал в Украину: во Львове ходил по музеям и рисовал, как выглядят украинцы. Там же увидел здоровенную плоскую бутылку с надписью «Многие лета!» На мой взгляд, просто этнографическая редкость. В моем фильме есть эпизод, где такая бутылка опрокидывается, когда пес стукнулся башкой об стол.
После Львова я поехал в Музей народной архитектуры и быта в Пирогово под Киевом. Заходил в хаты, беседовал с женщинами, которые там, в окружении запахов сушеных трав, плели кружева, вышивали или вязали, делал зарисовки интерьеров. Например, как устроена украинская печка. Смотрел, какие там полы, половики, жерди под потолком, куда вешают лук. Все это дорогого стоит, потому что придает ценность каждому кадру. В общем, это серьезная научная работа. Хотя со стороны, конечно, выглядит несерьезно: люди смотрят, смеются. Но мне кажется, чем легче смотреть фильм, тем больше в него вложено.
- Где вы нашли украинские песни?
- В Киеве в Институте этнографии и фольклора при Украинской академии наук я наткнулся на двух Сергеев — молодых ребят. Один украинец, другой русский. У первого усищи были в пять раз больше моих — почти до груди. Я рассказал им о своей проблеме: «Ищу музыку для фильма». Не хотел использовать академическую, тем более оркестровую, потому что все происходит на абсолютной земле, которая должна чувствовать. Ребята из Института этнографии притащили огромную катушку для профессионального магнитофона и отдали мне ее бесплатно. Я говорю: «Надо бы как-то расплатиться… » — «Да ти шо, сказивсь, чи що?! Буде добрий фiльм, тож i нам буде добре!»
- Ваши персонажи пес и волк по пластике очень похожи на актеров, которые их озвучивали, — Георгия Буркова и Армена Джигарханяна. Когда вы рисовали мультфильм, намеревались пригласить именно их?
- Я размышлял, к кому бы из актеров обратиться. Сначала подумал об Анатолии Папанове, который озвучивал волка в «Ну, погоди!». Но потом засомневался. Когда Клара Румянова (ее голосом говорит заяц в «Ну, погоди!») озвучивает другие мультфильмы, все вспоминают этого зайца! А я хотел избежать стереотипов. Поэтому стал думать о других актерах. В первую очередь — о Михаиле Ульянове. Но потом решил, что это слишком большой артист для такого дела.
И тут я услышал радиопередачу, где Джигарханян говорил без акцента: в жизни в его речи слышен акцент, а в театре и кино — нет. Вот что значит перевоплощение! После «Жил-был пес» Джигарханян озвучил много мультфильмов, но первым был мой фильм.
Я уже мечтал о Джигарханяне, хотя и не знал, как к нему подступиться. Однажды в летний солнечный день шел я по студии мрачный, а навстречу мне — главный редактор Григорян, очень хороший человек. Спрашивает у меня: «Ты что такой грустный?» — «Да вот, задумал Джигарханяна записать, но никто не знает, как к нему подобраться». — «Почему раньше не сказал? Пойдем со мной!» Заходим в его кабинет, он набирает номер телефона и говорит: «Армен, тут один парень подает надежды. Не мог бы ты записаться у него? Хорошая роль… » И Джигарханян согласился. Григорян говорит: «Иди скорей к нему, пока он не передумал!» Я как рванул!..
Он жил недалеко от студии, переулками пройти. Звоню — дверь открывает какая-то старушка. Я говорю: «Я к Армен Борисычу!.. » — «Тссс! Он спит». Смотрю, а из-за занавески торчат здоровенные желтые пятки, как у людоеда из моего фильма — только пальцами не шевелит. Говорю шепотом: «Тогда передайте, пожалуйста, сценарий от Григоряна».
- Это днем было?
- Да. Наверное, где-то снимался, пришел уставший… Я на цыпочках ушел. А на следующий день Джигарханян позвонил Григоряну и говорит: «Я приду… » При встрече я должен был показать, как выглядит волк и другие персонажи фильма, разложил рисунки. Слышу — идет по коридору: «Ну, где тут у вас?.. » Входит сутулый человек, а у меня на фортепиано лежит горбатый волк… С ужасом думаю: «Что сейчас будет?! Подумает, что издеваюсь». Незадолго до этого Джигарханян сыграл роль Горбатого в фильме «Место встречи изменить нельзя». Мне чуть плохо не стало. А он посмотрел и говорит: «Ну что, хороший волк — будем работать!»
- Записывали по готовому изображению?
- Ни в коем случае! Конечно, бывает и так, особенно сейчас, когда не обращают внимания на артикуляцию, а лепят как попало. Но если это серьезная игра, театр, какими бы условными ни были персонажи (пятнышками или кружочками), сначала записывается звук, который потом расшифровывается: какая буква — в каком кадре.
- Как худсовет принял вашего «Пса»?
- Хорошо. Правда, директор студии, с которым у меня были не очень хорошие отношения, сказал, что я смогу сделать только одну часть, а не две, как планировал.
«Отец решил отправить меня в Антарктику, пока это не сделали власти»
- С детства мечтали стать художником?
- В детстве я учился в художественной школе. До этого занимался боксом. Я был шустрый малый, улица на меня влияла. Отец боялся последствий, и когда я окончил школу, он решил сослать меня куда-нибудь, пока это не сделали власти. (Смеется. ) И я собрался в Антарктику.
Папа был профессором, доктором наук, учеником Отто Шмидта. Он послал меня к капитану китобойной флотилии с письмом и просил взять юнгой. Хотел, чтобы океанические бури выветрили дурь из моей головы.
- Это произошло сразу после школы?
- Нет. Сначала я подал документы в МГУ, стал готовиться. Но отец говорил об архитектурном институте. Ему почему-то казалось, что искусство — это архитектура. Он так меня допек, что я согласился. Сдал специальные предметы — рисование и черчение. Но когда пришел сдавать физику, мне попалась задачка, а внутри ее такие закорючки, что я, посмотрев на них, понял: ничего не выйдет. Списать не мог, поскольку сидел на первой парте, хотя девки рядом доставали шпаргалки из чулок. Я притворился, что болит живот, мне разрешили выйти. Больше я не вернулся. Тогда отец меня, лоботряса, и отправил в Одессу, а оттуда я поехал в Николаев. При входе в порт предъявил паспорт, и серьезный охранник (объект же секретный) вдруг рассмеялся и вернул мне документ. Я открываю, смотрю — паспорт мамин! Тогда я понял, что мама спасла меня от неминучей гибели среди льдов.
«Хамство Винни-Пуха подкупает: оно беззлобно, наивно и мило»
- Как вы оказались на «Союзмультфильме»?
- Я не думал становиться мультипликатором. Правда, в учебниках у меня все уголочки были разрисованы: когда листаешь, кажется, что фигурки движутся. А на студию я попал в 17 лет, когда прочел объявление в газете, что «Союзмультфильм» набирает курсы художников. Я пошел туда, но опоздал. Мой друг Юра Норштейн уже там учился, а потом мне позвонили, предложили пойти на курсы прорисовщиков. Я пробыл там буквально два дня, откуда меня забрал в свою группу Борис Степанцев, ставший известным после мультфильма «Малыш и Карлсон».
- Мультипликаторы — люди покладистые, не спорящие с начальством?
- Ничего подобного! Посмотрите на нашего «гуру» Юрия Норштейна — палец в рот не клади! Он не может победить только свою собственную жену Франческу. Она художник всех его фильмов. Однажды я сказал ему: «Юра, зачем ты с ней борешься? Победить Франческу — все равно, что победить природу!» Это потрясающая женщина, очень эмоциональная. Она не любит никакого общества, от всех скрывается. Сидит под Москвой в избушке, которую, кстати, построила своими руками. Норштейн сначала смеялся над ее строительством, а теперь сам пришел и, как лиса, устроился.
- Когда вы начинали работу над «Винни-Пухом», то спорили с режиссером Федором Хитруком о том, как должен выглядеть этот персонаж?
- Первого Винни-Пуха нарисовал Владимир Зуйков. Это было похоже на взбесившуюся мочалку: какое-то лохматое чучело, состоящее из множества штрихов, перекошенное, глаза на разных уровнях, нос набок, уши врастопырку, ручки кривые… Но было в нем что-то обаятельное. Хитрук говорит: «Черт возьми! Мы с таким персонажем не сможем работать! Нам же каждую секунду надо рисовать по 24 таких чудовища!» Тогда стали упрощать. В конце концов, довели дело до удобоваримого состояния.
- Чем, по-вашему, привлекателен Винни-Пух, ведь, по сути, он тунеядец и хам?
- Он не столько хам, сколько непосредственный. Что-то брякнул невпопад — это хамство, которое подкупает: оно беззлобно, наивно и мило.
- Винни-Пух к тому же еще и поэт!
- У Винни-Пуха жуткие стихи, зато совершенно детские. В этом смысле, конечно, перевод Бориса Заходера — гениальный. Не буду говорить о его личности…
- Личность Заходера не соответствует его таланту?
- Совершенно. Как детский поэт он недооценен. По крайней мере, в мультипликации. Но… Заходер просто ненавидел наше кино: терпеть не мог самого Винни-Пуха как персонажа, Хитрука за то, что режиссер думает по-своему, а не так, как хотел бы Заходер. Борис считал себя автором. Мне кажется, неправомерно, хотя он гениально перевел. Главная претензия Заходера состояла в том, что мы исключили из сюжета Кристофера Робина, нарушив его замысел. Ведь Робин был человеком, в окружении которого существовали другие персонажи. Это придавало всему замыслу игровой характер, некую несерьезность. А мы сделали зверей главными персонажами, они зажили своей жизнью, без кукловода.
- Почему вы сейчас не делаете мультфильмы: боитесь новых технологий?
- Ну как же! Если раньше я делал один фильм в два года, то сейчас — шесть-семь в год. Правда, не как режиссер. Мы создаем цикл «Гора самоцветов», где я помогаю молодым людям делать мультипликационное кино. Как старый учитель, хожу с линейкой и трескаю их по башке. (Смеется. )
К примеру, изучаем, как движется облако, прыгает мячик, кувыркается табуретка, когда летит. Никто ж этого не знает! А мы, мультипликаторы, обязаны понимать все законы физики, притом наглядно. Должны уметь сочинять любую природу и уметь ее двигать.
- Богохульником себя не считаете, ведь мультипликация — это соперничество с Богом по части создания новой жизни?
- Во-первых, это только игра. Любой ребенок, строящий фигурки в песочнице или чертящий мелками по асфальту, — тоже бог. Он создает, как любой художник. В мультипликации, как и в художественном кино, когда создается какая-нибудь фантастическая вещь, это всегда эфемерность. Другое дело, сколько у тебя морали, жалости к людям, насколько тонко ты можешь сообщить им что-то. Бескультурье и необразованность приводят к тому, что все больше появляется фильмов-маразмов, в том числе и мультипликационных, которыми можно нанести непоправимый вред. Например, «Гарри Поттер» — это плохое кино, и я смею это утверждать. Так же, как и книга.
1799
Читайте нас у Facebook
