Марина остапенко: «когда три года назад в результате дтп у меня сильно пострадало лицо, я просила врачей: «постарайтесь зашить красиво — мне лицом работать»
Если у отечественной спецслужбы есть публичное лицо, то это, без сомнения, Марина Остапенко, пресс-секретарь председателя СБУ, благодаря которой и сама служба выглядит более человечной и даже мягкой. Нынешний глава этого ведомства Валентин Наливайченко — уже пятый по счету эсбэушный шеф Марины. В ее кабинете на столе в рамочках расставлены грамоты благодарности младшему лейтенанту Остапенко, майору Остапенко, а грамоты подполковнику Остапенко (именно в этом звании пресс-секретарь главы СБУ находится сейчас) пока нет. Марина Остапенко рассказала читателям «ФАКТОВ» о себе, секретах своей семьи и, конечно же, о работе.
«Ни один руководитель СБУ не заставлял меня врать — и я им за это благодарна»
— Товарищ подполковник, а пистолет у тебя есть?
— Пистолета у меня нет. Мое главное оружие — ручка, диктофон и блокнот. Я себя ощущаю прежде всего журналистом. Хотя знаю, что всем военнослужащим положены пистолеты, которые хранятся в спецпомещении, в спецсейфах. То есть на случай войны, как говорится, оружие у меня есть. И стреляю я неплохо.
— Ты работаешь уже при пятом главе СБУ, практически семь лет. Тебе по-прежнему здесь интересно?
— Удивительно, но да, интересно. Я пришла в СБУ, когда уволилась с «Интера». Владимир Иванович Радченко пригласил меня к себе в пресс-секретари. Это произошло сразу после убийства Георгия Гонгадзе, скандала с пленками Мельниченко. Репутация СБУ была подмочена. Владимир Иванович пришел к выводу, что надо выходить на новый уровень открытости, чтобы люди понимали, чем на самом деле занимается Служба безопасности, для чего она нужна. Решил, что на эту должность правильнее взять опытного журналиста. Мне же ничто не мешало попробовать себя в новом качестве, хотя вначале было и страшновато, и сложно. В Академии СБУ для меня организовали ускоренный спецкурс: месяц лично мне читали лекции — пока я не составила себе представление, чем занимается спецслужба. Уже позже я поступила в эту же академию на заочное отделение (в нынешнем году заканчиваю ее), получила там массу интересных знаний. Теперь я даже умею снимать отпечатки пальцев и определить по трупу время убийства человека.
— Приходилось уже?
— Слава Богу, пока это теоретические знания.
— Из этого можно сделать вывод, что свое будущее ты связываешь со спецслужбами.
— Пока менять место работы не собираюсь.
— Тем не менее, когда после ухода Савика Шустера с телеканала ICTV искали нового ведущего для «Свободы слова», ты тоже пробовалась, и, судя по отзывам, успешно.
— Приглашая меня, Саша Богуцкий (генпродюсер ICTV. — Ред. ) хотел уйти от сравнений с Савиком. Для этого нужна была женщина. Я же пошла пробоваться, потому что у нас как раз произошла смена руководства и будущее было непонятным. К тому же ностальгия по телевидению есть у каждого бывшего телеведущего. Подумала: почему бы не окунуться в знакомую атмосферу. Пробы были очень сложными, безо всякой подготовки. Бросили, как котенка, и сказали: работай. Я даже не знала существующих там правил и только под конец передачи почувствовала себя как рыба в воде. Но, когда нынешний глава Службы безопасности выразил заинтересованность в том, чтобы я продолжала работать, и сказал: «Мне нужна помощь», осталась и не жалею об этом.
— Ты работала пресс-секретарем Владимира Радченко, Игоря Смешко, Александра Турчинова, Игоря Дрижчаного, сейчас работаешь с Валентином Наливайченко. Все они, без сомнения, умные люди и профессионалы. Но, как и главы спецслужб во всем мире, нечасто дают пресс-конференции, комментируют события. Фактически последние семь лет ты являешься лицом Службы безопасности Украины, действия которой не всем понятны и не всеми приветствуются. Были ли за эти годы неприятные моменты сотрудничества с руководителями, когда тебе приходилось оправдывать ошибки СБУ? Как вели себя Радченко, Смешко и другие?
— Уточню: мне всегда легко защищать Службу безопасности, так как я уверена в том, что говорю. И эта моя убежденность основана на документах. Ни один руководитель СБУ не заставлял меня врать — и я им за это благодарна.
— Но стили их работы все же отличались?
— Конечно. Турчинов, например, это человек войны, политик. В военных действиях он себя чувствует как рыба в воде. Он был первым руководителем СБУ, свободно общавшимся с журналистами. А вот Радченко более эффективен в те моменты, когда нужно найти общий знаменатель между политическими силами. Радченко — великий миротворец, благодаря которому спецслужба длительное время оставалась нейтральной. Игорь Петрович Смешко, пришедший из военной разведки, считал, что СБУ должна быть закрытой и информация отсюда выходить не должна. Игорь Васильевич Дрижчаный — человек с глубокой внутренней культурой, Прокурор с большой буквы, понимающий, что за каждое слово придется нести ответственность. Ну а Валентин Александрович Наливайченко — дипломат. Он много жил на Западе, но работал и в Белоруссии, что дает ему возможность сравнивать две модели работы спецслужб. И он — большой демократ, который первым пошел на сотрудничество с неправительственными организациями, правозащитниками, первым запретил нашим сотрудникам работать против журналистов. И это очень важно. Нынешний глава спецслужбы исходит из того, что журналисты — граждане Украины, которые имеют право писать все, что думают, если они не разглашают государственную тайну, не призывают к насилию или другим образом не нарушают закон.
«В джинсах на работу могу прийти разве что в субботу»
— Интересно, твои шефы замечают, как ты одета, как выглядишь? Ты красивая женщина — они делают тебе комплименты?
— По-моему, как одета, не замечают, а комплименты делают. Все же они мужчины, а я женщина. Но комплименты эти, скорее, дань вежливости, для поднятия настроения.
— Можешь ли ты себе позволить надеть на работу что-нибудь легкомысленное, если у тебя соответствующее настроение?
— Дресс-код все же существует, разве что в субботу могу прийти на работу в джинсах. Но рабочие субботы случаются редко.
— А ночью часто будят?
— Бывает. Но будит не руководство, а журналисты. И ночью, и в выходные могут позвонить, когда я, например, плаваю с ребенком в бассейне. Как правило, телефон я не отключаю.
— В интернете можно найти и номер твоего мобильного, и три тысячи ссылок на твои выступления. Вот как цитируют!
— Это замечательно.
— Твой муж так же думает?
— Мужу это, конечно, не нравится, он считает, что из-за работы я не уделяю семье должного внимания. Двоих младших детей я родила, можно сказать, на работе.
— В журналистской тусовке даже ходит анекдот о том, что ты своих младшеньких называла именами будущих председателей СБУ. И когда ты уходила в декрет, сотрудники с замиранием сердца ждали, как ты назовешь новорожденного.
— Да, смешно получилось. Когда у меня родился мальчик, я назвала его в честь мужа Игорем Игоревичем. После этого главой СБУ стал Игорь Петрович Смешко. Посмеялись. Потом родилась девочка, которую назвали Александрой, а вскоре назначили Александра Валентиновича Турчинова.
— И теперь вся Служба безопасности наблюдает за здоровьем Марины Остапенко?
— Больше я рожать не собираюсь, так что имя следующего председателя придется определять Президенту и Верховной Раде (смеется).
— Как вообще женщина может фактически круглосуточно работать, заканчивая второй вуз и воспитывая троих детей нежного возраста, которым так нужна мама? Сколько твоему старшенькому?
— Пашке 19 лет. Кому-кому, а ему мама точно нужна. С ним сложно. Он учится на втором курсе Экономического университета и, как все студенты, пропускает занятия. У него, в отличие от меня, есть хобби — музыка. Он играет в группе на гитаре, барабанах… Сам пишет музыку, тексты — на украинском и английском языках. Печатается и в молодежных журналах. Я несколько раз ходила на его выступления в молодежные клубы. Шум, гам, но играют классно. Мне было интересно.
— То есть ты демократичная мама?
— Да, хотя из-за учебы могу и поорать. Тем более что Пашке нравится учиться, но между лекцией и репетицией он всегда выбирает второе.
— А шестилетний чем замечателен?
— Игорек вообще гениальный ребенок.
— Ты просто еврейская мама какая-то.
— Есть немножко. Но в свои шесть лет он прекрасно рисует, знает огромное количество стихов на русском, украинском, английском языках, имеет потрясающие аналитические мозги и железную логику. Может объяснить любое явление. Мы с ним очень много читаем, и ему все интересно. Никогда не пропустит незнакомое слово, обязательно спросит, что оно означает. Спрашиваю: «Кем ты будешь, когда вырастешь?» Он говорит: «Хорошим человеком». Правда, недавно он заявил, что хочет быть президентом и иметь несколько жен. Понял уже, что президент — главный человек в стране. Когда я пытаюсь объяснить, что есть еще и Верховная Рада, он расстраивается. Игорек по своей природе лидер. У них с Сашкой очень маленькая разница — два года. Когда она родилась, он еще был в том возрасте, когда дети не насладились маминой любовью, а тут появляется маленький, который, как они считают, отбирает часть положенной им любви. Первое время Игорь вел себя по отношению к Сашке ужасно. У нее даже выработался защитный рефлекс — как только он проходил мимо, она чуть ли не в стойку становилась. В результате у нее развилась моментальная реакция, она прекрасно ориентируется в ситуации. Такие вот получила навыки выживания. Правда, сейчас они друг за друга горой стоят, защищают. Ходят-то они в один детский сад.
«Не хочу сказать, что быть домохозяйкой плохо, но не представляю себе, как бы я сидела дома»
— Ты как-то говорила, что хотела девочку, чтобы было с кем заниматься шопингом. Получается уже?
— Саша пока занимается шопингом только в детских магазинах. Мои примерки ей выдержать не по силам. Так что насчет одежды я сейчас советуюсь со старшим сыном. Хоть он сам одевается специфически, но вполне может оценить любую вещь, идет она мне или нет. Когда я сомневаюсь, не слишком ли молодежно оделась, спрашиваю: «Паша, как?» — «Мама, классно. Ты супер выглядишь!»
— Когда же ты находишь время на общение с семьей?
— Я исхожу из того, что у детей должны быть родители, которыми они могли бы гордиться. Ни в коем случае не утверждаю, что быть домохозяйкой плохо, но не представляю, как бы я сидела дома. Вот суббота и воскресенье для нашей семьи — святое. Все выходные мы посвящаем детям, ездим с ними на прогулки, обязательно ходим в книжные магазины, в бассейн. Считаю, что этих двух дней достаточно. По вечерам, естественно, обязательно укладываем ребят спать.
— Ты познакомилась с мужем, когда у тебя уже был Павел?
— Да, мне было уже 30 лет, когда на одной из конференций я познакомилась с Игорем. После этой встречи я поняла, что именно с этим человеком я хочу создать семью, растить детей. Я знала, что он станет хорошим отцом для наших детей, и не ошиблась. Он идеальный отец.
— Правда ли, что несколько лет назад вы попали в серьезную аварию? Как это произошло?
— Три года назад на Воздухофлотском проспекте произошло лобовое столкновение. Вина водителя машины, врезавшейся в нашу, полностью доказана в суде. После этого ДТП говорили: странно, что в нем вообще кто-то выжил. Сашенька вылетела в лобовое стекло. Муж сломал ногу, перенес очень сложную операцию. Игорек три месяца пролежал в «Охматдете» с переломанным бедром. А у меня все лицо было разбито, 17 швов наложили. Спасибо врачам из травмпункта, зашили так, что практически ничего не заметно. Я, правда, просила их: «Постарайтесь зашить красиво, потому что мне лицом работать».
После этого ДТП я увидела, какие условия в наших больницах. В «Охматдете» в палате размером около 8 квадратных метров стояло шесть кроватей, на которых лежали дети всех возрастов, а их матери днем сидели рядом, а ночью раскладывали на полу спальники и так жили по два-три месяца… Но и врачам, и другим людям, которые в тот день помогали нам на улице, не боясь испачкать кровью салоны машин и личные вещи, я бесконечно благодарна. Тогда, в шоке, не сообразила сказать им «спасибо», так хоть теперь скажу.
— В СБУ в последнее время реализуется множество гуманитарных программ, которыми приходится заниматься и тебе. Какая из этих программ близка тебе лично?
— Прежде всего та, которая касается рассекречивания документов НКВД-КГБ, свидетельствующих о преступлениях тоталитарного режима. Так получилось, что мой дед Кристиан Готлибович Ульмер был расстрелян в 1938 году. Я даже могу показать его дело. (Марина Остапенко достает из шкафа тоненькую папочку, в которой подшито не больше 10 листочков).
— Это все?
— Да, все дело Ульмера Кристиана Готлибовича, немца из Херсонской области, — продолжает Марина Остапенко. — Вот донос, постановление об аресте, анкета арестованного — он работал счетоводом. И постановление «тройки» о расстреле. Все. За что расстреляли? Только за то, что был сыном кулака и в 29-м году говорил, что «советский строй на Украине не позволит вести индивидуальное хозяйство», выступал против коллективизации, пытался уговорить несколько семей эмигрировать в Германию. То есть просто говорил, что думал, как поступают миллионы людей. Его обвинили в том, что он являлся участником немецкой националистической контрреволюционно-повстанческой организации, проводил контрреволюционную агитацию, и постановили расстрелять. А вот справочка о том, что приговор был приведен в исполнение.
Бабушка умерла еще раньше, и после расстрела деда мой отец остался сиротой. Его отдали в детдом и фактически сломали жизнь. В начале войны он сбежал из детдома, а когда его поймали, назвался другой фамилией. Потому что во время войны немецкому мальчику в СССР была одна дорога — в лагерь. Его направили в ремесленное училище в Сибири, откуда он сбежал — уж больно хотел вернуться в Украину. Но без прописки он здесь не мог найти работу, подрабатывал кем мог. Попал под облаву и был осужден за нарушение паспортного режима на два года. Отбыв срок в лагере в Магадане, вернулся во Львов, где его ждали те же проблемы. Тут не берут на работу, там не берут. Опять облава, и опять лагеря. Но уже на три года — как рецидивиста. Ни за что ни про что молодой пацан полжизни провел в детдоме и лагерях. Из-за этого жуткого преступного режима. Поэтому, несмотря на то, что я работаю в правоохранительном ведомстве, я выступаю категорически против прописок и подобных вещей, ограничивающих право человека на свободу.
— Когда ты узнала правду о своих отце и деде?
— Всю жизнь я была Остапенко и только два года назад узнала, что настоящая фамилия отца Ульмер. Отец молчал, все не мог поверить, что уже можно рассказать правду. Но вот решился. Сказал: «Я чувствую себя виноватым перед родителями за то, что пришлось отречься от них, и хочу, чтоб ты знала настоящую историю семьи». После этого у меня два дня была истерика, я рыдала и не могла прийти в себя. Потом направила запрос в Херсон, в архив, и мне прислали это дело для ознакомления. Вот эти несколько листочков…
Скоро в читальном зале СБУ закончится ремонт, и каждый, кто захочет узнать о судьбе своих родственников, сможет прийти в него, написать соответствующий запрос и ознакомиться с делом. Люди должны знать правду хотя бы для того, чтобы не допустить повторения всего этого. Такова твердая позиция главы СБУ. И моя тоже. Когда мы публиковали документы НКВД, меня поразили разнарядки, которые спускались из Москвы в Киев: «Расстрелять по немецкой линии столько-то тысяч, по линии врагов народа — столько-то» и так далее. Одни только круглые цифры — две тысячи, три тысячи. А в ответ руководители Украины просили увеличить этот лимит. Читаешь — и волосы встают дыбом.
— Когда тебя принимали на работу в СБУ, биографию твою и близких должны были тщательно проверять.
— Проверяли, и еще как. Но все мои родные реабилитированы. К счастью, теперь спецслужбу интересуют совсем другие вещи.
1986Читайте нас у Facebook
