Юлий Иоффе: «Политика в Украине стала более рентабельной, чем бизнес. Для меня это неприемлемо»
Во время беседы, состоявшейся накануне юбилея, я спросила Юлия Яковлевича: «Какой этап в жизни был для вас самым тяжелым?» Иоффе сразу вспомнил первые годы работы механиком на шахте, безденежье, отсутствие крыши над головой, вынужденную необходимость питаться исключительно консервированной килькой в масле: «После этого я долгие годы даже смотреть на консервы не мог, не говоря о том, чтобы их есть… Тогда же, в начале 60-х, ничего другого себе позволить не мог, а ездить в городскую столовую времени не было». Подумав, Юлий Яковлевич добавил: «Знаете, какое время было самым страшным в моей жизни? 1994 год. Я вернулся из ссылки в Америку, куда в 1992 году меня отправили после отставки с поста вице-премьера, и попал в другую страну. В Украине бушевал дикий капитализм. По простоте душевной пытался объяснить людям, которые подъезжали к Верховной Раде и Администрации Президента на крутых «Мерседесах», что я ничего не украл, просто находился в нужном месте и в нужное время. А от меня шарахались, как от прокаженного, не понимая, чем же я горжусь. Я испытал шок. Но потом приезжал к себе в округ, встречался с избирателями. Помогая им решать их проблемы, понимал, что со мной все в порядке. И успокаивался».
«Политика в Украине стала более рентабельной, чем бизнес. Для меня это неприемлемо»
Юлий Иоффе, в советское время успешно руководивший крупнейшими шахтами на Луганщине, в 1992 году работал на посту вице-премьера по вопросам топливно-энергетического комплекса в правительстве Леонида Кучмы. Затем — советником посольства Украины в США, руководителем торгово-экономической миссии нашего диппредставительства. Когда в 1994 году Юлий Яковлевич вернулся на родину, его избрали народным депутатом. В Верховной Раде — вплоть до 2006 года — совмещал законодательную деятельность с обязанностями советника президента по вопросам топливно- энергетического комплекса. Сейчас Иоффе занимается собственными проектами, консультирует министра топлива и энергетики и пишет мемуары. На вопрос, почему отказался от активной политической деятельности — ведь за плечами более десяти лет работы в парламенте — ответил:
— Видите ли, в последнее время на политической арене я встречаю все больше людей, у которых вообще нет убеждений, не говоря уже о политических принципах. Постоянно демонстрируют в основном только личные интересы. То есть политика в Украине стала более рентабельной, чем бизнес. А для меня это неприемлемо: не терплю двойной морали и продажности. Я ведь вырос среди шахтеров, у которых, как говорят, особый образ жизни.
- И в чем же его уникальность?
— А где еще вы встретите такое пренебрежение к опасности и отсутствие страха перед реальной возможностью гибели? В шахтерских поселках на это никто не обращает внимания. Хотя и в советское время, когда я начинал свой путь в угольной отрасли, и сейчас люди часто спускаются в забой и не возвращаются. Я вам процитирую типичный для времен моей молодости (да и для нынешних, наверное, тоже) разговор жен шахтеров в магазине: «Как у вас дела?» — «О, у нас все нормально». — «А у нас плохо. Ложняк пошел… »
- Что такое «ложняк»?
— Это неустойчивая или, как говорят, ложная кровля, прослойка рыхлой структуры, которая плохо крепится к основной кровле. Когда уголь вынимают, «ложняк» сыпется. А это грозит горнякам травмами, приостановкой добычи угля, срывом плана, урезанием премий и зарплат. И жены шахтеров, никогда не спускавшиеся в забой, но знавшие, как могут аукнуться подобные проблемы, обсуждали их. Мог ли я, наблюдая все это, выбрать другую профессию?
Поэтому в 1959 году поступил в Коммунарский горно-металлургический институт и одновременно подземным машинистом на шахту имени Сталина в Перевальске (Луганская область. — Авт. ). Тогда как раз Хрущев решил добиться сближения науки с производством, поэтому одним из условий учебы в институте была обязательная двухгодичная практика на шахте. Нас, пятерых 18-летних студентов, отправили на 13-й участок к горному мастеру Дубине. Задиристый был мужик. Он иногда нас собирал и говорил: «Я только посмотрю на человека и сразу могу определить, что из него получится. Вот из тебя — показывая на парня, у которого отец был заместителем главного инженера шахты, — будет настоящий горный инженер. Ты, — говорит другому сынку большого начальника, — до директора шахты дорастешь». Хорошо пристроил и оставшихся двух. А мне Дубина сказал: «Из тебя ничего не получится!» Так вот, из этих пяти только я один окончил институт и пошел работать на шахту механиком. А через 20 лет (в 1981-м) меня назначили директором печально известной шахты «Горская» (Луганская область. — Авт. ). После того как на «Горской» случился очередной, четвертый по счету, взрыв метана, похоронивший 67 человек, ее директора посадили. Заменить его на посту руководителя неподъемной, как думали, шахты отказались двадцать два человека. А я согласился. И проработал на «Горской» восемь лет. Строили коммунизм в отдельно взятой деревне…
- Построили?
— Тогда — построили. Привели в порядок поселок Горск, в котором проживало 16 тысяч человек. Отремонтировали больницу, создали в бывшем бомбоубежище водолечебницу для шахтеров — привозили грязь из Куяльника. Оборудовали в школе компьютерный класс — такого не было тогда даже в областных центрах. За счет шахты выпускники получали водительские права. В поселке заработала теплица. Это сейчас овощи можно покупать в магазине круглый год. А тридцать лет назад свежие огурцы и живые цветы женщинам к 8 Марта были диковинкой! Через полтора года после моего прихода на «Горскую» мы в 5-6 раз увеличили добычу угля. Более того, начиная с 1981-го на шахте не случилось ни одной крупной аварии! О нас стали писать во всех центральных газетах. И это радовало. А вот визиты партийных, комсомольских, профсоюзных и других советских чиновников из московского и республиканского ЦК доставляли немало хлопот.
«Приезжавшие на шахту высокие гости из Москвы обязательно поздно ночью распивали шампанское на капотах обкомовских «Волг»
- Каждый высокопоставленный чиновник считал своим долгом критиковать?
— Безграмотные ценные указания о том, как правильно организовать работу горняков, я еще мог пережить. А вот обязательная часть программы визитеров — застолье — давалась мне с трудом. Я ведь не люблю это дело. Причем если бы все ограничивалось пьянкой в кабинете, а то ведь повадились потом непременно выезжать поздно ночью на границу района, на так называемый Бахмутский шлях, от которого шла дорога на Луганск, и при свете автомобильных фар распивать шампанское на капотах машин…
- То есть традиция после водки, как говорят, полироваться шампанским родилась в застойные советские времена?
— Да, параллельно с обычаем целоваться при встречах разного рода руководителей. Ведь местные князьки обязательно копировали то, что делали в верхах. Правда, я старался избегать многих «нововведений». У меня на «Горской» работал парторгом, пусть земля ему будет пухом, Казачок Михаил Петрович, переживший все страшные взрывы. Он славился очень ценным качеством: мог есть и пить в любое время дня и ночи. И на встречи с делегациями из центра я отправлял его. А иначе как? Ведь на капотах обкомовских «Волг» решалось немало важных вопросов. Так что от качества приема высоких гостей в некотором смысле зависела судьба шахты.
- А качество кто определял?
— Естественно, гости. После их отбытия утром следующего дня звонили из Луганского обкома и сообщали: «Прием понравился. Все было на уровне». Или: «Ваш вопрос будет рассмотрен». Это означало, что мы где-то прокололись. По-всякому было. Но за счет этих приемов мы обустраивали Горск. Вы думаете, без одобрения и содействия московского или киевского начальства нам удалось бы заполучить в 1984 году компьютеры в обычную среднюю школу?
«Горбачев распорядился платить забастовщикам тарифную ставку, а от профсоюзов потребовал носить митингующим «тормозки»
- Во время знаменитых шахтерских забастовок, прокатившихся в 1989 году по СССР, вас часто в обком вызывали?
— А зачем меня вызывать? Понимаете, никто не собирался разрушать Советский Союз. Я думаю, с помощью шахтерских забастовок и агентуры КГБ просто планировали осуществить переход к другой экономической системе, основой которой является частная собственность.
- Кто планировал?
— Советская партийная номенклатура, которая при Брежневе вызрела и начала создавать кланы. Представители этих кланов часто бывали за границей, видели западный образ жизни. Они уже начали понимать, что такое деньги, блат, научились требовать взятки. И мечтали жить на широкую ногу, не прячась от народа. Советской партийной элите хотелось легализоваться, избавиться от страха за свое богатство и не опасаться того, кто придет к власти.
И в 1989 году они организовали революцию номенклатуры. Задумали ее не совсем порядочные люди, но они понимали, что для изменения системы ее надо сначала раскачать. Как это сделать быстро? Ведь граждане СССР, воспитанные на страхе, боялись перемен. Порог страха был занижен разве что у шахтеров, которые ежедневно рискуют своей жизнью. Вот номенклатурщики и использовали горняков в качестве инструмента для расшатывания системы.
- То есть шахтерские бунты в конце 80-х инициировала барствующая партийная элита СССР?
— Чтобы сохранить свое благополучие, шли и не на такое.
В 1989 году меня избрали генеральным директором крупнейшего объединения «Стахановуголь», в котором работало около 50 тысяч человек. Структура была убитая! Но горнякам деньги платили. Рабочий основной профессии получал на шахте 500-600 рублей. Мой оклад директора составлял 480 рублей. А если шахта перевыполняла план, можно было и до тысячи получить. Тогда это считалось сумасшедшими деньгами! Но не меньше в то время платили и работникам других категорий, например, водителям грузовиков. И чего потребовали шахтеры, объявившие забастовку? Больше товаров, на которые можно потратить эти средства: продуктов, легковых машин, бытовой техники, квартир. Потребовали повысить зарплату и улучшить условия труда. Партийные боссы могли ответить шахтерам: вот эти проблемы решаем, а эти требования невыполнимы. Топнуть ногой — и все притихли бы. Но это не входило в планы номенклатуры, которой требовалось раскачать систему, а значит, и затягивать стачку.
Гасить забастовки ЦК КПСС отправил министра угольной промышленности СССР Михаила Щадова. Побывав на Луганщине, на стачке шахтеров в Красном Луче, он в три раза увеличил тарифную ставку горняков, удовлетворил и остальные требования бастующих. На других шахтах узнали — и остановили работу. В Стаханове, соседних Кировске и Брянке на площадях собиралось до 15 тысяч человек! Тогда еще и Горбачев дал команду: установить на площадях микрофоны, платить забастовщикам тарифную ставку, от профсоюзов потребовал носить им «тормозки». А в газете «Правда» опубликовали «рецепт» проведения стачки: рассказали, как кузбасские шахтеры, отказавшись спускаться в забой, пришли на площадь перед горкомом, легли на асфальт и требовали начальство «на ковер». И Донбасс «залег».
«Мне сообщили: «Стачком тебя опять назначил… хорошим человеком»
- Вы тоже выступали на митингах?
— А кто же еще? Говорить с бастующими шахтерами приезжавшие из Москвы и Киева начальники боялись. Дело в том, что раньше, после войны, каждый, кто шел на руководящую должность, знал, что любое невыполнение работы, любой шаг в сторону — и его просто посадят, расстреляют. Таким образом, производился строгий, но качественный отбор кадров. А при Брежневе на ключевые позиции начали ставить по блату. «Блатные» за свой пост держались. Не приехать на забастовку они не могли, но и говорить с народом на площади боялись — вдруг что-то не то скажут! Как-то я выступал, а рядом стоял представитель ЦК. Он дергает меня за рукав и говорит: «Ты не то сказал». Я предложил: «Ну выйди сам, скажи… » Он сразу отошел в сторонку, а я продолжал общаться с людьми. Я ведь вырос в той среде, не понаслышке знал ее своеобразие: по статистике 30 процентов шахтеров имели определенные проблемы с законом.
Вспомнил сейчас такой курьезный случай… В кабинете секретаря Кировского горкома собралось около 30 человек забастовщиков во главе с председателем и заместителем стачкома. Собираясь на встречу с ними, я выяснил, что первый отсидел девять лет, а второй — семь… за разбойное нападение. Пришел и прошу: «Ребята, давайте организуем обновление лавы, а то ведь потом ее не восстановим и без работы останемся все». Председатель стачкома соглашается, а его зам, Юрка, ни в какую! «Ты хочешь сорвать рабочее движение, я тебя сразу раскусил!» — кричит мне. Я в ответ: «А ты хочешь сказать, что ты умнее председателя и надо было именно тебя избрать руководителем стачкома?» Юрка неожиданно вопит: «Да!» — «Ну тогда тебе надо было два года досидеть», — сказал я. Все рассмеялись и разошлись.
А через пару часов мне сообщают, что Юрка уже выступает на площади, требует моего увольнения. Во время шахтерских бунтов ведь увольняли и назначали руководителей шахт прямо на митингах. Бывало, что присутствовал при этом и первый заместитель председателя Совмина СССР Лев Рябев, которого обязали встречаться с горняками. Прямо на площади голосовали за увольнение неугодного начальника, и там же назначали его преемника. Интересные были времена…
— Так вот, зампредседателя стачкома потребовал моего увольнения, но митинг решил сначала отправить на «Горскую» гонцов, чтобы разузнали, чем я дышу, — продолжает Юлий Иоффе. — Гонцы вернулись, доложили обстановку, заявив, что Иоффе чист. Мне же сообщили: «Стачком переизбрали, а тебя опять назначили… хорошим человеком».
- И чем же провинился стачком?
— Произошло следующее: по соседству с Юркой жил бывший взрывник, у которого были оторваны кисти рук. Как-то зимой у мужика пропали кролики. И он подозревал, что украл их Юрка. Об этих подозрениях ветеран рассказывал обидчику при каждой встрече. К тому же у инвалида был сын, который после возвращения из Афганистана устроился на шахту «Горская». Когда я там директорствовал, мы строили хозспособом квартиры для льготников, в том числе и для «афганцев». Получил жилье и сын бывшего взрывника, а отцу обо мне говорил: «Директор — зверь. Но зарплата самая высокая и порядок: за появление в нетрезвом состоянии увольняет… »
Дед, наверное, это запомнил. И вот идет он мимо митингующей площади в дупель пьяный, да еще и тащит привязанную к кисти авоську с водкой. Вдруг слышит, как Юрка (который украл у него кроликов!) поливает грязью директора, выдавшего сыну квартиру и борющегося с пьянством.
Мужик подходит к микрофону, а Юрка, памятуя о кроликах, его отстраняет. Иди, мол, дальше, если выпил. Но народ возмутился: «За что ж боремся? Дай человеку слово сказать! Ты чего там командуешь?.. » Короче говоря, инвалид поставил водку на асфальт и рассказал 12-тысячной толпе душераздирающую историю о ни в чем не повинных кроликах и о счастливом сыне, у которого есть крыша над головой. А потом под руководством этого пьяного мужика митинг выгнал Юрку и переизбрал стачком. Меня же опять назначили хорошим человеком.
- Знаю, что звания «хороший человек» вас пытались лишить и позже…
— Понимаете, это обычное дело, если человек работает и ответственно выполняет свои обязанности. А история, о которой вы вспомнили, произошла в 1992 году. Я тогда был народным депутатом Украины и познакомился в парламенте с Леонидом Кучмой. Оба производственники, мы быстро нашли общий язык. А когда Леонида Даниловича назначили главой правительства, он пригласил меня в Кабмин на пост вице-премьера по энергетическим вопросам, точнее — проблемам. Основная заключалась в следующем: в январе 1992 года наша страна начала процесс выхода из рублевой зоны. На время переходного периода руководство России и Украины договорилось о квотах на определенные виды товаров, которые мы покупали у РФ не по мировой, а по внутрироссийской цене. Для сравнения: мировая цена нефти тогда была 110 долларов за тонну, а внутренняя, в России, 10 долларов. Ощутили разницу?
Согласно договоренностям о квоте мы покупали 32 миллиона тонн нефти по цене 10 долларов за тонну. Если требовалось больше — платили 110 долларов за тонну. Но больше никто не покупал, новоявленной украинской нефтемафии достаточно было квотной нефти, чтобы за один день зарабатывать миллионы. Каким образом? Коммерческие структуры приобретали в России черное золото по 10 долларов за тонну, а затем перепродавали его за рубеж по мировой цене. Или же перерабатывали сырье и экспортировали готовую продукцию. Стране же практически ничего не доставалось.
Леонид Кучма, став премьером, заявил, выступая в парламенте: коммерческие структуры от имени Украины купили у России 8 миллионов тонн нефти и уже вывезли их за границу, заработав более миллиарда долларов. Государство же ничего не получило. Необходимо срочно разобраться в ситуации. Так была создана комиссия по расследованию обстоятельств продажи за рубеж нефтепродуктов. В ее состав вошли: я, вице-премьер по вопросам ТЭК, министр финансов Григорий Пятаченко, глава СБУ Евгений Марчук и первый замглавы МВД Валентин Недрыгайло, ныне покойный.
А хорошим человеком я перестал быть после того, как запретил вывоз нефтепродуктов с территории Украины, за исключением случаев, когда Минтопэнерго будет представлена справка, что нефть куплена не по квоте.
Что тут началось! Нефтемафия ополчилась против меня не на шутку, они ведь лишались миллионных прибылей. По парламенту поползли слухи, что я рассорил Украину с Россией. А один из руководителей страны прямо мне сказал: «Чого ти їх чiпаєш?» — «Так это ж мафия!» — возмущаюсь. «Яка така мафiя, Юлiю Яковичу? Нiякої мафiї нема!» — спокойно так сказал. Дошло до того, что глава СБУ Евгений Марчук заявил с парламентской трибуны: «У нас есть основания считать, что готовится покушение на вице-премьера Иоффе».
Вечером того же дня ко мне в кабинет явился Валентин Недрыгайло, подсунул какую-то бумажку и попросил расписаться. Я спрашиваю: «Это что?» — «Охрана тебе не положена, хотя и необходима. А вот этот маленький пистолет возьми». Закрыл я оружие в сейфе и уехал домой. На следующий день в Верховной Раде подходит ко мне один депутат: «Знаешь, тут говорят, что у тебя крыша поехала. Мол, тебе неделю назад выдали пистолет Стечкина, а ты собрал директоров нефтеперерабатывающих заводов, положил пистолет на стол и сказал: ну, сволочи, что дальше будем делать?» Вот такие слухи распространялись. Более того, позвонили «добрые люди» премьеру Кучме, который лежал в больнице после операции, да и моей жене сообщили, что я смертельно болен, нуждаюсь в коронарном шунтировании…
Давили еще долго, пытаясь заставить не копать под нефтемафию. В конце концов, меня вызвал Леонид Кравчук и сообщил о назначении на пост торгпреда в США (тогда ведь исполнительную власть возглавлял Президент). Мол, тебе здоровье надо поправить, а в Америке кардиохирургия на очень высоком уровне. Приехав в США, я первым делом отправился в больницу, прошел обследование. Но американские врачи ничего не обнаружили… Да я и сам знал, что проблем с сердцем у меня нет. Но, когда, вернувшись в Украину, показывал заключение тамошних медиков, мне здесь не верили. Ну, да Бог им всем судья.
- А вы верите в Бога?
— Сложно сказать. Я твердо убежден, что храм должен быть внутри человека. И если есть высший разум, то, на мой взгляд, он не может быть настолько примитивным, чтобы требовать поклонения себе. Когда узнаешь о зверствах людей, о страданиях детей, то трудно поверить, что все это творится по воле Божьей. Поэтому я верю в добро! В человеческое…
1263Читайте нас у Facebook
