За отопление двухкомнатной квартиры школьный учитель платил хозяину дома около 20 рублей, что составляло четыре процента его годового заработка
В преддверии отопительного сезона в Киеве нелишне вспомнить, как отапливались дома горожан в старину и сколько приходилось платить за тепло в «докоммунальные» времена. Начну с того, что большинство киевлян в холодную пору отчаянно мерзли. Особенно на Печерске, где всю зиму гуляли холодные ветры с Днепра. По климату этот район считался «неудобным для жительства». Мерзли и аристократы на Липках. Поздней осенью дымоходы каминов плотно задраивали и переходили на печное отопление.
Зимой в богатых домах мужчины спали на кожаных диванах под шубами, в меховых сапожках
В больших господских домах обычно имелись печники и истопники. Работы хватало и тем и другим. Старинные печи-»голландки», облицованные узорчатым кафелем, появились в городе чуть ли не в XVII веке и требовали постоянного присмотра. Ставились они с отступом от стены и занимали в комнате довольно много места — один квадратный сажень (два квадратных метра) и более. В «запечье» складывались дрова. Туда же прятались сами хозяева, если непрошеные гости заставали их в неподобающем виде. (Отсюда выражение «сидеть за печкой»). Но обычно там сидел истопник, который следил за режимом горения. «Голландка» разогревалась медленно, дрова подкладывались равномерно. Когда они догорали, дымоход на ночь закрывался «вьюшкой» (специальной заслонкой на чердаке). Если печь топилась правильно, тепло оставалось в доме до утра. Но даже у самого умелого истопника она сжигала за день чуть ли не полвоза дров.
На протяжении всего XIX века «голландки» постоянно усовершенствовались. Непеределанные печи сохранялись лишь в старинных зданиях. Киевский профессор И. Н. Никодимов, в начале 1920-х годов служивший юристом в Киево-Печерской лавре, столкнулся со старыми «голландками». Он так и не понял, как их следовало топить и зачем вообще делались такие печи. «Летом, — пишет он, — в таком старинном здании жить было прекрасно, прохладно, но зато в зимнее время — невероятно холодно. Для того чтобы в келье стало тепло, в такую печь, по свидетельству монахов, нужно было положить зараз, по крайней мере, целый воз дров». Юрист думал, что прогреть толстые (до метра в ширину) стены его квартиры при помощи старинных печей просто невозможно. На самом же деле ему не хватало опытного истопника, который должен был тщательно следить за режимом горения, равномерно подкладывать дрова и постепенно доводить температуру келии до нужного уровня. При умелом обслуживании старинные печи могли порадовать своих хозяев стойкой температурой помещений.
В 1820-х годах в богатых домах появились усовершенствованные «голландки», облицованные листовым железом. Они нагревались быстрее и требовали меньше дров. Для небольших городских квартир такие печи были очень удобны. Но с обогревом обширных пространств аристократических дворцов и особняков они справлялись с трудом. Печи ставили в каждой комнате. В залах их было по несколько штук. В капитальные стены врезали «проемные» печи, обогревавшие сразу две комнаты. И все же по вечерам, когда переставали топить, аристократические анфилады комнат продувались холодным сквозняком. С ними боролись, но, увы, тщетно. Двери между комнатами на ночь тщательно запирали и завешивали тяжелыми занавесами. На окнах опускали шторы. Кровати ставили поближе к печам и отгораживали ширмами. Постель заранее прогревали и под одеяла клали грелки. В студеную пору мужчины спали на кожаных диванах под шубами, в меховых сапожках.
Легкие печи-»чугунки» позже почему-то прозвали «буржуйками», хотя чаще всего ими пользовались простые горожане
Простые мещане имели свои способы борьбы с морозами. Они селились в оврагах, где было немного теплее, чем на нагорных улицах. Самыми удобными для жилья на Подоле считались урочища Гончары, Кожемяки и другие улицы, проложенные по дну яров. Дома строили деревянные на кирпичных подклетях (»полуэтажах»). Стены конопатили и шпаклевали, покрывали дранкой, штукатурили и красили, как в селе, белой краской. Стекла окон хорошо промазывали, щели затыкали и обклеивали бумагой. Между рамами клали вату и стаканчики с кислотой для удаления лишней влаги, чтобы иней не покрывал стекол. На вату бросали для красоты немного резаного гаруса, и она нежно блестела под солнцем, как январские сугробы. В этих самодельных снегах «утопали» фарфоровые и глиняные фигурки пастушков и амуров.
Деревянные полутораэтажные дома казались горожанам теплее кирпичных, и в этом есть доля истины. Но беда в том, что в обычном деревянном доме на верхнем этаже нельзя было ставить массивных печей. Перекрытия не выдерживали их веса. Стены оседали, штукатурка покрывалась трещинами, весь дом перекашивало. Чтобы этого не случилось, на нижнем «полуэтаже» надо было сооружать дорогостоящую конструкцию с особым печным фундаментом и стальными рельсовыми опорам в жилых комнатах.
Но в конце концов технический прогресс коснулся и мещанского быта. В 1830-х годах появились легкие печи-»чугунки», впоследствии почему-то прозванные «буржуйками», хотя чаще всего ими пользовались простые горожане. Эти печи можно было ставить где угодно, в любом углу. Требовалось только прибить к полу толстый лист железа. На него ставилась сама печь — небольшой толстостенный цилиндр из чугуна. Жестяная труба сначала шла вверх, но ближе к потолку изгибалась и проходила через всю комнату к дымоходу. Горящие дрова раскаляли «чугунку» докрасна. Еще больше тепла давала труба под потолком. Такая печь быстро разогревала воздух — можно было не топить в комнате целый день, а потом, придя с работы, за пять-десять минут вернуть в дом тепло.
Колотые дрова для «буржуек» отпускались со складов возами или пудами. Городские бедняки, натерпевшись от холода в своих лачугах, готовы были отдать за вязанку дров последние деньги, чтобы хоть на вечер вволю насладиться теплом. В Гражданскую войну и при НЭПе горожанам выдавали по четыре полена на день. Но скольким людям они возвращали веру в жизнь! На дрова для «буржуйки» тратит свой первый писательский гонорар и нищенствующий герой повести Валериана Пидмогильного «Город»: «Возвращаясь после обеда домой, он купил по дороге пять пудов дров, и пока оборванный, грязный детина тянул их на двухколеске на назначенное место, решил этот вечер посидеть дома, натопить комнату и подлатать одежду… Постелив одеяло на полу, он сел и начал шить. Однако истома от тепла, что дышало ему в лицо и грудь, вскоре налила его пальцы, и иголка из них выпала на пол. Он не подумал её даже поднять, вытянулся в глубокой истоме на одеяле, уперся локтями в пол и положил голову на руки. Теперь огонь был прямо перед ним — живой, неспокойный, чарующий, приковывающий к себе взор своей пылающей, гибкой красой… »
«Буржуйка» готова была примирить бедные слои населения с их горькой участью. Одно время она даже служила символом прелестей городской жизни, доступных каждому горожанину. На одной из картин киевского художника XIX века мастер-краснодеревщик курит свою папироску, уютно примостившись перед горячей печуркой.
В «чугунках», действительно, было немало хорошего. Но те, кто постоянно ими пользовались, знали и о неприятных их свойствах. Такие печки плохо держали тепло и грели до тех пор, пока в них что-нибудь горело. Комнатная пыль, прикасаясь к раскаленному металлу, пригорала, и в воздухе появлялся неприятный запах чего-то горелого или каленого.
Дым в трубе под потолком охлаждался так быстро, что на жести появлялись капельки воды, которые, смешиваясь с сажей, выступали на стыках в виде черной грязи. Чтобы жидкая сажа не капала на пол, под стыками вешали баночки.
Жестяные трубы, баночки, листы железа, да и сами чугунные тумбы печей не украшали интерьера. В ХIX веке со всем этим как-то мирились. Но после того, как горожане познакомились с паровым отоплением, «чугунки» потеряли в их глазах всю свою привлекательность. Племянница писателя Михаила Булгакова Ирина Карум вспоминает, что перед тем как бежать от большевиков за границу, хозяева большого доходного дома на Львовской улице, где в 1920-е годы жили ее родители, умышленно вывели из строя центральное отопление и лифт. Пришлось вернуться к печному отоплению. «Дрова для печурки, — пишет
И. Карум, — хранились на балконе, который выходил во двор. Но вскоре паровое отопление было восстановлено, печки-буржуйки убраны, в квартире был сделан ремонт, и она засверкала чистотой и красотой!»
Зимой ртутный столбик опускался в Киеве довольно низко. По наблюдениям старожилов, зафиксированным газетой «Киевские губернские ведомости» в 1851 году, морозы в городе «бывают Никольские (6 декабря), Рождественские (25 декабря), на Крещение (6 января), Афанасьевские (18 января), Сретенские (2 февраля) и мартовские заморозки в марте месяце». Даты, естественно, даны по старому стилю. По новому Никольские (в день Святого Николая) морозы выпадают на 19 декабря, и соответственно, все другие смещаются на 13 дней вперед.
В студеную пору учение в школах приостанавливалось. Школьные надзиратели и сторожа обходили ученические квартиры и предупреждали, чтобы дети не выходили на улицу. Для тех, кому приходилось подолгу быть на открытом воздухе, на перекрестках жгли костры. Около них грелись полицейские, прислуга, извозчики, рассыльные, уличные торговцы, путники и бродяги.
Все работы по отоплению ложились на плечи хозяина дома
Дрова покупали на пристани или на уличных складах. Сначала возчики свозили их в усадьбы покупателей. Потом за них брались водоносы: рубка дров давала им дополнительный зароботок. Колотые чурки они укладывали в дровяных сараях в поленницы и приносили их вязками на кухню.
Морозы влетали горожанам в копеечку. Чего стоили одни только дрова! Согласно данным переписи 1874 года, в городе на ту пору было 44 тысячи 156 печей. А это значит, что «по самым умеренным нормам для отопления зимой и приготовления пищи в год для 127 тысяч 251 человека (население Киева в 1874 году. — Авт. ) нужно в год не менее 73 тысяч 690 кубических саженей дров». Одна сажень дров в том году стоила 15 рублей 50 копеек. Следовательно, теоретически киевляне сжигали в год дров на один миллион 142 тысячи 200 рублей… Но, конечно, они никогда не тратили таких фантастических сумм на дрова. Многие топили от случая к случаю и зябли всю зиму.
Во что же реально обходились в конце 1870-х годов дрова конкретному жильцу недорогой квартиры доходного дома? Скажем, учителю школы. Получая на руки чуть более 500 рублей в год, он платил хозяину дома за отопление своей двухкомнатной квартиры около 20 рублей. И это составляло около четырех процентов его годового заработка (или восемь-десять процентов от заработка в течение всего отопительного сезона). Как видим, сумма немалая, вполне ощутимая для домашнего бюджета.
Большие многоэтажные доходные дома, появившиеся в Киеве во второй половине 1890-х годов поначалу оборудовались печами. Но таскать дрова или уголь на этажи было трудно и дорого. Лучшие дома постепенно переводили на паровое отопление. Высокие кафельные печи оставались в квартирах лишь для украшения. Все заботы об отоплении ложились теперь на плечи хозяина дома. Но радоваться было нечему. Никакого финансового облегчения это нововведение не принесло. Если с появлением водопровода (который отдавался акционерной компании в концессию и строго контролировался городской управой) горожане стали платить за коммунальную воду в восемь раз меньше(!), чем водоносам и водовозам, то с появлением сугубо частных котелен при доходных домах цены за отопление квартир остались на том же высоком уровне, что и прежде.
С тех пор прошло более столетия, но никаких сдвигов в этом деле не произошло. Посчитайте, сколько процентов из заработной платы (в среднем по Киеву — 3000 гривен) тратит теперь тот же «среднеарифметический горожанин» на отопление и горячую воду в двухкомнатной квартире, платя за это около 170 гривен в месяц? Оказывается примерно шесть процентов. Спрашивается, а существует ли вообще какой-то прогресс на этом свете? Ответа нет. И, очевидно, в ближайшее время не будет.
639Читайте нас у Facebook
