«чего ж не помнить первую мировую? Тогда княгиня мария щербатова отдала свой немировский дворец под лазарет, а в 1918-м ее вместе с дочерью расстреляли»
На мой вопрос о самочувствии 100-летний Владимир Штундель ответил: «Ужасно болит поясница. Еле дыбаю». И похвалился, что четыре месяца назад в столичном Центре микрохирургии глаза известный украинский хирург-офтальмолог Юрий Кондратенко удалил ему катаракту. Девять лет назад он же успешно прооперировал ему и правый глаз. Теперь Владимир Иванович смотрит телевизор и читает, а раньше мог лишь ходить по комнате, держась за стену.
«Дочки Столыпина работали в лазарете сестрами милосердия»
— В вашем роду долгожители были?
— Нет. Моя мама Ольга Андреевна умерла в 41 год, — говорит Владимир Иванович. — У нее был рак. Маму лечили многие киевские знаменитости — профессора Свенсен и Стражеско, но так и не спасли.
Папа Иван Францевич родился в Австрии в 1873 году, а умер в Киеве в январе 1942-го, уже при немцах.
— Свекор получил воспаление легких, — дополняет Антонина Харитоновна, супруга Владимира Ивановича, которая на два года моложе мужа. — И я вместе с сестрой мужа Маней его хоронила. В тот день, 27 января, было 27 градусов мороза! Надо ж такое совпадение! За день до смерти Ивану Францевичу приснился сон, который полностью сбылся. Снилось, что забили дверь, он не мог встать и открыть, а к дому уже подъехал крестьянин на санях, покрытых украинским ковром… Точно так же мы потом везли Ивана Штунделя на Байковое кладбище. Маня пошла на Владимирский базар, умолила крестьянина помочь похоронить покойника. Вы же знаете, что такое оккупация…
— Какими судьбами австриец Штундель оказался в Украине?
— Отец работал электромехаником в австрийской фирме «Сименс и Гальске», — продолжает Владимир Иванович. — В 1897 году был командирован этой фирмой на строительство Одесского оперного театра. Через три года на эту же стройку приехала княгиня Щербатова. Она начала строить в Немирове дворец по проекту итальянского архитектора. На Украине вряд ли другой такой есть! На его строительство пригласили и моего отца.
Вы были в знаменитой «Софиевке»? Нет? Плохо. Поедьте! Уманский дворец три копейки не стоит против немировского.
— Первую мировую помните?
— Чего ж не помнить! В 1914-м княгиня Щербатова отдала свой дворец под лазарет. И сама работала в нем сестрой милосердия вместе с тремя дочками Столыпина, приходившимися ей родней и специально приехавшими в Немиров помогать раненым.
Несколько лет в округе орудовали банды (советская власть в Немирове окончательно победила только в 1922 году. Это в Петрограде и Москве она установилась с 1917-го!).
После окончания Первой мировой оружия было навалом. В хлевах стояли трехдюймовые пушки. Мой одноклассник Хоменко приносил на занятия наган и разбирал его на задней парте. Учитель математики говорил: «Что вы делаете? Вы же можете выстрелить!» А тот отвечал: «Ничего, ничего… »
В 1918 году через Немиров проходил какой-то полк. Самый главный вывел княгиню Щербатову с дочерью и тремя дочерьми Столыпина в сосновую посадку — и солдаты их расстреляли!
— Вы сами видели расстрел?
— Нет. У меня была команда босяков: Женька Сырчук, Володька Островский, Дудик Трахтенберг. Они примчались ко мне: «Бежим! Там княгиню расстреляли!» Когда мы прибежали, трупы уже закопали. Но не глубоко, а лишь присыпали землей. Из-под свежего холмика торчала одна нога в черной туфле. Мы кругом пошуровали, нашли куски черепов с длинными волосами, разлетевшимися в разные стороны от выстрелов в затылок.
После окончания школы в 1924 году я поступил в Брацлавскую профтехшколу, это в 17 километрах от Немирова. Отец купил мне заграничный велосипед, и я каждый день ездил туда и назад по грейдерной дороге, обсаженной старыми липами. Ее проложили специально к приезду Екатерины Великой на Украину. Ко времени моей учебы деревья выросли, стволы стали полтора метра в обхвате.
Зимой я жил на квартире. За мое проживание вместе с трехразовым питанием мать платила 12 рублей в месяц.
— А я в 1925 году как учащаяся молочарской профшколы была на практике в Макаровском районе, — добавляет Нина Харитоновна, — и за мое питание и проживание молокозавод платил 15 рублей в месяц. Я жила у богатых людей, которых еще не раскулачили (был период нэпа). Их батрак приносил мне на завтрак в квадратной полоскательнице от сервиза пампушки, завернутые в белые салфетки.
Коса у меня тогда была ниже пояса!
— Можешь показать шиньон, — с гордостью говорит муж.
— Да коса спрятана! И вот хозяйка мне говорит: «Доню, в тебе такч добрч коси! Але ж як ти будеш щх мити? Буду тобч мити сама. Жовтками». Она разбивала десять яиц и мыла мне волосы.
Я это к тому рассказываю, чтобы вы представили, какая жизнь была при нэпманах. Потом началась коллективизация, зажиточных селян стали раскулачивать и высылать в Сибирь, сельское хозяйство пришло в запустение, что и привело к страшному голоду 1932-1933 годов.
«В Каменец-Подольском мы питались, как хотели, а в Киеве был голод»
— Вы расписались в 1932 году и в 2007-м отметили бриллиантовую свадьбу. Как познакомились со своей суженой?
— Мы познакомились еще в 1927 году, — вспоминает Владимир Иванович. — Переехав из Немирова в Киев, я вместе с родителями жил на улице Жилянской у одной старухи, где были очень стесненные условия. Чтобы я мог готовиться к вступительным экзаменам в киевский горно-геологический институт, для меня сняли угол у знакомых на улице Святославской (сегодня Чапаева. — Авт. ). Главой этой семьи был Евтихий Иванович Кириченко. Раньше он служил приставом и проходил свидетелем по громкому делу Бейлиса. Кириченко говорил, что евреи не убивали 14-летнего мальчика, за что его и выгнали из полиции. Потом Бейлисы уехали в Америку и без конца присылали Кириченко деньги и фотографии.
В одном доме с Кириченко жила семья Шаповаловых. Год мы с Ниной только смотрели друг на друга. Однажды я подошел к ней на улице и спросил, не нужны ли ей конкурсные задачи по математике. Потому что знал от своей хозяйки, что дочь Шаповаловых готовится держать экзамены в вуз.
После четырех лет ухаживаний я пришел к отцу Нины Харитону Трифоновичу и попросил руки дочери. Мой будущий тесть ответил: «Заканчивайте институты, разъезжайтесь, а если у вас сохранится чувство, я согласен». Нас выручила теща: «Харитон, ну что ты несешь? Они любят друг друга! Пусть сами решают».
И мы пошли на улицу Жилянскую, 123, где за заводом «Ленинская кузница» находилась лачуга с надписью «ЗАГС Железнодорожного района». Здесь в одной очереди регистрировали брак и развод, рождение и смерть. Нас расписал неряшливый старик, безо всяких свидетелей и колец.
К тому времени Ниночка окончила ветеринарно-зоотехнический институт и получила назначение зоотехником в Каменец-Подольский, а меня как горного инженера направили на Донбасс…
— Ничего себе медовый месяц!
— Я тоже так подумал. Поехал в Харьков (тогда это была столица УССР), в Совет народного хозяйства Украины, который распределял и кадры в том числе. Показал документы и сказал: «Что вы делаете? Жену — туда, меня — сюда». Как раз в Каменец-Подольском организовывали «Спецминералсоюз», куда меня и послали главным инженером.
— Купить продукты в 1932 году было проблемой…
— В Каменец-Подольском мы питались, как хотели, а в Киеве был голод — уже ничего не продавалось: ни масло, ни жир. В Каменце, находившемся на границе с Польшей и Румынией, еще не создали колхозов. На базаре стояли вереницы возов с гусями, утками, курами. «Мы попали в рай!» — говорили свекровь, моя сестра и сестра жены, приехавшие к нам погостить.
Мы за копейки снимали две меблированные комнаты у пожилой пары. В доме стояло пианино. Часто к хозяевам приезжал сын. Он хорошо играл на скрипке. Моя жена тоже садилась за пианино, и они давали такие концерты, что люди под окнами собирались послушать!
«Министру звонили из райкома партии: «Поменяйте главного инженера Штунделя. Он же беспартийный… »
— К сожалению, в этом же, 1932, году меня призвали в армию, — продолжает Владимир Иванович. — Как призывник с высшим образованием я на год попал в Харьков, в танковую бригаду на Холодной горе. Как над нами издевался помощник командира взвода! Я даже хотел застрелиться.
— Он мне прислал маленькую фотографию, — уточняет Нина Харитоновна, — и написал: «Жизнь кончилась!» Как увидела его такого страшного, аж разрыдалась. Мама меня успокаивала: «Все образуется. Он себя еще проявит». Так оно и случилось!
— Я пошел к комиссару, — вспоминает Владимир Иванович, — и сказал: «Если вы не призовете к порядку помощника комвзвода… » Вскоре меня перевели к комиссару в помощники.
Голода не чувствовал — там такие варили борщи! Но на станции Чугуев, что под Харьковом, нашей роте приходилось выносить из поездов трупы умерших от голода. По 20 мертвецов с эшелона. А за сутки в Чугуев приходило до 15 поездов!
— Должно быть, в Великую Отечественную вы как горный инженер имели бронь?
— Война меня застала в Александрии Кировоградской области. Я был главным инженером проекта шахты Ь 8, что в семи километрах от Александрии, на станции Протопоповка. Только в 12 часов дня 22 июня услышал по радио, что объявлена война. Бросил свою спецовку, сел на повозку и помчался на станцию. Подумал: что я буду тут с этими шахтами играться, когда началась война?
Ночью на станции Фастов немцы бомбили наш поезд. После удара взрывной волны вагон лопнул. Я очнулся уже на полу. Вместо крыши над головой виднелись звезды. Рядом со мной валялась чья-то окровавленная голова. Позже нас пересадили в другой эшелон, который 23 июня прибыл в Киев.
А 10 июля по Киеву вышел приказ о мобилизации мужского населения в возрасте от 18 до 45 лет, независимо от чина и должности. В первый день мобилизации во дворе военкомата на улице Саксаганского собралось несколько тысяч человек. Оттуда нас пешком отправили в Бровары. Женщины сопровождали нашу колонну до Цепного моста.
Через несколько дней Сталин издал приказ о броне для горных инженеров. Потому что все поезда ходили на угле. Уголь был позарез нужен армии! Я получил направление в «Стальуголь», где меня назначили начальником шахты № 3 «Чистяковуголь». Кроме добычи угля, мы занимались строительством противотанкового рва длиной 1200 километров и 10 метров в ширину. Этот ров должен был преградить дорогу немцам в Донбасс. Глупость дурацкая! Фашисты моментально привезли бульдозеры, сделали проход, через сто метров второй, третий — и пошли. Пришлось затапливать шахты и бежать от немцев за Волгу.
— Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
— Я 35 лет проработал главным инженером проектного института «Гипросельмаш», который проектировал заводы и шахты по всему Советскому Союзу, Болгарии и Польше. Моему министру не раз звонили из Печерского райкома партии: «Поменяйте главного инженера в «Гипросельмаше»! Не может беспартийный инженер руководить коллективом, в котором работают полторы тысячи человек». Министр говорил в трубку: «Я за Штунделя отвечаю!»
Наш сын Эдуард Шаповалов работает в проектном институте «Гипроград». Он кандидат технических наук, заслуженный строитель Украины, лауреат двух Государственных премий. Видите, на фото президент Леонид Кучма в Мариинском дворце вручает ему знак лауреата? Невестка тоже в «Киевпроекте» работала, но ушла на пенсию. И правильно сделала! А сын (ему 73 года) до сих пор каждый день ходит на работу.
671Читайте нас у Facebook
