Врач Анатолий Садовник: "Кадыровцы отпустили нас после того, как удалось спасти от смерти раненого боевика"
С капитаном медицинской службы Анатолием Садовником, который в мирное время возглавляет детский санаторий «Люстдорф», расположенный в одесской курортной зоне — поселке Черноморка, «ФАКТЫ» встретились во время его непродолжительного отпуска. Хирург прибыл в родной город прямо из зоны АТО, где он спасает наших бойцов в 61-м мобильном госпитал.
*Выносить раненых с поля боя приходится под пулями
— Как вы, главный врач известного детского санатория, оказались в зоне АТО?
— Прежде всего, я — гражданин Украины, — отвечает Анатолий Садовник. — У меня растут двое сыновей, и я просто обязан быть примером для них.
Моя специальность — хирургия. Поэтому, попав в полевой госпиталь, я в тот же день, 18 августа, сделал первое вмешательство. У пациента было серьезное ранение: оторвана правая рука, разворочена грудная клетка. Оперировали его порядка четырех с половиной часов — спасли и отправили в днепропетровский госпиталь.
— Известно, что помимо целого ряда удачных хирургических вмешательств, вы осуществили и другую операцию, в результате которой спасли из плена более 600 бойцов.
— Из меня сделали своеобразного Бэтмена. Расскажу, как это было в действительности. Прежде всего, эту воинскую операцию разрабатывали армейцы по согласованию с Генштабом. Я был в составе колонны, относительно которой была достигнута договоренность — предоставить коридор для вывода раненых и пленных.
— Но накануне в подобном коридоре расстреляли наших солдат…
— Мы это знали, однако приказ есть приказ: выезжать в район Старобешево и там на вражеской территории забрать раненых. К нам прикрепили санитарный взвод из Полтавы. Мы пошли двумя колоннами. В первой было три врача и несколько фельдшеров. Однако из-за внутриусобных разборок в «ДНР» они сумели забрать только 15 раненых. В моей колонне я был единственным врачом, были также санитары и водители. На блокпосту «ДНР» нам приказали выйти из машин. Телефоны, ценные вещи, фотоаппараты, бронежилеты забрали. У каждого спросили: кто он и откуда. Когда услышали, что я — одессит, оживились: «Сейчас ты ответишь за Одессу, за 2 мая…»
Я стал им излагать свою позицию относительно трагедии 2 мая. Сказал, что не хочу, чтобы в Одессе творилось то же, что у них на Донбассе. Мирные граждане вправе сами разобраться, как им жить. Политики не должны сталкивать людей… Как ни странно, подействовало — возможно, попал на более-менее думающих «дэнээровцев».
Нам вернули вещи, дали сигареты, запас воды, поскольку знали, куда и зачем мы идем. Отпустили, даже сообщили свои позывные: мол, на всякий случай, если по дороге возникнут какие-то проблемы. Скажу честно, я обращался к ним и они выручили.
В первый день моя колонна вывезла 117 человек, все — тяжелораненые. Состояние усугубляло то, что люди, потерявшие много крови, провели несколько дней под палящим солнцем, без воды и лекарств. Страшно об этом говорить, но как врач я понимал, что большинство из них — уже не жильцы. Однако не мог их там оставить. На этапе эвакуации в первый же день умер один боец. Потом я еще несколько раз ездил один, без сопровождения, за пленными. Слава Богу, все получилось.
— Вы общались с боевиками «ДНР». Кто они?
— Разношерстная публика. Видел и абсолютно вменяемых, и социальные отбросы, наркоманов. Научился отличать кадровых военных (в основном из Чечни) от вчерашних гражданских лиц. За четверо суток, которые я провел там, понял: военнослужащих не интересует идеология «ДНР», их задача — тактика, стратегия, управление, охрана…
— Известно, что ваша колонна, покидая оккупированную территорию, подверглась серьезному обстрелу. Кто стрелял?
— Это было выгодно многим: и россиянам, и «дэнээровцам», и наемникам, и, думаю, даже кое-кому с украинской стороны. Представьте, сколько было бы шуму, если бы гуманитарную колонну расстреляли. Мы находились за каких-то 500 метров от блокпоста «ДНР», когда по нему стали бить нацгвардейцы из минометов, завязался настоящий бой… Я не понимал, что происходит: была достигнута договоренность, все знали, что мы выходим. Нас пропустили силы противника, а здесь — свои… Зачем это было сделано, мне сложно судить… Спустя мгновенье ответный огонь открыли боевики. Мы оказались в ловушке.
Были ранены двое бойцов «ДНР», один — убит. Колонну остановили, а нас, медиков, вызвали к пострадавшим боевикам. У одного оказалась тяжелая контузия, у второго — осколочное ранение в области сердца и рваная рана под лопаткой. Я сказал, что он нуждается в госпитализации, и в ответ услышал: «Везите его в Донецк». Мое замечание о том, что раненый нетранспортабелен, привело боевиков в ярость: мол, если не спасем их товарища, отсюда не выйдем живыми. Пришлось оперировать в полевых условиях: в комнате — антисанитария, из инструментария — ножницы и зажим, из лекарств — противошоковые препараты. Короче, тот «набор», что был в нашей полевой сумке. Вместо скальпеля использовали лезвие…
К счастью, операция прошла удачно: я извлек пулю калибра 7,62 миллиметра от снайперской винтовки Драгунова и два крупных осколка. «Дэнээровцев», а еще больше офицеров-кадыровцев это впечатлило. Чеченские военные — они подтянутые и, как я смог заметить, в достаточной степени образованные, — так и сказали: «Ты сделал свое дело, мы тебя отпускаем…» «А пленных и раненых бойцов?» — спрашиваю. «Их — тоже», — последовал ответ. Хотя накануне мы сами слышали по рации указание их главарей: «Бойцов-укропов — мочить, а с офицерами мы приедем, сами разберемся…».
Так меня, капитана медслужбы, и офицера Юру Марченко (врача из одесской клиники «Инто-Сана») отпустили исключительно потому, что удалось в экстремальных условиях сделать хирургическую операцию и спасти жизнь боевику. Скажу больше, в знак благодарности нам привезли две бутылки элитных спиртных напитков, но мы отказались.
— Анатолий, вы общались с различными категориями людей по обе стороны баррикад, наблюдали их настроения, ситуацию изнутри. Каковы, на ваш взгляд, шансы завершить этот конфликт, каков выход из него?
— Расскажу о том, что видел и прочувствовал. В последний день мы вывозили 311 человек — семнадцатью машинами и двумя грузовиками (с «грузом 200»). Впереди колонны — БТР и три грузовые машины с россиянами, столько же сзади. Так вот, местные жители давали российским военным цветы, конфеты, яблоки, молоко… А нашим раненым бойцам, кожа на руках которых уже просто полопалась от обезвоживания, говорили, причем на украинском языке: «Нема, синочку… Кого освобождать? От кого…»
В то же время я познакомился с ребятами из Западной Украины, которых на Донбассе называют «страшными бандеровцами». Их поведение достойно всяческого уважения. Эта группа крепких поджарых бойцов в хорошо подобранной экипировке выделялась среди других: держатся мужественно и очень сплоченно. Помню, подхожу к ним, спрашиваю, какие у кого ранения. Отвечают: «У мене — рука, а от — куля навиліт в ногу, ще — важка контузiя…» Словом, четверых самых тяжелых из них я должен был забрать. В ответ: «Та нi, іншим це більше потрібно». Понимают прекрасно, что остаются в плену, могут погибнуть, и говорят: «Помогите другим»… Когда приехал во второй раз, снова предложил им уехать, и они опять отказались. Потом я таки изыскал возможность их забрать. Оказалось, что ребята — из батальона «Свитязь». Их осталось в живых всего одиннадцать человек! Прекрасные хлопцы, сейчас они дома, мы поддерживаем связь.
Кстати, я общался и с российским комбатом, который расстреливал нашу колонну. Оказалось, мы в одно и то же время служили в Советской Армии, на Дальнем Востоке. Он остался после срочной, стал кадровым военным. У этого офицера глаза были полны слез, когда он сказал: «Братишка, я не хотел стрелять… Переспрашивал, уточнял приказ несколько раз. Но мне: „Огонь!“… Понимал, что вы — на открытой местности, кругом тяжелая артиллерия, танки, минометы, другое серьезное стрелковое оружие. Одним словом, западня… Я слышал, как твои люди кричали, но… у меня — приказ, который получил за три минуты до появления вашей колонны…»
Мое мнение такое: российские офицеры — ни старший, ни средний состав — не хотят воевать с украинцами. Другое дело — молодняк, срочники, которые корчат из себя неких ковбоев. Те еще рвутся в бой.
О «дэнээровцах». В последний день, когда мы выводили колонну, в которой было три десятка раненых и с полсотни пленных, они подъехали на семи машинах и каким-то образом «вычислили» четверых украинских офицеров, забрали их и увезли.
— А с российскими журналистами встречались?
— Довелось. Как только они появлялись, было ясно: намечается какая-то провокация, нужна «красивая картинка» для Москвы. Они тщательнейшим образом отсняли нашу разбитую колонну, уничтоженную медицинскую машину. Эти кадры появились на российских сайтах, даже моя персона там есть.
Тем не менее за четверо суток лично мне удалось вывезти 600 человек, а всего в те дни было спасено более 700 бойцов. Такое количество освобожденных людей поразило даже армейских. Поначалу не хватало продуктов питания, воды, лекарственных препаратов. Ведь в полевой сумке врача, выпущенной в 60—70-е годы прошлого века, всего 400 граммов раствора и перевязочный материал — этим никак невозможно оказать медпомощь 80—90 тяжело раненным.
На этапе сортировки нас должны были принять и обеспечить всем необходимым, но этого не случилось. Мы буквально охрипли, взывая о помощи, потому что нечем обезболить пациентов, нечем их укрыть. Один из раненых, подполковник, у которого оказалась при себе боевая граната, едва не подорвал себя и других. «Зачем ты меня вывез, — спросил он, — если не можешь оказать медпомощь и переправить в госпиталь?» Слава Богу, к делу подключились гражданские лица, волонтеры, вмешались депутаты. Срочно организовали шесть вертолетов и всех эвакуировали.
За время, которое я работаю в 61-м мобильном госпитале, я многому научился у коллег — Владимира Майданюка, Михаила Каштальяна, главного хирурга Виталия Шаповалова, Игоря Гончаренко. Поистине боевой реаниматолог — Сан Саныч, прошедший чеченскую кампанию. Работают у нас и гражданские врачи — из одесской областной больницы Владислав Комаров, из «Инто-Саны» — Олег Москевич, Владимир Орел. 35-летний медик из Донецка, имени которого я, к сожалению, не запомнил, сам пришел к нам, в одесский госпиталь, и поехал в зону АТО добровольцем.
Все они — элита военной медицины, люди с исключительными человеческими и профессиональными качествами. Работать приходится сутками, не покладая рук и не смыкая глаз. Особенно мне запомнилось 24 августа, День независимости Украины, когда к нам поступило 170 раненых… При этом мы столкнулись еще с одним «новшеством». Оказалось, враги используют кассетные ракеты и бомбы, керамические осколки которых рентген частенько обнаружить не может.
Через несколько дней Анатолий Садовник возвращается в свой мобильный госпиталь, в зону АТО, по сути — на фронт. Сейчас, после заключения хрупкого перемирия, работы у врачей стало меньше, но она все равно есть. Тем более, началось осеннее похолодание, а вместе с ним — пневмонии, грипп, ОРЗ. Да и кто знает, что будет завтра…
16528Читайте нас у Facebook
