Сатирик михаил мишин: «на второй день нашего знакомства татьяна догилева заявила, что у меня абсолютно нет чувства юмора. После этого я на ней женился»
В среде писателей-юмористов практически все — люди с техническим образованием. У Михаила Мишина оно даже электротехническое. Его отец служил заместителем директора Ленинградского дома журналистов, а мама — в филармонии. На этих площадках часто устраивали модные тогда сборные концерты, в которых выступал и Михаил. Затем он несколько лет работал с Аркадием Райкиным. В последние годы Михаил Мишин много занимается переводами драматургии, которую отличает хороший вкус и бесподобный юмор. Новое «амплуа» писателя подтверждает, что хорошего юмора слишком много не бывает.
Валентина СЕРИКОВА специально для «ФАКТОВ»
«Попасть к Аркадию Райкину — это то же самое, что в спорте побить мировой рекорд»
- Жванецкий как-то сказал про себя, что человек с хорошим характером не напишет ничего. А как вы себя в этом смысле оцениваете?
- Я думаю, характер у всех сатириков поганый. А про себя что не скажи, будет звучать довольно идиотски. Заявить, что ты хороший, — глупо, сказать, что гадкий — в этом тоже есть какое-то кокетство. Лучше спросить у других. Но, наверное, характер действительно тяжелый и неустойчивый. А у кого он простой? У бухгалтера? Неправда. Просто люди публичных профессий на виду. Вообще, человек такое сложное и одинокое существо. А тут дело, может, еще и в том, что у нас работа одинокая. У людей, которые трудятся в коллективе, есть другие сложности взаимоотношений, но они хотя бы публично не одни. Я не люблю говорить о психологии творчества. Творчество у Бетховена, а у нас работа.
- У вас солидный стаж в жанре сатиры, а когда вы отважились напечатать свой первый опус?
- Сейчас к этим пробам пера нельзя относиться серьезно. Внутренняя тяга к юмору, конечно, имелась: я любил что-то придумывать. А поскольку папа был журналистом, он мои склонности замечал и побуждал к сочинительству. Я потихонечку пописывал какие-то мелочи, ужасающего качества сатирические стишки. Тем не менее их стали печатать в ленинградских газетах. Мой первый рассказик напечатала «Ленинградская правда», потом его растиражировали другие издания.
- Отец сыграл какую-то роль в вашем литературном самоопределении?
- Думаю, главную. Когда у меня накопилось какое-то количество публикаций, он дал почитать их редактору в «Лениздате», не сказав, чьи это рассказы. Тому страшно понравилось, но, когда отец признался, кто автор, он стал кричать про блат. Папа резонно возразил, что пока редактор не знал, чьи это тексты, придерживался другого мнения. Тот подумал и согласился.
- А как вы попали к Аркадию Райкину?
- Прежде чем всерьез заняться литературой, я честно отработал четыре года инженером в «почтовом ящике», моя специальность — электрооборудование и автоматизация кораблей и судов. Меня даже направили целевым образом в аспирантуру. Поэтому, когда я объявил, что собрался уходить, в институте сначала упали в обморок, а потом торжественно сказали: «Мы вам десятку прибавим!» Это считалось деньгами для инженера, получавшего 110 рублей. У меня к тому времени был маленький ребенок, семья — первый раз я женился в Питере.
Надо сказать, я не без страха уходил на вольные хлеба. Хотя уже много писал для эстрадных артистов, сначала малоизвестных, потом для мэтров. Ну а Райкин был абсолютной вершиной. Попасть к нему — это то же самое, что в спорте побить мировой рекорд, поучаствовать в Олимпийских играх. Может, это и некорректное сравнение, но очень близкое. С Райкиным я познакомился благодаря друзьям, работавшим у него в театре. Больше всего меня поразило то, что он действительно существует в плотском выражении. Сейчас даже трудно объяснить, кем был Аркадий Исаакович. Теперь совсем другая жизнь, и звездой становится любая табуретка, несколько раз мелькнувшая на экране телевизора. Райкина знала вся страна не потому, что он где-то мелькал, а потому, что был великим артистом. А народ это чувствовал моментально. Помню, он сидел ослепительно красивый в белой рубашке с бабочкой, жевал яблочко. Через день Аркадий Исаакович позвонил мне и наговорил слов, которые неудобно повторять.
- Комплиментов, разумеется.
- А он всегда влюблялся в своих авторов. Правда, потом это кончалось, как правило, не очень хорошо. Хотя в моем случае все было нормально. Мы несколько лет сотрудничали, я делал для него спектакль «Его величество театр». Естественно, у него появились другие авторы, но Райкин единственный человек, кому это можно простить. Когда он переехал в Москву и получил здание стационарного театра, возникла необходимость постоянного репертуара. Пришла группа молодых артистов во главе с Костей Райкиным. Популярный ныне «Сатирикон», который он возглавляет, только переоборудовали из кинотеатра «Гавана». И мы втроем, Костя, режиссер Валерий Фокин и я, начали делать спектакль «Лица», первое представление, где Аркадий Исаакович сам уже не участвовал. Он, конечно, дико ревновал, поскольку не понимал, как на сцене может что-то происходить без него. С одной стороны, ему хотелось, чтобы все получилось, ведь это его сын, его детище. Но время от времени он говорил: «Нет, я наверно, должен здесь выйти с монологом». Ему отвечали: «Конечно, ваш выход, как всегда, будет гениальным, но это угробит молодых». Он до последнего скрежетал, потом смирился.
«Раньше высшим комплиментом после выступления была фраза: Ну, тебя посадят!»
- Нравилось ли вам выступать со сцены?
- Был период, когда я очень много выступал с эстрады. Мне кажется, я находил контакт с аудиторией. В иные дни мне звонили из двух-трех городов и приглашали выступить. Но поскольку я человек безалаберный, у меня никогда не было директора, все делал сам. В какой-то момент захотелось поменьше этим заниматься, потом время поменялось, все старые системы рассыпались, и я отошел от эстрадных выступлений. Иногда жалел об этом. Смотришь, бывает, как кто-то выходит весь в цветах и овациях… О качестве текстов я не говорю, оно там самое разное.
- По поводу качества текстов нельзя с вами не согласиться, да и вкусом нынешние хохмы не всегда отличаются.
- Сейчас вообще другие требования. Раньше достаточно было намека, и аудитория объединялась в ответном чувстве благодарности. Люди приходили за кулисы пожать тебе руку, а высшим комплиментом было: «Ну, тебя посадят!» Теперь этого нет и нужен художественный смысл, как это ни странно. А тут уже, что у кого есть. Но чаще нет. Все выродилось в какой-то молодежный стеб — бормотание или хамство. Если я начну вас щекотать, вы будете смеяться. А с другой стороны, вы можете рассмеяться тонкой мысли, от удовольствия, что ее поняли. Согласитесь, это смех разного порядка. То, что сейчас происходит, большей частью «щекотка».
- Помимо того, что писали киносценарии, вы еще и в нескольких ролях снялись. Понравился процесс?
- По моим рассказам сняли четыре короткометражных и два музыкальных фильма — «Сильву» и «Вольный ветер». А когда Алла Сурикова снимала по моему сценарию «Московские каникулы», то попросила своих друзей, в частности Сашу Адабашьяна, замечательного художника, режиссера, сценариста, и меня сыграть двух алкоголиков. После этого пришла настоящая слава. Гонорар нам заплатили маленький, потому, видимо, и пригласили, чтоб сэкономить (смеется). Была еще картина с немецким продюсером со смешным названием «Грешница в маске», где снималась Таня (жена Мишина Татьяна Догилева. — Авт. ) с американским актером. Я там играл профессора косметологической клиники.
- Фильм «Вольный ветер» для вас оказался важным еще и по личным причинам…
- Тогда мы познакомились с моей второй женой, Татьяной Догилевой. Поскольку «Сильва» прошла очень хорошо, режиссер Ян Фрид предложил мне сделать «Вольный ветер» Дунаевского. В этой вещи чудная музыка, но жуткое либретто, поэтому она нигде в театрах почти не идет. И я написал сценарий, придумал романтический остров. В главной роли они уговаривали сниматься Таню, там долго длилась какая-то интрига, она отказывалась. Но в результате сыграла в этой картине, а познакомились мы в самом конце съемок, в Ленинграде.
- Общее чувство юмора тоже может стать предвестником романа, насколько у вас это было оправданно?
- Я считаю, что у Тани, безусловно, хорошее чувство юмора. Но это не помешало ей заявить на второй день нашего знакомства, что у меня его абсолютно нет. После этих слов я и обратил на нее внимание. Потом она, кажется, пересмотрела свое мнение.
«Я был спокоен, когда меня путали с Григорием Гориным и называли Таню его женой»
- А насколько ваша жизнь переменилась с появлением дочки?
- Очень сильно. Катя у меня не первый ребенок, и я могу сравнивать. Мой отец, когда появился первый внук, можно сказать, просто с ума сошел на этом деле. Кроме внука, в мире для него уже никого не существовало. Не скажу, что дошел до такой степени, но действительно стал все это понимать.
- Дрожите над ней?
- Во всяком случае, она занимает очень важное место в моих мозгах. Я нормальный папа и, конечно, готов для нее на многое. Нас однажды с Таней позвали выступить на Новый год в Одессу, в ночной клуб, пообещали большие деньги. Я за всю жизнь всего три раза был в ночных клубах, из них два раза выступал. Одесса мне город очень близкий, и я решил, что заодно с друзьями повидаюсь. Но основной мотив был абсолютно прозаический — заработать. Потом мы поехали с Катей в Финляндию, точнее в Лапландию, туда, где живет Дед Мороз. Дочка была счастлива. У нее день рождения 30 декабря. Но она следит, чтобы не было жульничества: то есть отдельно подарки на день рождения и Новый год. Не знаю пока, что сказать о ее чувстве юмора, хотя какие-то вещи она, конечно, воспринимает. Думаю, чувство юмора — это защитная функция высокоорганизованного, будем надеяться, организма.
- А не изменило вам чувство юмора, когда народ «поженил» Таню с Григорием Гориным?
- Сначала мы над этим смеялись, а потом просто соглашались со всем. Когда у Гриши спрашивали, как Таня и где она снимается, он честно рассказывал, что чувствует она себя хорошо, снимается там-то. А меня, бывало, за него принимали. Я помню, как-то зашел на рынок зелень купить, как вдруг на меня налетела тетка с двумя сумками и говорит: «Ой, я вас поздравляю, как это замечательно, такой успех!» Я на нее смотрю и думаю: какой успех? Потом из разговора начал понимать, что она была на премьере Гришиного спектакля в «Ленкоме». Ну, я разговор поддержал как мог, сказал: «Да-да, вы знаете, я над этой вещью много работал, переписывал несколько раз».
- Считается, что юмористы в повседневной жизни люди довольно мрачные, вы это мнение подтверждаете?
- С одной стороны тут есть резон, потому что у каждой профессии имеется своя специфика. Хотя, конечно, я разный. Своей профессиональной компанией мы собираемся довольно редко, в основном на «Юморине» в Одессе. Иногда действительно бывает очень весело. Мы как-то с Мишей Жванецким постановили, по моему предложению, все сказанное считать мыслью, а каждую мысль — остроумной. Можете записать это как кредо нашего жанра.
4989
Читайте нас у Facebook
