В 60-70-е годы киевские ученые вели охоту за американскими подводными лодками в ледовитом океане
В начале 60-х американские атомные подводные лодки стали совершать походы через Северный полюс к советскому арктическому побережью. В Москве были всерьез обеспокоены -- ведь США получили возможность с относительно близкого расстояния нанести ракетный удар по территории СССР. Причем неожиданно -- у наших не было надежных средств обнаружения субмарин в огромных просторах Ледовитого океана. Создать их доверили Киевскому институту гидроприборов. Но эта задача оказалась весьма и весьма непростой: подводный мир океана зачастую не менее шумный, чем восточный базар, и выделить «голос» подлодки крайне сложно. Вот и получилось, что исследования превратились в многолетнюю эпопею. Киевлянам пришлось создать дрейфующую станцию, проработавшую с 1969 по 1974 год. О том, как проходили засекреченные дрейфы, мы попросили рассказать их участников -- Петра Тимофеевича Колбасенко и Николая Григорьевича Клименка.
«С полярной станции Юлиана Семенова отправили за лень»
-- Наш Институт гидроприборов занимался разработкой противолодочных средств для Военно-Морского флота. Поэтому проблему обнаружения субмарин в Арктике поручили нам, -- рассказывает Петр Колбасенко. -- Мне довелось быть руководителем первой группы ученых, приступивших к выполнению этого задания. Что представляет собой подводная среда в Ледовитом океане, мы не знали.
На дрейфующую станцию «Северный полюс -- 8» мы отправились под видом сотрудников Ленинградского Арктического института. На станции довелось встретить молодого писателя Юлиана Семенова. Играли с ним в картишки, но он не знал, кто мы такие -- считал нас ленинградцами. Правда, через неделю Юлиану пришлось улететь -- из-за того, что отлынивал от работы. Тогда как раз шел завоз новых запасов для годичной зимовки. Самолеты садились на лед через каждые два часа, нужно было их разгружать, ухаживать за взлетно-посадочной полосой. Тяжелый физический труд писателю оказался не по душе, вот и пришлось его отправить.
Первая наша экспедиция была непродолжительной -- лишь полтора месяца. Мы тогда «послушали» океан, и наши надежды, что в нем тихо, как в замерзшем пруду, рухнули. Ледовый покров находится в постоянном движении, образуются трещины, торошения (наползание льдины на льдину), и под водой постоянно шумно. Самое досадное, что звуки при торошении точно такие же, как и от подлодки. Шум торошения мы записали при экстремальной ситуации, в которой оказались в ходе второй экспедиции. Вначале невдалеке от нашего лагеря льдина дала трещину. Первые дни это нам никак не угрожало, но вскоре, когда все, кроме дежурного, спали, в этом месте началось наползание льдины на льдину. Зрелище впечатляющее -- льдины, напирая друг на друга, ломаются, и из ледяных глыб образуется растянувшаяся на километры стена высотой в 7--8 метров, которая постепенно надвигается на лагерь. Все это сопровождалось угрожающим грохотом. Я объявил экстренную эвакуацию. Но палатку со звукозаписывающей аппаратурой решил оставить. Сказал инженеру: «Если торос подойдет к тебе вплотную, заберем пленки, а аппаратуру бросим». К счастью, торос остановился, вновь вернулась тишина. После этого рассматривать стену тороса было одно удовольствие -- на ней повсюду играла радуга. Дело в том, что огромные прозрачные глыбы льда словно стеклянные призмы разлагали солнечный свет.
Проанализировав запись звуков торошения, мы поняли, что их практически не отличить от шума лодки. А это означало, что если на основе имеющейся техники развернуть систему раннего обнаружения субмарин, то она будет постоянно объявлять ложные тревоги. Узнать по звуку лодку мог только опытнейший акустик, но для постоянного слежения это не было решением проблемы. За консультациями обратились в Москву, в Институт акустики. Но столичные светила ничего определенного сказать не смогли, и исследования были продолжены.
Механик чудом выскочил из провалившегося под лед трактора
-- Вам приходилось подключать к своим исследованиям советские атомные подлодки?
-- Мы знали, когда они проходили невдалеке от лагеря, и записывали их шумы, -- отвечает Петр Колбасенко. -- А когда в 1965--66 годах наш институт создал собственную станцию «Северный полюс -- 15», лодки стали специально приходить ради научных исследований. Мне довелось организовывать эту станцию, а ее начальником назначили Николая Клименка.
-- Одно из посещений станции подлодкой в сентябре 1966 года чуть было не закончилось трагедией, -- вступает в разговор Николай Клименок. -- Чтобы помочь ей всплыть, к краю полыньи на тракторе подвезли аппаратуру. Субмарина благополучно всплыла. Но когда наш механик Петр Моргун увозил приборы обратно в лагерь, его трактор провалился под лед -- такое случается и в Ледовитом океане, хотя лед там очень толстый. (Чтобы проделать лунку, приходилось пользоваться взрывчаткой. ) Трактор пошел ко дну, а Моргун успел выскочить на лед -- ему только переносицу перебило, ну, и промок до нитки. Подводники взяли его в лазарет на лодку, и там он пробыл несколько суток. Через два месяца то ли из-за травмы, то ли из-за стресса у механика случился приступ эпилепсии, и его пришлось срочно эвакуировать.
-- Помощь с «большой земли» можно было запросить в любой момент?
-- Вовсе нет. Летом поверхность льдин подтаивает, превращается в кашу, и посадка самолета становится невозможной, -- отвечает Николай Клименок. -- В полярную ночь также особенно не полетаешь. Впрочем, однажды нас эвакуировали в декабре. Это было в 1965 году. Льдина двигалась к острову Жанет. Мы рассчитывали, что пройдем невдалеке от острова, но льдину прижало к берегу и стало ломать. Пришлось объявить эвакуацию, и 1 декабря -- мне как раз исполнилось 30 лет -- за нами прислали самолет. Так что день рождения отмечали на борту. А на льдине остались 10 человек. При необходимости их можно было снять за один рейс. Но ребятам повезло: льдина «протерлась» вдоль скал и вышла в океан.
Эвакуировать пришлось и нашу станцию СП-15. Хотя организовали ее мы, но ради конспирации она числилась за Арктическим институтом и в зимовке участвовали его сотрудники. Мы размещались от них километрах в сорока -- они нам мешали. Ведь для исследований была необходима тишина. В определенные часы мы даже выключали все оборудование, создающее шум. Отдельно от ленинградцев мы продрейфовали полгода, но в конце октября нашу льдину начало ломать. Вначале рядом с лагерем прошли две огромные трещины, затем они стали возникать буквально повсюду. Мы двое суток не спали -- то продукты приходилось спасать, то горючее. Вскоре унесло продуктовую палатку и туалет. Стало ясно, что нужно не откладывая переправляться в лагерь к ленинградцам. Нас успели вывезти. А то пришлось бы уходить пешком. Для этого по лагерю было расставлено несколько волокуш с газовым баллоном, каганком, палаткой и продуктами. Впрягаешься в волокушу и идешь.
-- Летали тогда в Арктике много. Даже километрах в 120 от Северного полюса организовали объект «Подскок» -- склад горючего для дозаправки самолетов, -- говорит Петр Колбасенко.
При появлении иностранного самолета следовало загромоздить взлетную полосу бочками
-- Какие расстояния вы проходили за год дрейфа?
-- Тысячи километров. Лед движется с востока на запад. Скажем, от Берингова пролива до Гренландии он проходит года за три, -- отвечает Николай Клименок. -- Значит, за год мы проходили примерно треть этого пути. А станции, как правило, существовали от года до нескольких лет. Так что нам пришлось организовать несколько станций -- работали-то мы в Арктике до 1974 года включительно, всего 13 лет. Но систему обнаружения подлодок создать так и не удалось.
-- Приходилось ли вам сталкиваться в Арктике с американцами?
-- Нет. Но была инструкция: если иностранный самолет попытается сесть в районе станции, мы должны были воспрепятствовать этому -- выкатить на взлетную полосу бочки. Ребята из Арктического института рассказывали, что однажды они проморгали, и американский самолет у них таки приземлился. Ленинградцы были очень довольны встречей -- американские летчики достали несколько бутылок коньяка, и все с удовольствием выпили за дружбу.
-- Как был организован станционный быт?
-- В первых трех экспедициях мы жили в палатках, -- рассказал Петр Колбасенко. -- Чтобы изолироваться ото льда, делали пол: стелился слой специальной резины, затем фанера, на нее в несколько слоев -- оленьи шкуры. Кроватью служили ящики. А спали в спальных мешках -- они очень теплые. Поэтому, несмотря на то, что в палатке температура выше нуля не поднималась, мы не мерзли. Обогревалась палатка от двух газовых конфорок -- их включали на всю ночь. Ради получения тепла почти все палатки делались из черной ткани -- чтобы поглощать солнечные лучи. Но внизу палатки были белые, чтобы, наоборот, отражать свет. Так уменьшается таяние льда у стен палатки. А когда создавали свою станцию, то заказали специальные полярные домики. Там стояли «буржуйки», в них жгли уголь. Но это не самое подходящее топливо -- от него лед покрывается сажей. Поэтому вскоре перешли на печки, работающие на солярке.
Особая тема -- туалет. Сделать его таким, как на огороде, нельзя -- летом, когда поверхность льда начнет таять, экскременты расплывутся по всей станции. А воду-то получаем из снега и льда. Нельзя же загрязнять собственные источники водоснабжения! Вот и придумали: туалет водрузили на «пьедестал», а под ним установили бочку. Когда она наполнялась, ее закупоривали и топили в лунке. Мочиться на лед тоже было нежелательно, поэтому от домика провели шланг к такой же бочке. А чтобы у туалета не создавалось очередей, установили семафор -- настоящий железнодорожный: захочешь справить нужду -- устанавливаешь красную табличку.
-- На станциях был сухой закон?
-- Ну нет! Мы брали водку из расчета 100 граммов на человека в сутки, -- говорит Петр Колбасенко. -- Пили, конечно, не каждый день -- раза два в неделю застолья устраивали. Ну, и праздники без водочки не обходились.
-- Захаживали ли к вам белые медведи?
-- За лето их, почитай, до десятка на станцию приходило, -- отвечает Николай Клименок. -- Первыми их замечали собаки -- поднимали лай. По инструкции, медведей следовало отгонять. Как правило, выстрелы в воздух из карабина или ракетницы отпугивали зверя. Но один медведь оказался уж очень настойчивым -- спрячется за торосами, а затем возвращается. Так продолжалось несколько дней. Вот и пришлось его пристрелить, ведь он представлял реальную угрозу. Врач снял с него шкуру, а тушу оставили на месте. К ней пришел другой медведь, стал пожирать. Так он кормился с неделю. Но бедолаге не повезло -- на праздник подвыпивший радист схватил ружье и в одних тапочках побежал на охоту…
-- Сколько вы зарабатывали на зимовках?
-- По тем временам приличные деньги, -- говорит Николай Клименок. -- Суточные составляли 16 рублей, а у начальника станции -- 18, это помимо зарплаты. Заработанное выплачивали по возвращении в Киев. Мне, помню, сразу выплатили около семи тысяч. Так что после Арктики многие из нас машинами обзавелись. Я купил себе «Запорожец» в 1968-м.
535Читайте нас у Facebook
