Борис Олийнык: «В 1987 году я чуть не загремел в дурдом — когда первым обнародовал засекреченные данные о Чернобыльской катастрофе»
Юбилейную дату сам Борис Ильич в нашем разговоре иронически называет «стасемидесятипятилетием». И замечает: «Хорошо, что цветов не будут приносить — они сейчас дорогие. Я не кокетничаю, поверьте. Вот если б 25 лет исполнилось, тогда была бы радость. А так… » — «Зато в этом возрасте есть что вспомнить». — «Если оглянуться назад, понимаешь: было трудно, но и светло. Пожалуй, я бы ничего не хотел изменить. Кроме одного: чтобы не было войны. И был жив отец. И мама»…
«Увидев на пороге нас с мамой, бабушка сказала: «Боже милий, а ми вас вже поховали!»
- Борис Ильич, вы ведь ребенком в войну чудом не погибли?
— Да. Война застала нас на Тернопольщине, куда перевели работать отца. Мама моя осталась вдовой в 27 лет. Она была мужественной женщиной. Решила пробиваться домой, на Полтавщину. Автоколонна, с которой мы добирались, попала под перекрестную бомбежку в районе Чутово Полтавской области. Нас взяли в плен… Потом мы с мамой несколько десятков километров шли к нашему селу. Где-то были немцы, где-то нет… Не знаю, каким чудом добрались до Зачепиловки. Увидев нас, баба Химка (мамина мама) сказала: «Боже милий, а ми вас вже поховали!»
Пережили оккупацию. В сентябре 43-го Полтаву освободили. Мама пошла в колхоз. А я оставался с двумя своими бабушками — бабой Химкой и бабой Катериной (папиной мамой). Короткие минуты, когда мама возвращалась с работы, были праздником души. Праздник, который всегда со мной, как говорил Хемингуэй.
- Часто перечитываете Хемингуэя?
— Люблю его «Старик и море». Драматургия произведения доказывает, что это был блестящий писатель. И по натуре могучий, сильный дядька. Убил много зверей. Говорят, именно поэтому и покончил с собой. И еще он не мог допустить слабости — своей болезни.
- Даже очень сильные люди ломаются, если не верят, что самоубийство — грех…
— Бывает состояние аффекта, когда не видишь выхода. Но вообще верующий человек не должен накладывать на себя руки. Ведь он — дитя Божье.
- Вы верующий человек?
— Да. По традиции я православного вероисповедания. Помню, однажды прибежал из школы, с урока по атеизму, и заявил маме с бабушками: «Послушайте, вы еще не знаете: Бога нет». «Что ты сказал?!» — переспросила баба Химка. И так меня отхлестала… «Это чтоб ты знал: Бог есть», — сказала.
Сейчас я знаком со многими иерархами церкви. Иногда слегка дискутирую с ними по вопросу, почему духовное лицо не имеет права опоясываться мечом? Ведь казацкий дьяк шел вместе со всем воинством в рядах наступающих. И когда уже силы были на исходе, то вступал оркестр — на смерть. А дьяк подкатывал рясу и… вынимал саблю! «Было ведь такое?» — спрашивал я у церковных владык. Они молчали, но по их глазам я видел, что было. Священник — это воин веры. А свою веру нужно защищать.
- «Я родивсь безнадiйним романтиком — Дон Кiхот у масштабi села», — как-то признались вы в своем стихотворении.
— И отец мой тоже был романтиком. Я помню, сквозь туман, что он рвался в Испанию, где в то время шла гражданская война. Может, потому у меня особая любовь к Испании. Испанцы — люди отважные. Был такой эпизод в гражданской войне. Войска республиканцев дрогнули и стали поспешно отступать. Тогда командовавший ими генерал обогнал их и сказал: «Вы выбрали правильную позицию. Отсюда и атакуем». Таким образом он спас бойцов от позора. Ведь для испанца трусость страшнее смерти.
«В селе, где я вырастал, юмор был стилем жизни. И после шуток, отпущенных в мой адрес, уже никакая критика не была мне страшна»
- Слышала от многих, что еще со студенческих лет вы славились чувством юмора. Вас оно часто выручало?
— Думаю, и всю нашу нацию, учитывая, через что она прошла, во многом спасало чувство юмора. В селе Зачепиловка, где я вырастал, юмор был стилем жизни. Ну, представьте: стоят две бабуси и каждого, кто идет мимо, обсуждают. Видят меня. «А хто то такий?» — «Та це ж Боря. Вiн наш, такий скромний». — «Та ми знаїм. Рачки, рачки та в президiю… Здрастуй, Борю!» (Смеется. ) Пройдя такую школу, я потом уже не боялся никакой критики. Нашим людям не попадай на зуб!
В свое время я был депутатом Верховной Рады в Запорожской области. Там есть поселок Комышуваха, бывший райцентр. Его жители были злы и на райцентр, и на Киев, и на весь мир. Этот уголок назывался Техас. Приезжаю к ним, и 45 минут они меня «молотят»: «Вы, паразиты, там деньги крадете, а мы тут с голоду умираем». После чего спрашивают: «А ты чего молчишь? Мы ж не только тебя, а и себя ругаем… Ну ладно, пошли перекусим». Подходим — столы ломятся от еды. Такая привычка: нужно прибедниться, чтобы не гневить судьбу. А в общем, золотые люди.
- Так уж и золотые…
— Конечно, нельзя не замечать некоторых, как говорят белорусы, «недохопов» в народе. Почему, кстати, у нас самый любимый поэт Шевченко? Он же так «молотил» свой народ: «Раби, пiднiжки, грязь Москви… » А его любят! Потому что он хотел, чтобы мы были лучше. Да, есть у нас хитринка: «Хай хтось зробить, а ми подивимось з-за кущiв. Вдарили когось по пицi? А ми пересидiли». Я уже писал об этом: за тыном не пересидите. Придут и за тын…
- Давайте еще немного поговорим о веселом: «У поета грошi завелись. У поета грошi? Та облиште… »
— Эти строки я написал давно, но с тех пор стихотворцы богаче не стали. Меня выручает то, что я был чиновником. А в принципе, поэты — это ж голодранцы. Вот Леонид Талалай — поэт милостью Божьей. По справедливости он должен бы купаться в славе и достатке. Но в действительности еле сводит концы с концами. При том, что является лауреатом высшей премии государства — нашей национальной «нобелевки».
- Кстати, недавно были объявлены имена лауреатов Нобелевской премии нынешнего года. Украинских литераторов среди них по-прежнему нет. Хотя не раз уже говорилось, что этой премии достойна Лина Васильевна Костенко.
— Безусловно, в другом государстве Лина Костенко уже давно была бы канонизирована. По всем абсолютно спектрам она достойна быть нобелевским лауреатом. Кроме нее, возможно, еще пару человек (только не подумайте на мой счет). Но тут должно выступить государство: взять на себя хлопоты по продвижению кандидатов на премию, перевода их произведений на иностранные языки, популяризацию… У нас талантливая нация, вне всякого сомнения. Что говорить, если незрячий украинский писатель Ярошенко стал классиком японской литературы. Вот только проявляются наши, как я уже говорил, «недохопы»: вместо того чтобы выставлять своих номинантов, плачемся, что Украине не дают нобелевских премий.
«Открываются двери кабинета, и женщина кладет мне на стол… ребенка»
- Скажите, в бытность секретарем парткома Союза писателей Украины вы с какими-то «недохопами» сталкивались?
— Чего только в парткоме не было! Самое страшное у нас явление — стукачество. Доносы, с которыми приходили ко мне, дальше моего кабинета не шли. А были ведь и «сигналы» в другие инстанции. Приходилось брать эти «рентгены» на себя. За десять лет моего парторгства в Спилке ни одного писателя не исключили ни из партии, ни из творческого союза. Бывало, помню, открываются двери кабинета, и женщина кладет мне на стол… ребенка: «Оце берiть його i робiть, що хочте». Я, уже привыкший ничему не удивляться, прошу посетительницу сесть и рассказать, что случилось. «Так вiн, паразит, коханку маї!» Спокойно объясняю: хорошо, сначала мы исключим вашего мужа из партии, потом из Союза писателей. А потом… «Нi, я так не хочу!» — заявляет женщина. «И я не хочу, — говорю. — Так что берите ребенка и идите домой». Словом, после спилчанского парткома я уже мог руководить и банно-прачечным комбинатом, и банком (смеется).
- Вам доводилось выступать с самых высоких трибун. Случались при этом скандальные ситуации?
— Я всегда считал, что если есть хоть малейшая возможность что-то сделать, то нужно ее использовать. И успеть уложиться в регламент, пока не сняли с трибуны. А там — будь что будет…
Были ситуации «на грани». В 1987 году чуть не загремел в дурдом — когда первым обнародовал засекреченные данные о Чернобыльской катастрофе. А какой переполох случился годом позже, на XIX Всесоюзной партконференции! Я тогда сказал, что мы зацикливаемся на 1937 году, но отстрел на Украине начался еще в 20-е годы. И предложил написать Белую книгу о черных днях голода 1932-1933 годов. Что тут началось… Ведь эта тема была запрещена.
Вскоре Алексей Коломиец, царство ему небесное, обратился в наш Фонд культуры, в том числе и ко мне: «Мы должны по христианскому обычаю отпеть неотпетые души умерших от голода». Я зашел к Патриарху Алексию II, он отнесся к замыслу с уважением и пониманием. В 1990 году (задолго до принятия правительственных решений о Голодоморе) состоялась панихида. Несколько десятков тысяч человек собрались недалеко от стен древнего Мгарского монастыря (он находится над трассой Киев-Харьков, недалеко от города Лубны). Там же мы потом установили колокол.
- Известно, что вас не раз отправляли в горячие точки СССР — для урегулирования межнациональных конфликтов. Что выручало в столь сложной обстановке?
— Спасало то, что меня знали — во многом благодаря скандальному выступлению в Кремлевском дворце на пленуме ЦК КПСС. Накануне меня ввели в состав ЦК. Пленум проходил в то время, когда американцы проводили операцию «Буря в пустыне» в Ираке. Но ни слова об этой агрессии в готовящемся постановлении пленума не было. Я решил выступить. Обратился к Шеварднадзе: «Что вы делаете? Китайцы в Совете безопасности ООН воздержались, а вы проголосовали за силовое решение вопроса. Вы знаете, что самолеты-бомбардировщики, идя к цели, залетают в Закавказский округ на восемь километров и разворачиваются, а под ними — ваш родной Тбилиси и не менее родной Ереван? Неужели вы забыли, что в СССР 40 миллионов мусульман? Да хотя бы один… Ведь это же люди!»
Скандал был страшный. Объявили перерыв. Шеварднадзе кричал: «Он дезавуирует нашу внешнюю политику!» Когда я выходил с трибуны, вокруг, понятно, образовался вакуум. Только маленькая группка подошла, среди них — представители азиатских республик: «Борис, спасибо, что не взял на себя кровь мусульман. Аллах с тобой». В мусульманском мире, как оказалось, все передается молниеносно. И это меня не раз спасало в горячих точках. Особенно в Карабахе.
- В одном из интервью вы сказали, что являетесь неисправимым оптимистом. Так и не исправились?
— Я безнадежный оптимист. Хотя государство Украина и представляется мне сейчас самолетом без опознавательных знаков — элементарной исполнительской дисциплины и четкой иерархии. Но самолет все-таки летит… За нами грядущее. Просто нашему прекрасному народу с «человыми» не всегда везет. По этому поводу есть старый анекдот. Когда Бог делил Землю, грузины опоздали. И расстроились до слез: «Боже, нам достались только горы! А украинцам — и поля, и реки, и садок вишневый коло хаты, и хрущи над вишнями… » «Не горюйте, — сказал Господь. — Я дам им таких правителей, что вы будете смеяться, а они — плакать».
- В предстоящий конец света, о котором сейчас так много говорят, верите?
— Имеете в виду 2012 год, на котором обрываются древние календари майя? Возможно, дата и означает конец времени. Но не конец времен! Об этом я недавно написал поэтический цикл «2013». Будем жить…
Фото Укринформ
1127Читайте нас у Facebook
