Василий аксенов: «когда михаил горбачев в америке впервые зашел в супермаркет, он решил, что магазин так укомплектовали к приезду советского лидера»
Книги писателя Василия Аксенова изданы в 26 странах мира. Он член жюри премии «Триумф», лауреат Букеровской премии (2004) и американской премии «Либерти», автор более 20 романов (»Затоваренная бочкотара», «Скажи изюм», «Остров Крым», «Московская сага»). Юношеские годы Василий Павлович провел в Магадане, где его мать Евгения Гинзбург (автор знаменитой книги «Крутой маршрут») отбывала ссылку. После Ленинградского медицинского института Аксенов работал врачом на Крайнем Севере, в Ленинграде и Москве. Его легендарный роман-антиутопия «Остров Крым» оказался пророческим для своего создателя и послужил одной из причин, по которой писатель вынужден был уехать из страны.
«Надо получить профессию доктора, чтобы спастись в лагерях», — сказала мама»
- Василий Павлович, у вас диплом врача и дар литератора. Как и когда в вас открылось одно и другое?
- Еще в 12 лет, живя у тети, воспитывавшей меня, когда родители оказались в лагерях, я начал писать длинные несусветные поэмы о ледовых конвоях, которые шли в полярных широтах… Потом уехал к освободившейся из заключения маме, и она начитывала мне стихи километрами. Я их записывал, учил. Вот так и просветился. А в медицинский институт поступил потому, что мама и отчим сказали: «Надо получить профессию доктора, чтобы спастись в лагерях». Там они ценились. Меня же чуть-чуть не арестовали. Если бы Сталин не умер, я точно оказался бы в лагерях. В медицинском я тоже увлекался сочинительством, у нас был даже маленький кружок футуристов.
- Ваши романы сейчас переживают новую волну интереса и успеха на родине…
- Грех жаловаться — меня читают в России. А последние книги даже были, как мне сказали, лидерами продаж. Очень активно продавался роман «Москва-ква-ква», и «Вольтерьянцы и вольтерьянки» тоже хорошо шли, более того, получили премию. Но мой любимый роман «Кесарево свечение» не очень популярен. Его читает узкий круг людей, хотя в произведении затронуто очень много важных тем. Здесь не угадаешь. Роман — самый молодой жанр литературы, в отличие от вечной поэзии, начавшейся с пещер — с ритуальных церемоний, шаманства. Он — детище капитализма, рынка, возник на базаре, благодаря революции. Пришло время, когда свиток превратили в книгу, чтоб продать. Ее можно было купить, принести домой, читать со свечой всей семье — развлекаться, пока не придумали телевизоров. Это продолжалось до середины XX века. А сейчас все опять возвращаются на базар.
- Только базар теперь совсем другой…
- Да — базар электронный, с маркетингом, пиаром. Это опять рассказывание историй на потребу, для развлечения и продажи. Кстати, в Америке, где, как у нас считают, все глупо и по-хамски, массовое распространение имеет так называемый брифинг группс — когда друзья собираются и читают серьезные книги, а потом обсуждают их. Я 24 года преподавал в американском университете, вел класс по литературе. И на моих глазах очень часто происходила трансформация молодых людей, которые ранее были заняты исключительно добыванием денег, в бескорыстных любителей умного слова. Поэтому я всегда говорю, что нам не надо преследовать успех. Нужно, чтобы успех преследовал нас.
«Мои соседи — наследники известных русских фамилий — Толстых и Лопухиных»
- В последние годы успех преследует вас за границей. Вам комфортнее в Биаррице?
- Это место на границе Франции с Испанией. В XIX веке французский Биарриц был очень модным курортом, куда на все лето ездила русская аристократия. Там были Юсуповы, Романовы, Долгорукие. Сейчас в Биаррице живут их потомки, но многие по-русски не говорят. У меня там дом с садиком, море метров 600 по прямой. Мои соседи — наследники известных русских фамилий — Толстых и Лопухиных. И они это постоянно подчеркивают. Биарриц место очень приятное, но безумно скучное. Когда я сижу там месяц, мне страшно хочется в Россию. А в Москве через месяц мечтаю вернуться на побережье — москвичи даже не могут себе представить, какой там потрясающий воздух!
- А нет ли мысли приняться за мемуары? Ведь сюжет вашей жизни богаче многих романов.
- У меня есть рассказ «Зеница ока», написанный 43 года назад. Я пришел с ним в журнал «Юность», где уже печатался. Рассказ прочли, испугались и сказали, мол, мы не можем такие темы принимать, за нами следят. Это биографический рассказ о моей встрече с отцом, вернувшимся из ссылки после пятнадцати лет отсидки. В 1955 году я приехал из Ленинграда в Казань к тетке, которая меня воспитывала. Как-то рано утром она, услышав стук в дверь, пошла открывать и вдруг начала страшно кричать. За дверью стоял ее брат, мой отец. Выглядел он тогда, как Робинзон Крузо. Держал огромный мешок, в котором было все, даже запас керосина и дров, чтобы развести костер. Он забыл, что можно прислать телеграмму, доехать до дома на трамвае — пришел со станции пешком. В начале рассказа написано: «Вместо мемуаров». Это мое самое большое приближение к такому жанру.
- Наших эмигрантов часто просили писать или говорить плохо об СССР. Вы сталкивались с этим за рубежом?
- Ой, постоянно! У них выработались странные клише, что русские и вообще славяне какие-то топорные мужики. В этом русле они нас и отображают. Люди коммерции до сих пор не интересуются современными тенденциями и культурой. А что касается Голливуда или больших издательств, то они ищут что-то похожее на «Братьев Карамазовых», чтоб были страсти-мордасти, бубенцы везде звенели, кто-то кого-то придушил, сожрал стакан. Недавно кинопроизводители вдруг поймали то, что пришло из России и явилось для них откровением, из которого они тут же сделали новое клише, — образ русской мафии. И пошло-поехало: все страшные, мордастые, обвешанные цепями. Такие вещи в Голливуде проходят и даже приветствуются. Так что нам еще надо пробиваться в тот мир.
- М-да, а для нас американский стандарт еще не так давно состоял из ломящихся полок супермаркета…
- Это в самом деле сильно действовало. Помню, когда Горбачев стал Генеральным секретарем и приехал в Америку к своему другу Александру Яковлеву, который тогда был там послом, ему устроили несколько неформальных визитов, в том числе в супермаркет. Михаил Сергеевич вошел туда. Превозмогая ошеломление, прошелся по рядам, посмотрел, но сдержал эмоции. А когда поехали дальше, он, увидев супермаркет у дороги, вдруг попросил: «Остановите!» Ему говорят: «Михаил Сергеевич, зачем, вы же только что были там». Но он настоял. Увидев те же бесконечные ряды с разной всячиной, понял, что первый супермаркет — это не какой-то специальный магазин, укомплектованный, чтобы произвести на него впечатление. Даже первому лицу страны было трудно поверить, что этот быт не миф. Кстати, недавно Михаил Сергеевич, увидев меня на одном мероприятии в Москве, ласково похлопал по спине и сказал: «Вася, я до сих пор помню одну твою фразу из любимого романа». Я заинтересовался: «Какую же?» Горбачев ответил: «Вошла пожилая женщина 35 лет».
- В общем, генсека можно понять. А как долго вы вписывались в американскую реальность и изменился ли ваш менталитет за годы жизни за границей?
- Очевидно, изменился. Я приехал в Америку в 1980 году и сразу же начал работать в университете. Это большая удача. Я всегда с каким-то даже наслаждением начинал новый учебный год, через мой класс прошли тысячи студентов.
- А как вы относитесь к экранизации своего романа «Московская сага» в недавнем одноименном сериале?
- Для тех, кто читал книгу, это плохая экранизация, кто не читал — хорошая. Но если говорить объективно, там упущено очень много возможностей, заложенных в романе. Это и моя вина, между прочим. Надо было писать сценарий самому. Мне предложили выкупить авторские права или сделать самому сценарий. Я выбрал первое. Приходил на съемочную площадку, только когда наведывался в Москву. А мой сын (художник кино) работал на этом проекте арт-директором. И как только я его что-нибудь спрашивал по поводу фильма, он почему-то матом отвечал.
- Правда, что вы приложили руку к сочинению стихов и музыки к сериалу?
- Во всяком случае, написал пожелание — «в ритме «Вальса-бостона». Я с юности любил джаз и у меня дома большая коллекция старых виниловых пластинок с этой музыкой. Знаменитый джазмен Алексей Козлов говорил, что русские вообще очень близки к неграм: стремление к свободе русская душа очень улавливает. Джаз во времена моей молодости был колоссальным творческим толчком для всего поколения. Недаром в романе «Моска-ква-ква» у меня выведены первые джазмены, классики жанра. Это мое собственное ощущение ритма жизни.
«Благодаря путчу мне дали квартиру в Москве»
- У вас прошлым летом была возможность посмотреть Крым, в котором немало знаковых мест в вашей биографии…
- Все они для меня — знаковые. В Ялте я познакомился со своей женой… Майя Афанасьевна сыграла большую роль в моей писательской судьбе. Она очень большой любитель чтения. И я верю ее вкусу. В последнее время супругу очень утомляют перелеты. Даже наша собака — тибетский спаниель — не выдерживает темпа поездок. К ней без конца цепляются дети в самолетах. Нам ее предлагают сдать в багаж, мол, слишком тяжелая, поэтому жена с собакой сейчас сидят дома в Биаррице.
- Одиннадцать лет вы жили без всякого гражданства в Америке, как удалось его получить?
- А у меня был коллега в нашей группе профессоров — в прошлом член правительства. Я ему говорю: «Роджер, ты всех здесь знаешь, устрой мне американское гражданство». Через неделю меня вызывают в комиссию по визам и в торжественной обстановке — руку кладешь на сердце, присягаешь флагу — дают сертификат. Проходит еще неделя, мне звонят из агентства и говорят: «Господин Аксенов, у нас для вас приятная новость — вам решили дать американское гражданство». А я отвечаю: «Спасибо, у меня уже есть, а это отдайте кому-нибудь другому».
- По иронии судьбы в Москве вы теперь живете в знаменитой высотке на Котельнической набережной, из которой когда-то уезжали в эмиграцию…
- Эту квартиру мы получили после путча 1991 года. Как ни странно, в том же доме, в котором жили прежде. Слава Богу, революция нам помогла. Когда я вошел в квартиру и прочел выцарапанную на окне надпись: «Этот дом строили заключенные», подумал — круг замкнулся: сын репрессированных въехал в возведенный ими дом.
- Ваши взгляды как-то изменились за прошедшие годы?
- Взгляды у меня хамелеоновские — везде приспосабливаюсь (смеется). Я западный либерал. Когда я здесь — защищаю Запад, а в Америке или Европе не разрешаю выступать против России. Мне не нравится, когда ее критикуют. А здесь меня раздражает, когда об американцах говорят, что они жирные и тупые.
- А они белые и пушистые?
- Со многих сторон они в самом деле лучше нас. Крепко стоят на религиозной основе. В Америке два самых сильных фундамента — банк и церковь. Банк, наверное, на первом месте, хотя без церкви это общество тоже немыслимо, там каждый уик-энд открывают двери десятки тысяч церквей.
- Насколько вы продвинулись на дороге к Богу и вере в течение жизни?
- Я человек религиозный, но поверхностно. Иногда хожу в церковь. Мой путь начался еще лет с шестнадцати, в Магадане, где люди обращались к религии как к попытке спастись. Мое появление с крестиком на шее на пляже в Коктебеле было в свое время серьезной акцией. На окружающих советских писателей действовало сильно. Я вижу в любой религии какие-то ценности. Но то, что чувствую сейчас, по-моему, уже где-то за пределами ритуальных религий.
357
Читайте нас у Facebook
