Иосиф кобзон: «не так давно в ночном клубе я дрался с двумя молодчиками, которые попытались меня оскорбить»
В минувшее воскресенье народный артист СССР Иосиф Кобзон побывал в гостях у Дмитрия Диброва и Дмитрия Губина, ведущих популярной программы «Временно доступен», которая выходит на российском телеканале ТВЦ. 11 сентября знаменитому певцу исполнилось 72 года, однако об этом во время интервью даже не вспоминали. Нашлись куда более интересные темы для обсуждения. Беседа получилась откровенной, порой острой, порой веселой. Иосиф Давыдович замечательный собеседник во всех отношениях…
«Я сквернослов, и не скрываю этого»
- Здравствуйте, уважаемые телезрители! Сегодня очень важный эфир, потому что в гостях у нас Иосиф Кобзон. А Кобзон это не история успеха, а история царствования. Возможно, программа получится несколько тяжеловесной, потому что наш собеседник является источником мудрости. А мудрость — это ум, который наполняется временем. Нам бы очень хотелось, чтобы у вас после сегодняшней программы осталась пища для размышлений где-то на полгода.
- А поздоровкаться для начала можно? Дима, спасибо, конечно, за такую оценку, но вы упомянули про полгода. Что это за срок такой?
- Вы скажете что-нибудь, а нам с нашей средней мыслительной скоростью потребуется примерно полгода, чтобы осмыслить это.
- Вы наделяете меня какими-то необыкновенными качествами.
- Я наделяю вас мудростью иудейских царей, которые сказали что-то две тысячи лет назад, а мы до сих пор разбираем Ветхий Завет по страничке, да так до конца и не можем понять, что имелось в виду.
- Обещаю такого не говорить.
- Хорошо. Скажите, если бы вам пришлось в райских кущах составлять на себя характеристику, какие свойства вы бы отметили?
- Я завистливый.
- Неужели?
- Да.
- Кому вы последний раз завидовали?
- Вчера, например, я позавидовал своему старому другу Рошалю, когда был у него на открытии новой клиники. Он годами шел к этому дню.
- А еще какие свои качества вы бы упомянули?
- Противоречивый, сложный, вспыльчивый…
- Отходчивый?
- Отхожу и даже нахожу силы и возможность просить прощения.
- А можете назвать человека, у которого хотели попросить прощения, но не сделали этого?
- Да, это моя мама незабвенная. В канун ее ухода из жизни я прилетел с гастролей. Мама меня очень просила заехать к ней, а я отправился сразу домой. Мама сказала: «Сыночек, я борщ специально приготовила твой любимый. Заезжай… » А я чего-то свалял дурака. Ответил ей: «Мамуль, я только с самолета, устал. Завтра к тебе заскочу». Это было 6 мая. Завтра для моей мамы уже не было… У меня много недостатков, отрицательных черт, которые, конечно, остаются за кулисами сценических площадок, где я выступаю. Я сквернослов, и не скрываю этого.
- Да ладно!
- Да. Мы часто бросаемся словами, например, гадина или что покрепче, не задумываясь, как эти слова отражаются на окружающих нас людях. Когда я слышу это от других, возмущаюсь. Притом очень резко. Могу и в драку полезть.
- А когда вы последний раз дрались?
- Года полтора тому назад. Дрался неистово, из последних сил, понимая, что мне уже не 50 и не 60.
- Полтора года назад? Народный артист? Лауреат всевозможных премий?
- Да, народный артист. И дрался!
- Расскажите.
- Это была презентация в каком-то ночном клубе. Два молодых человека слишком развязно вели себя. Рассчитывали на то, что Кобзон — старый мужик. Я один раз предупредил. А они были с девушкой и давай перед ней еще больше рисоваться. Я второй раз предупредил. Не помогло. Тогда я развернулся и стал бить одного. Другой бросился на меня. И завязалась у нас драка. Должен сказать, мне не было стыдно. Не стыдно наказывать наглость тех, кто меня оскорбил.
- А страшно не было?
- Нет.
- Да ну! Два бугая молодых!
- Мне бывает страшно за других. За себя — не очень.
«Первым в Советском Союзе я начал давать по два-три концерта в день»
- Иосиф Давыдович, слово «интеллигент» ввел в русский язык Чехов. Определение этого понятия он подробнейшим образом изложил в письме к своему брату. Там восемь пунктов. Позволите, я буду сейчас их зачитывать, а вы, нам бы очень хотелось, прокомментируйте их, пожалуйста. Чехов писал: «таланту все прощается». Вы согласны с этим?
- Нет. При моем глубочайшем уважении к Антону Павловичу я с ним не согласен.
- А как же быть, например, с Есениным? Его выходки. Вспомнить хотя бы, как он по ночам пьяный приходил к Мейерхольду Зинку бить? Я говорю о Зинаиде Райх, которая ушла от Сергея Александровича к Мейерхольду, потому что терпеть Есенина больше была не в силах.
- Нет, Дима, это другое дело.
- Как же другое? Потому что это — Есенин? Значит, все-таки таланту все прощается?
- Прощать высокоталантливому человеку можно. И нужно. Потому что они, талантливые люди, очень ранимые. Я бесконечно уважаю семью Безруковых. Но в фильме, который они сняли о Есенине, они как бы не прощают Есенину, что он вечно находился в состоянии алкогольной отравленности, постоянно гулял. И к Зинаиде Райх по ночам захаживал. Безруковы ему этого не простили, а народ простил. Народ как любил Есенина, так и продолжает его любить. И будет любить всегда. Но все же есть вещи, которые непозволительны даже гению. На них не стоит акцентировать внимание. Возьмем более близкую к нам эпоху и вспомним Высоцкого. Я с ужасом прочитал книгу Марины Влади «Прерванный полет». С ужасом, поскольку мне плевать, что в свое свободное время делал этот гениальный человек. Если бы он меня спросил, я бы сказал ему: нет, нельзя, ты слишком талантливый, великий, чтобы позволять себе такие низменные проявления.
- Но тогда уместно вспомнить Моцарта и Сальери. Ведь Сальери, если следовать Пушкину, отравил Моцарта, поскольку был уверен, что тот недостоин своего таланта.
- Простите, но Пушкин писал: «Многие меня поносят и теперь, пожалуй, спросят, глупо так зачем шучу? Да что за дело вам? Хочу!» Вот гений, он хочет. И проявляет свои желания в тех или иных поступках. Я против самого суждения: «Гению все можно, все позволительно». И ни в коем случае нельзя молчать. Во-первых, я абсолютно в этом уверен, гениями не рождаются.
- Разве?
- Да. Я часто слышу, как люди отказываются петь. Говорят, мне слон на ухо наступил. Да никому еще этот слон на ухо не наступал! Это все идет от сердца, из глубины. Я стал певцом, потому что стремился к этому, хотел этого больше других. Потому истово много работал. Я первым в нашей стране начал давать по два-три сольных концерта в день. Первым! Помню, как Козловский отвел на одной из встреч меня в сторону и говорит: «Послушайте, Иосиф, мне сказали, что вы поете по два, по три концерта. Это правда?» Я ему отвечаю: «Да что вы, Иван Семенович! Конечно, они — сумасшедшие!» Мне было страшно обидеть его своим признанием. Я очень много работал, и мне предрекали ранний уход со сцены. Но, как видите, не случилось.
- Говорят, одну из самых известных песен в вашем исполнении «Не думай о секундах свысока» из телефильма «Семнадцать мгновений весны» по просьбе Татьяны Лиозновой сначала исполнил Муслим Магомаев. Но выбрали все-таки вашу версию…
- Я вам сейчас расскажу эту историю. Кобзона не выбирали. Его там нет. И не потому, что меня не указали в титрах. Мы поехали на «Мосфильм» с Таривердиевым на пробы, и вдруг вошла эта маленькая женщина с подозрительным взглядом. Дескать, ты кто такой и чего сюда приехал? Я сначала смутился, но тут же во мне внутренняя пружина сжалась: «Вы чего на меня так смотрите? Решайте, нужен я вам или нет». Она говорит: «Спойте, что вы там можете». Я начал петь: «Я прошу хоть ненадолго… » Она вдруг как закричит: «Стоп! Мне не нужен Кобзон!» Говорю: «Ну, не нужен, так не нужен. Приглашайте Иванова, Петрова, Сидорова, но разговаривать так со мной не надо». Понимаете, я уже начал заводиться. А Лиознова отвечает: «Меня ваши обиды не интересуют. Вы спойте так, как мне нужно, а не так, как вам хочется!» — «А я не знаю, как вам нужно. Объясните». «Посмотрите на экран!» — командует она. А там Тихонов стоит с сигаретой, задумчиво смотрит в небо. Лиознова говорит: «Мне нужно, чтобы вы музыкальными средствами передали состояние героя. Исполнили этот образ, если у вас получится». Я разозлился: «Татьяна Михайловна, если бы вы не были женщиной, я бы вас давно уже послал!» «Пошлите! — говорит она. — Но спойте так, как мне нужно!» «Так что вы хотите?» — допытываюсь. «Спойте так, чтобы я не услышала Кобзона!» — отвечает.
В этот день я сделал дублей тридцать. И каждый раз пел по-другому. Лиознова просто истерически уже кричала: «Нет!» Короче говоря, я пытался. Ушел с ощущением облегчения, что эта мука для меня закончилась, что я ей не подошел. И вот премьера фильма. Вся страна прильнула к экранам. Звучит песня. Я с ужасом слушаю и не могу понять — вроде мой голос, а вроде и нет. В титрах меня нет. Значит, не я пою. Тут знакомые стали звонить: «Старик, ты, что ли, поешь в «Семнадцати мгновениях»?» Без кокетства хочу сказать, мы очень подружились потом с Татьяной Михайловной. И всякий раз, когда Лиознова приходила на мои концерты, за кулисами говорила мне: «Вот если бы ты так спел тогда, как пел сегодня!»
«Мы со Жванецким, пуская слезу и не стесняясь этого, просили друг у друга прощения»
- Мы недавно беседовали с Михаилом Жванецким. Обсуждали, чем ваше поколение отличается от нынешнего. Сейчас включим запись… (Говорит Жванецкий. ) Если сформулировать кратко, мы любили бесплатно и считали в уме, много помнили наизусть. Мы знали свое мнение. Это всегда было секретом. Секретным было мнение наших друзей. Мы знали это, поэтому мы все держали в себе. Все прочитанное мы держали в себе. Я читал Солженицына, а на обложке книги было написано «Сеченов». Мы все держали в голове, я уж не говорю о таблице умножения. Поэтому мы были интересны нашим женщинам. Ввиду того, что все в себе. Нам было о чем говорить. Мне не хватает, конечно, той аудитории, которая могла сразу определить, что хорошо, а что — плохо. Сейчас этого нет, поэтому дикий хохот вызывает все, что произносится со сцены. И такое ощущение, что зал сидит в золотых зубах и хохочет. Как правильно написал какой-то критик, это офисный планктон. Где те инженеры и молодые ученые, которые были тогда? Знаете, советская власть в таланте не ошибалась. Он либо сидел, либо процветал. Но знал о себе точно.
- Вы знаете, Дима, я бы сказал, что Жванецкому не 75 лет. Ему 150. По мудрости. В его словах прозвучала некоторая горечь, но не потому, что он стал старше, а потому, что аура, в которой мы жили, изменилась. К сожалению, не к лучшему. Почему сейчас нет талантливых поэтов? Почему исчезли юмористы, о которых вспоминал Михал Михалыч? Почему нынешние юмористы, да простят они меня за грубость, являются профессиональной пылью?
- Скажите, а это правда, что вы со Жванецким были совершенно в жуткой ссоре, друг друга публично обвиняли во всех грехах?
- Я бы об этом не вспомнил и не говорил сегодня. Я слишком уважаю Жванецкого. Но это было. Так случилось, что мы с Михал Михалычем не общались некоторое время. Не выдержала моя жена. Нелли говорит мне однажды: «Ну как вам не стыдно? Вы два уже старых еврея, и не можете сказать друг другу «прости»?!» Она даже расплакалась. Я говорю: «Все, понял». На следующий день позвонил Жванецкому и сказал: «Миша, прости меня, Бога ради. Я был неправ». А вечером мы, как два нормальных человека, пуская слезу и не стесняясь этого, просили друг у друга прощения.
- Вернемся к Чехову. Об интеллигентах. Антон Павлович пишет, что интеллигенты живут с любимыми людьми, не делая одолжения. Они прощают невнимание, пережаренное мясо, а если уходят, то не говорят: с тобой жить нельзя…
- Ой, боюсь, я опять не совсем согласен с классиком. И дело не в пережаренном мясе. В гастрономии я абсолютно непритязателен. Но притязателен в психологическом плане. По несовместимости. Вот когда ты просыпаешься, в хорошем ли настроении, в плохом ли, в хорошем физическом состоянии, в плохом ли, но знаешь, что рядом с тобой надежный человек, который тебя пой-мет, промолчит, если нужно, или, наоборот, утешит, скажет какие-то добрые слова, то при чем здесь пережаренное мясо или недосоленные огурцы? Важно, что, уходя из своего дома, ты знаешь, что тебя ждут любого, а поверьте мне, я бывал любым. Поэтому, когда кто-то начинает меня хвалить, я говорю, пожалуйста, все похвалы моей супруге! Я состоялся благодаря Нелли. Когда мне бывало очень плохо, я спешил к ней. Никогда не предавал друзей, но меня предавали. К сожалению, неоднократно. И только в своей семье я находил утешение. Только жене могу раскрыть свою душу. И выслушать от нее упреки.
- А Нелли вам претензии даже высказывает?
- Конечно. У нее есть собственное мнение. Есть люди, с которыми я в силу определенных обстоятельств не общаюсь уже несколько лет. Не хочу. А Нелли продолжает с ними общаться. Иногда получается, что мы с этими людьми оказываемся в одной компании. На одном балу, как говорят. И я прохожу, отворачиваясь от них. На всякий случай, чтобы не вспылить. А Нелли здоровается с ними. Потом шепчет мне: «Не сердись, папочка». А я отвечаю: «Не сержусь, мамочка, здоровайся сколько угодно». У моей жены есть гениальная фраза, которую очень любит Юрий Лужков. Нелли говорит: «Мы в таком возрасте, что донашивать уже нужно друг друга!» А давайте лучше еще что-нибудь из Чехова вспомним…
- С удовольствием. Антон Павлович считал, что интеллигенты сострадательны не только к нищим и кошкам. Они болеют душой от того, чего не увидишь простым глазом…
- Вот это правильно. Тут я полностью согласен с гением. Не хотел об этом говорить, но уже свыше 20 лет я опекаю два детских дома. Когда вижу этих ребят, всегда думаю, Господи, что же мешает людям, которые проживают свою жизнь безбедно, благополучно, но не имеют своих детей, взять на воспитание вместо кошечки и собачки хотя бы одного из этих малышей? Воспитать живого человечка?
- Наш с вами очень хороший знакомый, безвременно ушедший Михаил Рудяк (известный российский бизнесмен, советник мэра Москвы Юрия Лужкова. — Ред. ) рассказал, как навещал вас в больнице в Мюнхене, когда на вас обрушился этот страшный недуг. И он мне сказал: «Дима, представляешь, Кобзон держится с таким достоинством, какое нам и не снилось. Не дай Бог, чтобы с нами нечто подобное случилось. Только когда я уже уходил, Иосиф очень тихо сказал мне: «Послушай, знаю, что я грешен. Но неужели же настолько, чтоб так было больно?»
- Самое страшное для больного человека — оставаться ночью наедине со своими мыслями. Хотите верьте, хотите нет, но после тяжелой операции, когда я пришел в себя после наркоза, не стал благодарить Всевышнего за то, что мне вернули жизнь, не знаю на какой период времени, а начал судорожно вспоминать тексты песен. Вспоминал стихи, которые никогда не исполнял. Скажем, «Жди меня» Константина Симонова. Я думал: «Господи, а если я еще встану, смогу выйти на сцену? Вдруг я забыл тексты песен?» И я проверял себя. Стихи помогали мне цепляться за жизнь. Чувствовать, что мой разум не помутился, что с моей подкоркой все в порядке.
- Видите ли вы хоть какую-то логику в испытаниях, которые выпали на вашу долю?
- Не греши! Давайте Чехова опять.
- Так, у нас, кажется, третий пункт.
- Вообще-то, я привык к пятому пункту!
(Смеется. )
- Антон Павлович пишет своему брату: «Они, интеллигенты, уважают чужую собственность, а потому и платят долги… »
- Я бы не стал связывать сейчас интеллигентность и собственность. Уважать чужую собственность совершенно необходимо.
- А долги? Лихие 90-е научили хотя бы некоторых из нас, что можно чувствовать себя в безопасности только в том случае, если не брал ни у кого в долг. Ведь знаешь же, что не сможешь отдать! Так зачем берешь?
- Ох, пусть сейчас услышат вас, Дима, те, кто мне должен и не рассчитывается.
- Зачем же вы давали?
- Родные, близкие друзья говорят мне все время: «Не будь дураком, не давай в долг». А как же не дать, когда приходит человек со слезами на глазах и рассказывает, что у него произошло несчастье. Сказать ему «нет» у меня не получается.
- Но вы же понимаете, что обманет, просит на безделицу и не отдаст! Зачем даете?
- Говорю же, потому что дурак.
- Иосиф Давыдович, вот здесь на этих листках было записано 3842 с половиной вопроса к вам. Задать мы успели штук десять. И с Чеховым до конца так и не разобрались. Поэтому позвольте задать вам до конца передачи такие маленькие вопросики.
- А я все думал, когда же вы начнете свои мерзости спрашивать? Пожалуйста, я не боюсь никаких вопросов.
- Правда, что у вас один из пяти имеющихся в Москве «Роллс-Ройсов»?
- Сразу говорю, в Москве «Роллс-Ройсов» пруд пруди. Один из них действительно принадлежал мне. На мое 70-летие друзья скинулись и сообща подарили мне «Роллс-Ройс», который я потом передарил своему сыну. Он им крайне редко пользуется, чтобы не привлекать к себе внимание.
- Правда ли, что только так называемая еврейская квота в Большом театре помешала вам в свое время стать оперным певцом?
- Неправда. Я пел Онегина, Валентино, Дона Паскуаля. Исполнил несколько серьезных оперных партий. И мне было это интересно. Меня хоть сейчас разбуди, и я спою заключительную арию из «Евгения Онегина». Но дело не в этом. Я был не уверен, что меня сразу заметят. Выйдет Кобзон, споет одну партию, и все начнут рукоплескать, браво, браво! Нет, конечно. Мне в театре не хватало свободы. Там все строго. Стань там, повернись сюда, не дыши громко. А мне при моей несдержанности это претит.
- А как вы относитесь к славе, к тому, что вас узнают на улице?
- Ребята, вы ведь тоже знаменитости. Как вы к этому относитесь? Сначала, наверно, нравилось, льстило. О, меня узнали! А потом стало раздражать. Вот сейчас, как вы будете реагировать, если кто-то громко скажет: о, Дибров пошел!
- Но ведь они не меня узнают, а то, что видят по телевизору. А меня они совсем не знают.
- Дима, простите, но вы мне сейчас напомнили старый одесский анекдот. По двору бегает еврей и кричит: «Кто сказал жидовская морда?» А люди его успокоили: «Кто сказал, кто сказал? Телевизор сказал!» У меня был случай в Питере. Я опаздывал на концерт, который был в Ледовом дворце. На машине ехать бесполезно — пробки. Оставалось только метро. И мы с концертмейстером (кстати, заслуженным артистом Евсюковым) спустились в метрополитен. Ехать всего минут десять. Но это была настоящая пытка. Люди косятся. Особенно запомнились два мужика. Они так громко нас обсуждали. Один смотрит на меня пристально и говорит другому: «Это кто там, Кобзон, что ли?» А тот ему: «Да нет. Кобзон тебе дурак, что ли, на метро ездить?» Ну как тут реагировать? Подойти и сказать: «Да пошел ты!» Так он после этого заявит: «Точно — Кобзон!»
- Вы можете назвать то, чем особенно дорожите в жизни?
- Во-первых, я благодарен за то, что 38 лет назад мне была ниспослана моя супруга, подарившая мне счастье отцовства, благодаря которой у меня есть внуки. Во-вторых, моя непрекращающаяся любовь к песне. И, в-третьих, мои друзья. Я не могу перечислять всех. Но люблю их бесконечно. Вот этим я горжусь и хочу, чтобы это было со мной, пока я жив.
433Читайте нас у Facebook
