Завтра президентом россии будет избран внук сталинского повара… Владимир путин?
«Я выглядел как последний негодяй»
… Дед родился в Петербурге и работал поваром. Но, видно, хорошо готовил, потому что после первой мировой войны его пригласили на работу в подмосковные Горки, где жил Ленин и вся семья Ульяновых. Когда Ленин умер, деда перевели на одну из дач Сталина, и он там долго работал. Сталина, между прочим, пережил и в конце жизни, уже на пенсии, жил и готовил в доме отдыха Московского горкома партии в Ильинском. Но про свою жизнь помалкивал. Да и родители со мной о себе никогда не говорили. Особенно отец…
Вера Дмитриевна Гуревич, классный руководитель Владимира Путина с 4-го по 8-й класс:
«У его родителей очень трудная судьба. Представляете, сколько мужества надо было набраться его маме, чтобы родить Володю в 41 год? Он -- поздний ребенок. Его папа как-то сказал мне: «Один наш сын был бы уже вам ровесник». Видно, в войну потеряли.
Мама у него была не шибко грамотная женщина. Не знаю, окончила ли пять классов. Она проработала всю жизнь. И дворником, и ночью товар в булочной принимала, и в лаборатории пробирочки мыла. Даже, по-моему, в комиссионном магазине была одно время сторожем».
… Папа работал мастером на заводе. Его очень любили, ценили, он вкалывал там столько, сколько нужно. Ему, кстати, долго не давали инвалидность, хотя одна нога у него просто колесом была.
… Когда я начал учиться в университете (на юрфаке, в Ленинграде. -- Ред. ), в основном сосредоточивался на учебе, а к спорту уже относился как к делу второстепенному. Но тренировался, конечно, регулярно, и во всесоюзных соревнованиях по дзюдо участвовал, хотя как-то по инерции, что ли. В 1976 году стал чемпионом города.
-- Университетское время -- как раз для романов. У вас были?
-- А у кого не было? Но ничего серьезного… Если не считать одной истории. Первая любовь. Мы с ней собирались сочетаться узами законного брака (это было года за четыре до того, как я действительно женился). Но не получилось -- интриги помешали… Мы уже подали заявление. Все было совсем готово. Родители с обеих сторон все закупили -- кольца там, костюм, платье… Это было одно из самых сложных решений в жизни. Очень было тяжело. Я выглядел как последний негодяй. Но я решил, что лучше все-таки сейчас, чем потом мучиться и ей, и мне. И ушел почти из-под венца. То есть я, конечно, никуда не сбежал, я сказал ей всю правду, все, что считал нужным. Да… сложная история. Так получилось. Было действительно тяжело.
… Все годы в университете я ждал, что обо мне вспомнит тот человек, к которому я приходил в приемную КГБ еще школьником: сказал, что хочу работать у них. Но четыре года прошло. Тишина. Я решил, что все, тема закрыта. Но на четвертом курсе на меня вышел один человек. «Володя, -- говорит, -- как бы ты посмотрел, в общем и целом, если бы тебе предложили пойти на работу в органы?» Я ему тогда не стал говорить, что я со школы мечтаю об этом.
… Когда на работу в органах соглашался, про 37-й год совершенно не думал. Абсолютно. Мои представления о КГБ возникли на основе романтических рассказов о работе разведчиков.
«Если дело обстоит таким образом, то я тебя люблю и предлагаю такого-то числа пожениться»
Меня оформили сначала в секретариат Управления, потом в контрразведывательное подразделение. А там на меня, видимо, обратили внимание сотрудники внешней разведки. Начали меня агитировать к себе. Естественно, согласился. Вскоре уехал в Москву на учебу в Краснознаменный институт имени Андропова.
Михаил Фролов, полковник в отставке, преподаватель института имени Андропова:
«Путин поступил ко мне в звании майора. Учился он ровно, без сбоев, не было повода усомниться в его честности и искренности. Я даже в пример его ставил другим: «Вот посмотрите на товарища Платова!» Там же не называли по настоящим фамилиям… Хотя некоторые отрицательные качества я тогда в его характеристике назвал. Мне казалось, что он человек несколько замкнутый, необщительный. Это, кстати говоря, можно считать как отрицательным, так и положительным качеством. После обучения Путин был закреплен за представительством КГБ в ГДР».
В то время он уже был женат.
… Мне позвонил как-то приятель и сказал, что приглашает меня в театр на Райкина. У него есть билеты, девушки будут. Сходили. Девушки действительно были. С одной из них я начал встречаться. Мы подружились. С Людой, моей будущей женой.
… Я сказал ей, что работаю в милиции. Потому что сотрудников органов, особенно разведки, прикрывали какими-нибудь корочками. Если становится широко известным, где ты действительно работаешь, тебя, уж конечно, не пошлют за границу. Я же не знал, чем наше знакомство закончится.
Людмила Путина:
«Однажды вечером мы сидели у него дома, и он говорит: «Дружочек, ты теперь знаешь, какой я. Я в принципе не очень удобный человек». И дальше шла самохарактеристика: молчун, в чем-то достаточно резкий, иногда может обидеть и так далее. Словом, рискованный спутник жизни. И продолжает: «За три с половиной года ты, наверное, для себя определилась?» Я поняла, что мы, похоже, расстаемся. «Вообще-то, — говорю, — определилась». Он с сомнением в ответ: «Да?» Тут я окончательно поняла, что мы расстаемся.
«Ну, если дело обстоит таким образом, то я тебя люблю и предлагаю такого-то числа пожениться», — говорит он. Вот это было полной неожиданностью. Через три месяца мы поженились».
«У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет»
Людмила Путина:
«Мы приехали в Дрезден в 1986 году. К тому времени я уже окончила университет. Маше был год. Ждали второго ребенка. Катя родилась в Дрездене. Жили в доме германской госбезопасности — «Штази».
… В Германии работал по линии политической разведки: получение информации о политических деятелях, о партиях, тенденциях внутри этих партий, о лидерах — и сегодняшних и возможных завтрашних. Конечно, чтобы получить такую информацию, нужны источники. У меня хорошо шла работа.
… Когда в 1989 году в ГДР начали громить управление Министерства госбезопасности, я из толпы наблюдал, как это происходило. Люди ворвались в МГБ. Какая-то женщина кричала: «Ищите вход под Эльбой! У них там узники томятся по колено в воде!» Там действительно было помещение СИЗО, но не под Эльбой, конечно.
Мы опасались, что могут прийти и к нам. Поэтому все уничтожили, все наши связи, контакты, все наши агентурные сети. Я лично сжег огромное количество материалов. Жгли столько, что печка лопнула. Все наиболее ценное было вывезено в Москву.
… Люди собрались и вокруг нашего здания. Я позвонил в нашу группу войск и объяснил ситуацию. А мне говорят: «Ничего не можем сделать без распоряжения из Москвы. А Москва молчит». Потом, через несколько часов, наши военные все же приехали. И толпа разошлась. Но вот это «Москва молчит»… У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет. Стало ясно, что Союз болен. И это смертельная, неизлечимая болезнь под названием паралич власти.
… Когда в январе 1990 года мы вернулись из Германии, я еще оставался в органах, но потихоньку начал думать о запасном аэродроме. С удовольствием пошел «под крышу» Ленинградского госуниверситета, стал помощником ректора университета по международным связям. Восстановил связь с друзьями по юрфаку. Один из них и попросил меня помочь Анатолию Собчаку, который к этому времени стал председателем Ленсовета. «Ведь я сотрудник КГБ. А он об этом не знает. Я его могу скомпрометировать». «Ты с ним поговори», — посоветовал приятель. Когда я сказал Собчаку, что я — кадровый офицер КГБ, он задумался и выдал: «Ну и… с ним!»
… Был 90-й год: еще не развалился СССР, еще не было августовского путча, то есть окончательной ясности в том, куда пойдет страна, еще не было. Собчак, безусловно, был ярким человеком и видным политическим деятелем, но связывать с ним свое будущее было достаточно рискованно. Все могло просто в один момент развернуться. Я решил уйти из органов. Долго думал, собирался, потом взял себя в руки, сел и с первого раза написал рапорт. Второе, что я сделал после того, как подал рапорт, — решил публично рассказать о том, что работал в КГБ на Ленинградском телевидении.
-- Когда вы вышли из Компартии?
-- Я не выходил. КПСС прекратила существование, я взял партийный билет, карточку, положил в стол — там все и лежит.
В больнице Людмила Путина увидела тележки с трупами
Людмила Путина:
«Я ехала на наших «Жигулях», как положено, на зеленый свет. На заднем сиденье спала Катя. И вдруг в боковую стойку на скорости примерно 80 км в час врезается легковая машина. Я ее не видела даже. На полчаса я потеряла сознание, потом очнулась, хотела ехать дальше, но поняла, что не могу. Первая мысль была, конечно, о дочке. Кому-то из тех, кто стоял рядом, дала телефон помощника Володи, чтобы он приехал и забрал Катю.
Меня отвезли в больницу. Она оказалась совершенно жуткая. Там в основном народ умирал. В коридоре стояли тележки с трупами. Это я на всю жизнь запомнила. Туда всегда людей с травмами отвозят. И если бы я там осталась, я благополучно умерла бы. Они даже не заметили перелома основания черепа. Мне в лучшем случае грозил посттравматический менингит с летальным исходом. Володя договорился о переводе в Военно-медицинскую академию. В клинике академии мне сразу сделали снимок и сказали, что нужна срочная операция на позвоночнике.
Уже когда мне сделали операцию, я лежала в реанимации и все время говорила врачам, что у меня шевелятся челюсти. А они шутили: «Ничего, новые вставим». Но потом хирург, который меня оперировал, все-таки обратил на это внимание. Тут перелом основания черепа и обнаружился. Сделали еще одну операцию, начали лечить, но теперь я понимаю, что у врачей были очень большие сомнения в успешном исходе. Шансов почти не было. Мне повезло, что я выкарабкалась. Жалко только, что шею разрезали с двух сторон: спереди и сзади. До этой истории там был в целом неплохой дизайн».
… С самого начала было ясно, что выборы мэра Питера в 1996 году будут сложными для нас, для победы нужны профессионалы, технологи для работы по предвыборной кампании. Все это требовало больших денег. У нас их не было. Собчак решил сам руководить штабом. Потом подключилась Людмила Борисовна, его супруга. Пока решали, кто будет руководить кампанией, упустили массу времени. И выборы мы благополучно продули.
… Еще некоторое время после поражения я сидел в кабинете в Смольном. Новый губернатор Владимир Яковлев сразу не стал выгонять меня из кабинета, но как только президентские выборы закончились, меня довольно жестко попросили освободить помещение. В июле мы с семьей переехали на дачу, которую я строил несколько лет, и стали жить там в ожидании, — ведь я «такой нужный всем» и меня обязательно куда-нибудь позовут. На даче мы прожили полтора месяца.
«Я был в чем мама родила, успел только обмотаться простыней»
… Дом был кирпичный, но изнутри обшит деревом. В тот день я был на даче с женой и детьми. К нам приехала Марина Ентальцева, мой секретарь, с мужем и дочкой. Мы, мужики, пошли в сауну, прямо в доме, на первом этаже. Попарились, искупались в речке и вернулись в комнату отдыха. И вдруг я слышу какой-то треск. Потом дым — и вдруг пламя как бабахнет! Я закричал своим командирским голосом, чтобы все бежали из дома. Горела сауна. Катя сидела на кухне и что-то ела. Она оказалась самой дисциплинированной. Выскочила, даже не стала спрашивать почему. Я побежал наверх.
На втором этаже и Марина, и Машка, старшая дочка, вертятся и не могут понять, куда им бежать, и даже друг друга не видят. Я Машу взял за руку и на балкон вывел. Потом содрал с кровати простыни, связал их, привязал к балконной решетке и говорю Маше: «Спускайся!» Она испугалась: «Не полезу, боюсь!» Я пригрозил: «Я тебя сейчас возьму и как щенка отсюда выброшу! Ты что, не понимаешь, что дом сейчас сгорит?!» После Маши я Марину спустил. И тут я вспомнил, что в комнате остался «дипломат» с деньгами, все наши сбережения. Я думаю: как же без денег? Вернулся, поискал, руку запустил туда, сюда. Нет. Выскочил на балкон, перелезаю через перила, хватаюсь за простыни, начинаю спускаться. И тут нюанс: я же был в чем мама родила, успел только обмотаться простыней. И вот, представляете, картина: пылает дом, голый человек, обмотанный простыней, ползет вниз, ветер раздувает паруса, и вокруг на пригорке выстроился народ и молча, с большим интересом наблюдает.
… Инициатива моего прихода в администрацию президента принадлежала с самого начала управляющему делами президента Павлу Бородину. Не знаю, почему он обо мне вспомнил. Мы несколько раз в жизни до этого встречались. В августе 1996 года я стал его замом. Курировал юридическое управление и загрансобственность.
- Вы сделали невероятно быструю карьеру в Москве. Практически каждый год повышение. 1997-й — начальник Главного контрольного управления, 1998-й — первый замглавы администрации президента, курирующий регионы, 1998-й — директор ФСБ, а позднее еще и секретарь Совета Безопасности. В августе 1999-го — премьер-министр и с 31 декабря — и. о. президента. И что, вам вот всем этим было одинаково интересно заниматься?
- Совсем нет. Собственно, был момент, когда я собирался уходить из администрации президента. Когда работал в Контрольном управлении. Пока думал, меня назначили первым замом главы администрации президента. Эта работа была самой интересной.
… Лето 1999 года. Борис Николаевич пригласил меня к себе и сказал, что у него есть идея предложить мне пост премьера, только он должен еще переговорить со Степашиным. Ельцин не спрашивал, согласен ли я стать премьером. Он лишь сказал, что относительно Степашина уже принял решение. Кстати, в разговоре со мной он не произносил слова «преемник». Ельцин говорил о «премьере с перспективой», что если все пойдет нормально, то он считал бы это возможным. А потом, уже в эфире, президент сказал обо мне как о будущем возможном президенте.
… Недели за две-три до Нового года Борис Николаевич сказал мне, что решил уходить. Таким образом, я должен буду стать и. о. президента. Он смотрел на меня, ждал, что я скажу. Я сидел и молчал. Он стал более подробно рассказывать — что хочет объявить о своей отставке еще в этом году… Когда он закончил говорить, я сказал: «Знаете, Борис Николаевич, если честно, то не знаю, готов ли я к этому, хочу ли я, потому что это довольно тяжелая судьба». Я не был уверен, что хочу такой судьбы…
«Facty i kommentarii «. 25 марта 2000. Политика
2412
Читайте нас у Facebook
