Уходящая раса…
Над моим столом в кабинете висит портрет красивого седого человека. В глазах его ум и участие. Весь его облик дышит благородством. Это Константин Павлович Хохлов, практически основатель Театра имени Леси Украинки. Собственно, театр открылся в 1926 году. Пятнадцатого октября. Константин Павлович пришел в театр в тридцать восьмом. Но все равно истинное рождение Театра имени Леси Украинки как театра психологического, наследующего лучшие, живые традиции Московского Художественного театра, происходило при Константине Павловиче.
Спектакли, им поставленные, стали легендой всего советского театра
Хохлов, очевидно, знал тайну театрального строительства и, следуя ей, организовывал движение театра и крепил его дух, дух коллективизма, товарищества, честного, непредвзятого отношения к акту творчества. Он воспитал поколение блистательных артистов. Именно при нем в полную силу раскрылось дарование корифеев театра -- Михаила Федоровича Романова, Юрия Сергеевича Лаврова, Евгении Эммануиловны Опаловой… А еще были и М. Стрелкова, и О. Смирнова, и Л. Карташова, и А. Таршин, и Г. Долгов, и С. Петров, и Д. Франько, и В. Дуклер…
Спектакли, при нем поставленные, стали легендой не только Театра имени Леси Украинки, но и легендой всего советского театра. Прежде всего «Живой труп» Л. Н. Толстого с лучшим -- на все времена -- по свидетельствам современников, Федей Протасовым Михаила Романова, «Хождение по мукам» по А. Н. Толстому, где блистательно играли все тот же М. Романов-Телегин и Ю. Лавров-Рощин. Восемнадцать раз по окончании спектакля давали занавес во МХАТе во время триумфальных гастролей театра в Москве в 1946 году.
… Из воспоминаний народной артистки Украины Александры Захаровны Смоляровой: «В 1952 году, когда я пришла в Театр Леси Украинки, это, конечно же, был театр Хохлова. Сразу же я поняла по настроению всех (тогда в театре было много молодежи, они пришли вместе со мной -- Н. Рушковский, И. Павлова, С. Филимонов, О. Борисов, чуть позже -- А. Николаева, В. Предаевич), что все свободные от других репетиций артисты ходят на репетиции Хохлова. Это не было никакой обязательностью, а просто по желанию, по необходимости. Репетиции Хохлова, без преувеличения, можно назвать сказочными. В чем это заключалось? Прежде всего, Константин Павлович ничего артистам не показывал, ничего сам не играл. Но по поводу каждой сцены или характера он так много фантазировал вокруг… А артисты, переработав, потом пытались эти фантазии воплотить».
Хохлов был абсолютно не приспособлен к противостоянию и интригам советских идеологических чиновников, когда художнику приходилось постоянно хитрить, выторговывать репертуар глубокий, серьезный, когда нужно было идти на уступки, ставить спектакли к датам, спектакли по пьесам заведомо конъюнктурных, бездарных драматургов, прославляющих режим, для того чтобы позже позволили поставить спектакль честный. Он занимался творчеством и не хотел идти на творческие компромиссы, тем самым уже, пусть подсознательно, становясь в оппозицию к режиму. Он был наивен наивностью истинного художника, стоящего вне или над драконовской идеологией и политикой. В литературе его можно было сравнить с Б. Пастернаком, о котором, после разговора с ним, вождь и учитель всего советского народа сказал: «Не трогайте этого небожителя… »
К. Хохлов на театре, как Б. Пастернак в литературе, действительно был великим и наивным небожителем. А поскольку театр -- искусство коллективное, способное «превратить толпу в народ», то есть воздействующее ежевечерне на умы и сердца людей, ему (Хохлову) неизменно необходима была защита в лице директора театра, который бы прикрывал художника, ограждал его от идеологических бонз, предоставлял бы ему поле для творчества или хотя бы не мешал, не интриговал против и уважал бы Константина Павловича как художника, понимал редкость и единичность этой неповторимой личности и нужность, необходимость его Театру имени Леси Украинки. К счастью для театра, к счастью для Константина Павловича, такие директора находились, и театр рос и развивался естественно, в тех рамках, в каких он мог расти при Советской власти.
Хохлов открыл «Каменного властелина» не только для русской, но и для украинской сцены
Первый спектакль, который поставил Хохлов в качестве художественного руководителя, был «Каменный властелин» Леси Украинки -- спектакль выдающийся. Его успех, его общественное значение сыграли не последнюю роль в присвоении театру имени великой украинской поэтессы. Странный был этот спектакль. В чем-то очень несовременный, не соответствующий духу своего времени, духу коллективизма -- одной из главных заповедей Советской власти. Дон Жуан, которого замечательно играл Юрий Сергеевич Лавров, мечтает о свободе от «общественных пут» и утверждает, что истинная свобода -- в максимальном индивидуализме. Однако в борьбе с честолюбивой Донной Анной побеждает Анна, и Дон Жуан, побежденный любовью, возвращается в ненавистное ему общество, прощается со своими свободолюбивыми мечтами и гибнет, послушный женщине. Это и есть конец Дон Жуана.
Пространство спектакля было организовано выдающимся сценографом тех лет, народным художником СССР А. Петрицким.
Практически К. П. Хохлов открыл «Каменного властелина» не только для русской, но и для украинской сцены, потому что до этого сценическая история пьесы в украинском театре была достаточно бедна. Лишь две крупные постановки можно выделить -- в Театре Миколы Садовского в 1915 году и в Театре имени И. Франко в сезоне 1925-26 года.
… Из воспоминаний народного артиста Украины Анатолия Георгиевича Решетникова: «Константин Павлович был очень требователен к тем, кто работал с ним, он не любил расхлябанности, безразличия к работе. Особенно не терпел нарушителей дисциплины и реагировал на это по-своему и своеобразно. Однажды я опоздал на репетицию на 13 минут из-за сложившихся транспортных неурядиц. Запыхавшись, я взлетел на третий этаж к репетиционному залу, с волнением открыл дверь. За столиком сидел Константин Павлович в окружении большой группы актеров, которые сидели молча в ожидании того, что же произойдет дальше. «Извините меня за… », -- начал я. Но тут меня перебил Константин Павлович: «Не надо извинений, Толя, спасибо, что вы все-таки пришли. Мы вот здесь сидели и с нетерпением ждали, пока вы придете, и если вы нам разрешите и у вас есть настроение и желание, то мы начнем репетицию». Все это Константин Павлович проговорил иронически, спокойным голосом, с усмешкой глядя в мою сторону. С тех пор, в течение долгих 50 лет я ни на одну секунду не опаздывал ни на репетицию, ни на один из спектаклей и даже вовремя приходил на все собрания. Кстати, Константин Павлович всегда приходил на репетицию за 10--15 минут до начала. Обычно на всех репетициях, которые проводил Константин Павлович на сцене, в зрительном зале находились свободные от других репетиций актеры, настолько это было интересно и поучительно. И если застольные репетиции носили особый, почти философский характер, то репетиции на сцене, в период разводки и создания мизансцен, были для него не самыми главными. Константин Павлович говорил: «Для меня неважно, откуда актер выходит, а важно то, с чем и для чего он выходит, чего он будет добиваться в сцене, как воплощать мысль автора».
Он знал «щучье слово», тайные, заветные слова …
Константин Павлович поставил в театре множество спектаклей. Среди них и «Дворянское гнездо» по И. Тургеневу, и «Горе от ума» А. Грибоедова, и «Зыковы» М. Горького, и «Нашествие» Л. Леонова, и «Пигмалион» Б. Шоу. Но главное и, пожалуй, исключительное, чем занимался руководитель театра, -- это педагогическое воспитание труппы в направлении постижения великих, живых традиций психологического театра ХХ столетия.
В том, что поставленные Владимиром Александровичем Нелли «Живой труп» Л. Толстого и «Хождение по мукам» по А. Толстому стали, без преувеличения, выдающимися достижениями не только нашего театра, но всего русского реалистического театра, великая заслуга Константина Павловича, который, включаясь в работу на выпуске, занимался с артистами педагогикой. Он, как и Вл. И. Немирович-Данченко, знал «щучье слово», то есть тайные, заветные слова, которые вдруг, внезапно, в последние дни перед премьерой, как при свете прожекторов, высвечивали что-то главное, основное в роли. Он знал тайные пути к сердцу артиста. И замечательно -- в этом высочайшая нравственная щепетильность К. Хохлова -- он оставался в тени. Постановщиком спектаклей являлся В. А. Нелли.
Константин Павлович не только ставил замечательные спектакли, не только осуществлял художественное руководство театром по всем направлениям. Он еще -- и это самое, по-моему, главное и грандиозное, -- создал в театре необходимые предпосылки для творчества, для свободного роста талантливых людей -- артистов -- создал ту нравственную, художественную микрофлору, что содействовала свободному раскрытию индивидуальностей. Меня поразили недавние свидетельства Бориса Александровича Покровского -- выдающегося оперного режиссера -- о великом дирижере Большого театра сороковых годов С. Самосуде: «Он был гений, но не был интеллигент».
Константин Павлович был интеллигент самой высшей пробы. И эта российская интеллигентность вместе с ним вошла и надолго поселилась в доме номер пять по улице Ленина (ныне Богдана Хмельницкого). При нем стыдно было не только откровенно хамить, а просто грубо разговаривать, совершить некрасивый поступок, стыдно было солгать. При нем ни одна театральная интрига, а их потенциальное множество в любом театре, не могла осуществиться, пока… пока за дело не взялись профессионалы.
Константин Павлович вынужден был уйти из Театра имени Леси Украинки в 1954 году. Уйти из-за конфликта с директором, зятем Н. С. Хрущева, Владимиром Петровичем Гонтарем.
… Из воспоминаний народной артистки Украины Мальвины Зиновьевны Швидлер: «Константина Павловича -- великого режиссера и художественного руководителя -- «съели, съели запросто». Один из артистов театра поступил неблаговидно, и Константин Павлович сказал, что не будет работать с ним в одном театре. Тот, в буквальном смысле на коленях, умолял оставить его работать до конца сезона, и Константин Павлович согласился. Но артист не оплошал, сумел восстановить против Константина Павловича директора театра, и они совместными усилиями добились того, что лидер русской сцены вынужден был покинуть театр и город. Я забрала домой его большой портрет, который висел в театре. Я каждый вечер прощаюсь с ним и каждое утро здороваюсь».
Он, действительно, чувства добрые пробуждал в людях
Я пришел в этот театр в 1963 году. Прошло десять лет. При воспоминании о Хохлове у всех без исключения артистов светлели глаза. Это было так необычно в то время.
Он, очевидно, излучал добро, покой и некую надежность. Он, действительно, чувства добрые пробуждал в людях. Он содействовал раскрытию самого лучшего, самого бескорыстного в человеке. Он был наивен, как может быть наивен большой художник, истинный талант. Чего стоит одно его выступление перед началом первого спектакля в Караганде, куда был эвакуирован театр в годы Великой Отечественной войны. Он вышел перед занавесом, большой, красивый, с бабочкой, и начал: «Наши спектакли в чуждой нам Караганде». Он еще раскатывал своим прекрасным голосом слово «чуждой» -- «чужд-д-дой»!.. Большой ребенок. Абсолютно беззащитный в той беспощадной мясорубке жизни.
Он был из поколения титанов духа, маяков. Как передать, как найти слова, чтобы выразить ту атмосферу театра, которую я застал даже через девять лет после его ухода. Атмосферу, где ощущение истинного творчества поощрялось и людьми театра, и -- необъяснимым образом -- даже его стенами. В театре в то время существовали -- незримо -- многочисленные «табу» на пошлость, на актерские капризы, на проявление воинствующей бездарности. Тогда еще не было все разрешено. Тогда еще жили и творили «хохловцы» его призыва, и они заказывали музыку духа в театре, музыку того незримого климата, при котором театральному прохиндейству было трудно существовать. Но зато каким махровым цветом оно разрослось позже, когда великие старики ушли и сразу «стало все разрешено». Тогда артисты не только «грызли кость в своем углу», по меткому, метафорическому выражению А. А. Гончарова, они просто разрывали театр на части, стремясь отхапать себе кусок пожирнее.
У Мандельштама есть пророческое стихотворение «Я изучил науку расставанья… » Очевидно, Константин Павлович Хохлов тоже отлично изучил эту далеко не веселую науку. Он ушел из театра, который он создал. Ушел от артистов, которые были ему обязаны всем -- профессионализмом, званиями, славой. Ушел интеллигентно, красиво, по-рыцарски. Его уход -- преступление, не только направленное лично против режиссера К. Хохлова. Это было преступление против искусства, против театральной культуры города, против зрителей Киева.
Но разве власть предержащие задумывались над этим? Всегда ли они задумываются об этом сегодня?
Можно только представить себе, с какой горечью и грустью уезжал он из Киева, этот совсем уже немолодой человек, который принес людям в этом городе столько света и добра. Он был добр, он был великодушен, интеллигентен. Он был великий профессионал и в высшей степени щепетилен. И светлая память о нем и поныне живет в стенах театра, в воздухе театра, в людях театра. И еще долго-долго будет жить.
По рассказам, по воспоминаниям тех, кто с ним общался, кто его любил, он был какой-то страшно несовременный, почти князь Мышкин от театра, чуткий, доверчивый. Очевидно, он был человек на все времена, он был из того тонкого слоя русской интеллигенции, который все более истончается и уходит…
Мой привет поколенью
По колено в земле
И с сединами в звездах…
До последнего часа
Обращенным к звезде,
Уходящая раса,
Спасибо тебе.
Это М. Цветаева. Из стихотворения «Отцам».
Уходящая раса… Это о Константине Павловиче Хохлове, о Юрии Сергеевиче Лаврове, о многих… О тех, кто был двигателями двигателей, солью земли на театре. Что-то уже бесконечно далекое и близкое одновременно… Как грустно, что они уходят. Ушли. «Наши Боги, наши педагоги».
У них была иная, чем ныне, шкала нравственных ценностей. Своей жизнью, своим делом, самим общением они помогали нам стать и лучше, и чище, и благороднее. Кто-то воспринял их урок. Кто-то прошел мимо… Поразительно, как все это предчувствовал А. Чехов на заре века -- уход, исход тонкого слоя русской интеллигенции. И не только в своей последней, больной пьесе «Вишневый сад» (Раневская, Гаев, Аня, Варя), но и в «Трех сестрах». Здесь он из подтекста перевел это свое предвидение в текст. «Они уходят от нас, один ушел совсем, совсем, навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить… Надо жить… » Так заканчиваются «Три сестры».
… Кем их заменить?.. Смотрите, кто пришел?.. На эти вопросы отвечать всем нам. И нашим детям. Внукам.
«Facty i kommentarii «. 28-Октябрь-2000. Культура.
387Читайте нас у Facebook
