Боец "Донбасса" Людмила Калинина: "Причиной иловайской трагедии было предательство на высшем уровне"
На учебную базу батальона «Донбасс» под Киевом понемногу съезжаются бойцы, подлечившие полученные в «иловайском котле» ранения. Перед отправкой на фронт они проходят курс «зимнего» обучения. «ФАКТЫ» уже писали о 36-летней жительнице Павлограда Людмиле Калининой, одной из немногих женщин, оказавшихся вместе с другими украинскими патриотами в предательской мясорубке «путинского зеленого коридора». Людмила получила осколочные ранения в голову и ноги, месяц пролежала в госпитале в Днепропетровске. Потом буквально на несколько дней заехала домой, чтобы побыть с детьми, и — снова собралась на восток. Ее 13-летняя дочь Юля и девятилетний сынишка Михаил остались дома с бабушкой.
«Идущую впереди машину разорвало на куски, к нам на капот падали части тел»
Мы прогуливались по пронизанному солнцем сосновому лесу, в котором о войне напоминали лишь стоявшие под деревьями грузовички с надписью «Донбасс». Худенькая, хрупкая Людмила, слегка прихрамывая, повела меня к зеленой беседке.
— Тяжело долго ходить, в ноге остался осколок, — поясняет женщина. — Врачи сказали, что кусочек металла застрял в нервном сплетении. Лучше не трогать. Ничего, со временем будет меньше беспокоить. А вот рана на голове зажила, — Людмила показывает небольшой шрам на лбу. — Осколок, угодивший в голову, пробил кость на два сантиметра. Сделали операцию, теперь все в порядке.
— Не страшно туда возвращаться? Дети, наверное, отпускать не хотели…
— Не хотели, это правда, — тепло улыбается собеседница. — Но я сказала, что скоро вернусь живой и невредимой. А я свое слово держу крепко.
Людмила рассказала, как недавно ей удалось выполнить обещание, данное детям еще летом — когда она в составе батальона во второй раз уезжала в зону АТО. Мама пообещала сыну и дочке, что обязательно приедет домой к первому школьному дню. И слово сдержала. Только какой ценой! Именно 1 сентября ее, раненую, на несколько минут вынесли из военного автобуса на трассе возле Павлограда, чтобы она смогла повидаться с детьми. Потом истекающую кровью повезли дальше, в днепропетровский госпиталь.
*В днепропетровском госпитале Людмилу почти каждый день проведывали ее дети и мама Раиса Николаевна (фото Натальи Гармаш, «ФАКТЫ»)
Калинина была тяжело ранена под Иловайском во время выхода по обещанному российскими военными «зеленому коридору».
— Вспоминать об этом дне, конечно, страшно, — говорит Людмила. — По крайней мере трижды я была на волосок от смерти. Считаю, что причиной гибели и пленения сотен наших бойцов было предательство на высшем уровне. После выхода из Иловайска мы долго стояли в Многополье, ожидая очередного приказа. Наконец прозвучало: «По машинам!» И в этот же момент вокруг посыпались мины. Я была за рулем, вообще-то вожу машину хорошо. Но тут… Идущую впереди машину разорвало на куски, к нам на капот стали падать отдельные части тел. Вскоре наш автомобиль также был подбит, двигаться стало невозможно. Выскочили, забежали в ближайшую хату. А там — несколько молодых российских солдатиков. Глаза испуганные. Говорят: «Мы российские миротворцы! Не убивайте нас, пожалуйста!» Бандеровцев боялись… Мы закрыли их в подвале. В общем, двум колоннам, идущим впереди и после нас, удалось проскочить, а мы остались в селе. Целый день отстреливались, удалось даже подбить четыре танка. Но боеприпасы кончились, а раненые, которых было много, умирали у нас на руках. К вечеру приехал танк с белым флагом, начались переговоры.
Нам казалось, это было пусть небольшое, но перемирие, и мы в это поверили. Но стоило российскому переговорщику отойти, как в группу украинских военных угодил снаряд. Осколки впились мне в голову и ноги, рядом упали еще два бойца. Очнулась я уже в погребе на мешках картошки, кто-то перевязывал мне голову. Ночь после ранения я не помню, говорят, сильно бредила. Все время повторяла две фразы: «За что?» и «Хочу к детям!»
Утром через громкоговоритель со стороны противника предупредили: «Через пять минут уничтожим, сдавайтесь». Только для того чтобы спасти раненых, мы решили выйти. Но нам не разрешили даже собрать раненых бойцов на поле. Пленных тут же рассортировали. Как выяснилось, существовало указание — бойцов «Донбасса» отдать террористам. Остальных, в том числе и раненых, повели в село Екатериновка. Российские танки ехали впереди, а мы шли сзади. Горько было видеть, как местные жители с поклонами выбегали навстречу танкам, называли россиян «освободителями», предлагали покушать, попить молочка. А к нам, раненым, едва плетущимся под палящим солнцем, подошла только одна старушка. Не побоялась, подала воды.
Потом четырех женщин-бойцов погрузили в танк. Российский офицер заявил, что в плен их брать не будут. Мол, возвращайтесь домой, воспитывайте детей. Уже спустя несколько часов с аэродрома возле Волновахи Людмиле удалось позвонить домой, сказать матери несколько слов: «Жива, только ранена. Скоро увидимся».
«Я не могу допустить, чтобы над нашим домом в Павлограде повесили российский флаг»
Мать Людмилы Раиса Николаевна последние два дня лета вспоминает с ужасом. (С ней и с детьми Люды мы связались по телефону.)
— Дочь позвонила мне 28 августа, сказала: «Мама, мы в окружении, выхода нет. Береги детей». Как будто прощалась с нами… А на следующий день один из офицеров ее батальона, сумевший выбраться из «котла», сказал: «Мужайтесь, Люда осталась там, и, скорее всего, ее уже нет в живых». Я думала, что сойду с ума, — голос матери дрожит. — Но в новостях по телевизору передали, что в «котле» много солдат пропали без вести, и я надеялась только на это. Молилась двое суток, и дети со мной. Как вдруг — ее звонок. Господи, жива, едет к нам!
— Как же вы ее отпустили на войну?
— Да разве она спрашивала? Сказала: «Мама, я не могу допустить, чтобы над нашим домом в Павлограде повесили российский флаг, а ты с детьми спасалась от обстрелов в подвале». Она с детства такая — самостоятельная в решениях, волевая. Дружила с мальчишками. Отец ее, десятилетнюю, за руль посадил — так она сразу научилась водить. В АТО Люда отправилась вместе с подружкой-военнослужащей. Обстригла красивые длинные волосы, достала где-то форму. Я-то знала, что дочь воюет на востоке, но детям она сказала, что помогает в госпитале, она ведь медсестра по образованию. И по телефону всегда их успокаивала, что находится в безопасности. Говорила: «Не воображайте, что я бегаю с оружием». Но однажды Юлечка, разговаривая с ней, услышала в телефонной трубке выстрелы — и сразу все поняла. Девочка так переживала, что перестала спать по ночам. Мы обошли все церкви, везде поставили свечки за здравие.
— Мы знали, что мама вернется к началу учебного года, потому что она хотела повести нас на торжественную линейку. Но не думали, что встреча получится такой, — вздыхает восьмиклассница Юля. — Утром мы пошли в школу сами, а уже когда вернулись домой, мама позвонила и сказала, что скоро будет проезжать по трассе. Это недалеко от нашего дома, мы побежали туда — как были, нарядные, в школьной форме. Ждали около часа. Наконец подошел автобус с военными, маму вынесли оттуда на руках. Из-под бинтов на голове проступала кровь. Она обняла нас и сказала: «Видите, все хорошо, я снова с вами». А мы вдвоем как заревели! Пока она лежала в госпитале, мы с бабушкой ездили туда почти каждый день. Мама очень сильный человек, терпела боль без жалоб. Не то что я — чуть что, сразу в слезы… А потом мама приехала домой, побыла с нами всего три дня — и засобиралась в батальон.
Мы очень просили ее больше не уезжать. Но мама много говорила с нами, объясняла, какая ситуация в стране, почему она не может остаться. И мы все поняли. У меня в классе у одного мальчика папа тоже воюет. И учителя всегда спрашивают — как там у них дела, передают приветы. Мы своей мамой гордимся. Когда она уезжала, дали ей с собой много рисунков — чтобы почаще вспоминала о нас, о том, как мы ее любим и ждем.
— Наши знакомые и соседи по-разному отнеслись к поступку дочери, — замечает Раиса Николаевна. — Одни пожимали плечами: «Зачем ей это нужно? Она мать, должна дома сидеть, детьми заниматься». Другие, наоборот, поддерживали. Военные ребята привезли нам пять мешков картошки — тоже спасибо. Ведь, в сущности, мы с внуками живем сейчас только на одну мою пенсию.
«Многие из ребят просто не думали, что окажутся беззащитными перед государственной бюрократической машиной»
Щурясь на яркое осеннее солнце, Людмила курит сигарету за сигаретой. И при этом выглядит очень женственной — элегантная короткая стрижка, маникюр. На черной водолазке под камуфляжной формой поблескивают бусики.
— Находясь на лечении в госпитале, общаясь с медиками и волонтерами, которые готовы были достать любое лекарство, накормить домашними вкусностями, я всякий раз восхищалась тем, какие у нас замечательные люди, — говорит Людмила. — Приходили бабушки, спрашивали: что на завтра приготовить — супчика, пирожков, котлет?
— Что-то не видно, чтобы вы поправились на волонтерских харчах. (Весу в этой сильной духом женщине, по моим прикидкам, никак не больше пятидесяти килограммов. — Авт.)
— Ну да! Как раз поправилась! — смеется она. — Ведь я за лето килограммов десять сбросила. Во-первых, все время на нервах — а это лучшая диета. Под бомбежкой есть не хочется. А во-вторых, были проблемы с питанием. Под Иловайском мы держали крайний блокпост, последние три дня обстреливали ужасно. Еды почти не было, ребята пытались найти что-то на заброшенных огородах, да только там мало что осталось. А ведь наши мужчины нас берегли, например, в ночные дежурства никогда не пускали. Ну вот и думаешь: «А я чем помогу? Да съем поменьше, пусть им больше достанется».
Обсудив извечную женскую тему похудения, мы продолжали про войну. Людмила вздыхает:
— Когда после боев я попала в мирную жизнь, происходящее показалось мне сюрреализмом. В Днепропетровске так хорошо — мир, спокойно, снаряды не летают — как будто ничего не случилось. А там, на востоке, сотнями гибнут наши ребята… Нельзя допустить войну в свой дом.
Именно поэтому Люда так мало провела времени с детьми.
— Сердце разрывалось между материнским долгом и необходимостью защищать свою страну. Когда впервые поехала в зону АТО, была уверена, что это всего на пару недель. В мае наши бойцы попали в засаду сепаратистов под Карловкой. Там стало понятно, что идет реальная война — с ранеными, убитыми, кровью и страхом. Мы с подругой поехали разыскивать убитых, нескольких человек удалось найти живыми. Один из бойцов оказался спрятанным во дворе у местного жителя, больше суток раненый провел под кучей шифера. Вывозя на родину машину с убитыми, я после похорон заехала домой. Но остаться там уже не могла. Хотя дети и просили…
На базе батальона чувствуется явное оживление. Между казармами и учебными помещениями прохаживаются бойцы в камуфляже, то и дело открываются ворота, запуская автомобили.
— На днях на базу прибыла новая смена, еще не воевавшие ребята, — поясняет Людмила. — От нашего старого состава «Донбасса» осталось всего несколько десятков бойцов. Более девяноста человек, по нашим подсчетам, находятся в плену, о некоторых вообще ничего не известно. Сейчас новички проходят курс обучения азам военной науки. Вместе с ними учимся и мы, «старички». Теперь ориентировка идет на военные действия в зимних условиях — как правильно ставить палатки под снегом и ветром, как соорудить более-менее теплое укрытие просто из одежды. Проходим и медицинский инструктаж. Не секрет, что большая часть раненых умирает из-за неумения или невозможности оказать первую медицинскую помощь. У нас на блокпосту в течение трех суток умирали трое наших ребят. Мы делали все, что могли, с помощью подручных медикаментов, рвали одежду на жгуты. Но они истекали кровью. Парни нуждались в срочных операциях, их немедленно нужно было доставить в госпиталь. Мы сообщили об этом командованию, просили об их спасении. Нам обещали авиационную поддержку. Но дни шли, и в какой-то момент мы поняли: помощи не будет. «Вертушка» не прилетела даже за ранеными.
Женщина провела меня по территории базы, то и дело знакомя с бойцами. Здесь Люду называют позывным «Строитель» (до войны она занималась небольшим строительным бизнесом).
— Вернувшись после госпиталя, увидела знакомые лица — и возникло чувство, будто я дома, — улыбается она. — Мы знакомы всего несколько месяцев, но пережитое так сплачивает! В ноябре поедем туда снова — мы там нужны. Вот недавно смотрела по новостям сюжет, где нацгвардейцы бастовали «за дембель». И недоумевала: когда мы шли добровольцами еще туда, в покровские леса, нам ничего не надо было — мы не гнались за медалькой, не думали о зарплате, не били в набат о статусе. Мы просто шли защищать Родину. Уходя в батальон, многие из ребят были не оформлены, они просто не думали о том, что потом окажутся беззащитны перед государственной бюрократической машиной. Вот я, например, чтобы доказать, что ранение получено в бою, должна предоставить двух свидетелей. Справки, что я являюсь бойцом воюющего в зоне АТО батальона, недостаточно: «Вдруг поранилась где-нибудь в другом месте?» Ага, в другом месте — осколочным снарядом. Хорошо, мои ребята видели, как меня ранило во время «переговоров». А как быть тем, кто остался единственным выжившим после бомбардировки? Где им брать свидетелей?
Да мне еще, можно сказать, повезло. Ну что там мои ранения по сравнению с тем, что у других. Как посмотришь на ребят, которые и без ног, и без рук остались! Страшно за них. Сейчас много новых желающих воевать в составе батальона. И девчонки приезжают. Но отбор жесткий. Нужны люди с твердой психикой. Иначе могут сорваться в бою. Сколько, бывало, времени уходило на истерики — даже среди мужиков.
А вообще, к этому сложно привыкнуть, — помолчав, добавляет Люда. — Утром пьешь с человеком чай, а в обед узнаешь, что его больше нет…
Фото в заголовке автора
13259Читайте нас у Facebook
