Андрей дементьев: «стать главным редактором журнала «юность» в 1981 году мне помог евгений евтушенко»
Для одних Андрей Дементьев — многолетний главный редактор фрондерского журнала «Юность». Для других он автор стихов, ставших классикой советской и российской песни: «Лебединая верность», «Отчий дом», «Аленушка», «Яблоки на снегу», «Баллада о матери», «Каскадеры». Для третьих — пример творческого долголетия. 16 июля Андрею Дмитриевичу исполнилось 80 лет. К юбилею он решил издать сразу несколько своих книг. С чем его и поздравляем.
«Чудом не ушел под лед на Волге»
— «Никогда ни о чем не жалейте вдогонку… » Это вы о себе, Андрей Дмитриевич?
— В том числе. Но и о вас. Обо всех нас. Зачем понапрасну мучиться из-за того, что не исправить?
— Чтобы не повторять ошибок.
— Думать о будущем нужно, это так, однако люди часто отравляют себе и другим жизнь бесплодными попытками изменить прошлое. Не надо ходить спиной вперед, так ведь и упасть недолго. Воспоминания над каждым имеют власть, но нельзя позволять им заслонять день сегодняшний. Былое должно помогать настоящему, а не мешать. При этом важно не забывать хорошее, что сделали для тебя, не предавать дружбу. Судьба сводила меня с замечательными людьми. Скажем, в Литературном институте учился с Робертом Рождественским, на протяжении десятилетий поддерживал с ним товарищеские отношения. С талантливым человеком дружить легко. Именно в доме у Роберта познакомился с Леней Рошалем, Славой Тихоновым, Муслимом Магомаевым, Поладом Бюль-Бюль оглы, мы были одной компанией. Не забуду, как Евгений Евтушенко помог мне в 1981 году стать главным редактором «Юности». Журнал пользовался огромной популярностью, его тираж перевалил за два миллиона экземпляров. Многие рвались занять освободившееся после смерти Бориса Полевого место. Я девять лет проработал его первым замом, но ничего не предпринимал, чтобы получить должность. Лишь позже узнал, что Женя отправил телеграмму на имя генсека Брежнева: «Главредом Юности должен быть только Андрей Дементьев тчк Евг тчк Евтушенко». Утверждали меня на заседании политбюро ЦК КПСС…
— Вы и отблагодарили партию, продолжив печатать опальных да запрещенных.
— Виктора Некрасова, Фридриха Горенштейна, Георгия Владимова, Василия Аксенова, Владимира Максимова… А как меня чихвостили за «Ров» Андрея Вознесенского, «Северную надбавку» того же Евгения Евтушенко? Чуть ли не в антисоветчине обвиняли. Но это были талантливые произведения, которые я не мог не напечатать. Знаете, как на Руси говорят? Волков бояться — в лес не ходить. Да, судьба предопределена свыше, но нужно уметь бросить ей вызов. Я ведь запросто мог не дожить до своих восьмидесяти, несколько раз едва не погиб. В двадцать лет тонул в Волге, чудом не ушел под лед. Дело было в Твери, где я родился, учился, женился. В тот день собирался в кино с девушкой, позже ставшей моей второй женой. До сеанса оставалось время, и мы решили сбегать домой на другой берег реки. В феврале лед обычно в полтора метра толщиной, но в этом месте его, видимо, подмыло, и я провалился в полынью. Ухнул прямо в пальто, шапке и ботинках. У кинотеатра «Звезда» толпились люди, но никто не бросился спасать: люди знали, что незадолго до этого на Волге утонули два офицера. Я понял: ждать подмоги неоткуда, и стал барахтаться сам, крикнув Ире, чтобы не подходила близко к краю. Если бы и она упала, мы точно пошли бы ко дну. Я отчаянно молотил ногами по ледяному крошеву, не давая течению утянуть себя, и кое-как выбрался на льдину. Смотрю, бегут мальчишки, отчаянные души. Крикнул им: «Тащите тесину!»
— Зачем?
— Шапка пыжиковая в воде осталась. Без треуха вернуться домой не мог.
— Хозяйственный вы мужчина!
— Это же мамин подарок! Жили мы бедно, мама получала копеечную зарплату, отцу запрещали работать по специальности… Он окончил Тимирязевскую академию, считался хорошим агрономом, успел книгу издать до войны, но после ГУЛАГа был поражен в правах.
— За что дали срок?
— Кроме бати, посадили двух его братьев — парикмахера и грузчика. Все трое получили 58-ю статью — контрреволюционные преступления. Оба брата погибли в лагерях, а отец выжил. Правда, вернуться к семье ему не разрешили: в Калинин, нынешнюю Тверь, бывших зэков не пускали, Москва слишком близко. Но батя пробрался к нам с мамой и три года жил на нелегальном положении, отсиживался в подвале, пока не пошла реабилитация. И братьев его оправдали. Посмертно. Суровые времена стояли, что и говорить. Словом, не мог я бросить шапку в Волге. Выловил и долго еще ее носил. Был эпизод и во время войны. Голодали мы тогда сильно, постоянно жрать хотелось. Видно, на почве недоедания и случилось помутнение рассудка. Устал я от всего, потерял интерес к жизни. Надел чистую рубашку, написал маме записку, вставил заряженный патрон между спиралями электроплитки и прильнул грудью. Прямо напротив сердца. И тут — судьба! — домой неожиданно вернулась бабушка. Видимо, что-то забыла. Входная дверь скрипнула, я инстинктивно отпрянул в сторону, и в этот миг раздался выстрел, пуля пробила форточку. Доля секунды! Перечитал потом предсмертное письмо и подумал: «Что я мог наделать?» Как бы мама жила, лишившись единственного сына? Мой ровесник тогда же повесился, не выдержав тягот. Меня Господь уберег…
«Мой сын застрелился в 26 лет. Я даже не знал, что у него был пистолет»
— А вот сына вы потеряли.
— Дима застрелился, когда ему было 26 лет. Мы разговаривали за пару часов до трагедии, но я ничего не почувствовал. Сын переживал развод с женой, которую очень любил. Они дружили с детсада, поженились в 17 лет, родили замечательного малыша, Андрея Дмитриевича Дементьева, моего полного тезку. А потом развелись. Узнал я обо всем случайно, сын стыдился признаться, поскольку я возражал против брака, считал, что девочка не для Димы. Словом, он ушел из семьи, но снял квартиру по соседству. Видимо, в тот роковой день приключилась очередная ссора, и сын под горячую руку выстрелил себе в голову из пистолета. Я даже не знал, что у Димы было оружие… А через какое-то время его бывшая жена покончила с собой, выбросилась с двенадцатого этажа. Она просила у меня прощения, но я не смог ничего ответить, это оказалось выше моих сил.
— Сколько сейчас внуку?
— Взрослый парень, рост 185 сантиметров, студент экономической академии! Недавно вместе с Гошей Куценко вдруг снялся в фильме «Дерзкие дни». Я посмотрел картину. Кино, прямо скажем, средненькое, но я обалдел от другого: Андрей скачет по крышам высоток, кувыркается в машине, без каскадеров совершает какие-то головокружительные трюки. Я предложил: «Может, сменишь специальность? Перевести тебя в театральный институт?» Благо у меня есть знакомые в этой среде. Нет, отвечает, не надо. А теперь узнаю: внук снимается в сериале «Барвиха», играет сына миллионера. Андрей ищет себя, я не мешаю. Думаю, Дима был бы доволен сыном. Часто его вспоминаю и, конечно, чувствую вину. Если бы в тот день я находился в Москве, может, беды и не произошло бы. Мы с женой отдыхали на Кавказе, вернулись домой, и тут дочь сообщила страшную весть… У меня много стихов, посвященных сыну, это своеобразная форма покаяния. Надгробный памятник сделал Зураб Церетели, с которым дружу много лет. Приехал к нему и говорю: «Зура, так, мол, и так, посоветуй, к кому обратиться». Церетели ответил: «Андрей, не обижай, я сам… » Не знаю, как тогда не сломался, словно в тумане плыл, ничего не соображал. Даже сейчас перечитываю стихи о сыне, и горло перехватывает. Вечная боль — не исправишь, не вернешь…
— Как с этим жить?
— В подобных ситуациях спасает работа, дело. В августе 1996-го Дима погиб, а через полгода я уехал в Израиль. Эдик Сагалаев, мой друг, предложил возглавить ближневосточное бюро Российского телевидения. Я и с патриархом Алексием Вторым говорил на эту тему, он посоветовал: «Побудьте на святой земле, вам станет легче». Действительно, там мне хорошо работалось, сейчас вот выходит сборник «Припав к земле обетованной», в нем более ста стихов, написанных в Израиле. Но я все равно рвался домой, тяготился на чужбине. Привык быть в центре событий, встречаться с друзьями, общаться. Русская душа! А там все иначе. Да и конфликты с начальством случались. Точнее, даже не с начальством, а с какими-то телевизионными девочками, передававшими задания сверху. Я человек вспыльчивый, не терпящий несправедливости и, конечно, сильно нервничал, когда видел, что со мной поступают не по совести.
«Не проходит дня, чтобы не написал новую строчку»
- Например?
— Западные журналисты без нужды не рисковали головой, обычно покупали съемку из горячих точек у репортеров-стрингеров, а мы все делали сами, мотались по Израилю и Иордании, снимали, лезли на рожон. И каково было узнавать, что репортаж не поставлен в выпуск новостей? Или другой вопиющий эпизод. Как-то позвонили из Москвы и сказали: нужно срочно взять интервью у израильского премьер-министра к его первому официальному визиту в Россию. Дескать, к вечеру ждем готовый материал. Спохватились! Я попытался объяснить, что о подобном договариваются заранее, у главы правительства жесткий график, но никто не стал даже слушать. Хорошо, у меня были свои отношения с Нетаньяху, ходившим на мои поэтические вечера и даже выступавшим на них, хотя Биньямин ни бум-бум по-русски, а я на иврите ничего не понимаю. В общем, мне в пожарном порядке организовали встречу, Нетаньяху отложил другие дела и приехал в нашу студию. Я записал интервью и радостно перегнал его в Москву. Вечером включил «Вести» и стал ждать, когда же покажут сюжет. Нету! Потом позвонила какая-то девица и передала извинения начальства за то, что беседа не пошла в эфир. Мол, времени не хватило. Тут я по-настоящему озверел! Ведь это попахивало международным скандалом. Дозвонился до самого верха, в итоге интервью, конечно, показали, но настроение у меня сильно испортилось. Не привык я работать в подобных условиях, хотя и понимал, почему так происходит. Все-таки в «Вестях» я был чужим человеком, меня направили в Израиль, что называется, по знакомству. Более того, я пробил для бюро две новые ставки и современную аппаратуру, подписав бумагу в правительстве. Это не всем нравилось. В какой-то момент нас лишили финансирования. Я сказал Ане, жене: «Видал их в гробу, обойдусь без зарплаты, проживем на свои». Не хотел, чтобы выглядело, будто меня насильно отозвали. Выдержал паузу и в 2001 году вернулся в Москву.
— С тех пор здесь?
— Седьмой год веду передачу «Виражи времени» на «Радио России», продолжаю писать, слежу за молодыми. Правда, сейчас в литературу пришло много людей с низким уровнем образования. Амбиции большие, а амуниция жалкая. Скороговорка мешает, разучились писать вдумчиво, аккуратно, взвешенно. И еще плохо, что теперь каждый сам себе судья. Так быть не должно. Пушкин мог написать: «Услышишь суд глупца и смех толпы холодной, но ты останься тверд, спокоен и угрюм. Ты царь: живи один». Что по плечу гению, не по силам простым смертным. Люди не понимают элементарных вещей, лепят из подручного материала пьедестал, забираются туда и вещают, не видя себя со стороны, не сознавая, что комичны.
— «Великое время, ничтожные дни»?
— «Посеяли семя, а выросли пни»… Спасибо, что цитируете, но ведь действительно вокруг полно пней! Хотя и талантливые ребята не перевелись. Поддерживаю некоторых. Открыл для себя молодого прозаика Диану Машкову, рекомендовал в издательство, где сам печатаюсь. Сейчас у нее выходят три книги. Из Тамбова написала молоденькая девчонка Лена Захарова. Всячески ее поощрял, а недавно она получила премию имени Лермонтова в Тарханах. Увы, часто на слуху оказываются те, кто нахрапист, нагл, самоуверен. Понимаю: веяние времени. Но смотреть на это трудно. Я ведь не изменился за последние шестьдесят лет, не предал свои принципы и идеалы. Да, совершал глупости, ошибался, горячился, но никто не скажет, что Дементьев сознательно подличал, шел наперекор совести. Может, не велика заслуга, но не подписал ни одного письма против коллег, не голосовал за исключение из Союза писателей даже тех, с кем расходился во взглядах. Не нам решать творческую судьбу других. У каждого своя дорога. По ней и надо идти. Мне, несмотря ни на что, по-прежнему интересно жить. Спать ложусь поздно, встаю рано, хотя врачи и ругаются. Не проходит дня, чтобы не написал новую строчку. А как иначе? Жизнь — подарок, им нужно дорожить.
1004Читайте нас у Facebook
