Чтобы покурить в парке, уважаемые киевляне, как школьники, прятались в кустах, опасаясь попасть на глаза жандарму и «загреметь» в тюрьму
Генерал-губернатор запретил солдатам баловаться табаком на улицах «во отвращение вредного пожарного случая»
Очевидно, именно в казацкой среде и возникло предание, будто нюхание табака выдумал дьявол после смерти его «чертовой матери», чтобы глупые люди чихали и проливали слезы по старой ведьме. Делали они это исправно, и «чортяка» очень «хвалив нюхарчв». А чтобы избавить их от дьявольского наваждения, премудрый Соломон вместе с Богом придумали курение. Курили казацкие люльки особым образом. Добрый христианин пыхнет раз-другой, сплюнет и непременно скажет: «Тьху на чортову маму».
Подобные сказания способствовали успеху табака, и уже в 1612 году у нас, в Украине, курили больше, чем где-либо. В Ахтырке (Сумская область) появились первые табачные плантации, откуда «чертово зелье» контрабандно переправлялось в Россию. А там никотинозависимые посадские люди, несмотря на угрозы правительства, это «чертово зелье» жевали, «в ноздри пихали» и курили из казацких трубок. Очевидно, и в России ароматный дым табака имел привкус свободы и мечты о какой-то иной, пусть даже иллюзорной, но вольной жизни.
Европейские правительства XVII века выступали против новой вредной привычки единым фронтом и готовы были бороться с нею до конца. Возможно, они добились бы своего, и теперь мы знали бы о табаке только из учебников истории. Но начавшаяся вскоре 40-летняя война отвлекла их внимание на более насущные дела. К концу XVII века табак курили повсеместно.
В 1697 году Петр I продал англичанам табачную монополию за 20 тысяч фунтов стерлингов. Сам царь пристрастился к табаку, будучи в Голландии, где этим делом баловались даже дети. С тех пор курение прочно соединилось с именем Петра и стало символом того европейского образа жизни, которое он насаждал в своей империи. Первыми курильщиками в XVIII веке были аристократы, чиновники, дворяне. Неисправимыми курильщиками считались все украинцы без разбору. Насаждалось курение и в армии. Простой народ в те времена к табаку не притрагивался. Для него он оставался «дьявольским зельем».
Административные запреты на курение, естественно, существовали. Иногда довольно жесткие. Но к рассказам о «чертовой матери» они не имели никакого отношения. Начальство заботилось не о душе курильщика, но о противопожарных мерах. Первое постановление, ограничивавшее курение в Киеве, относится к 1767 году. Называлось оно «О некурении трубок на улицах» и касалось служащих Первого канонирного полка, стоявшего тогда на квартирах на Подоле. Молодцы-пушкари гуляли по городу с трубками в зубах, что очень беспокоило горожан, пуще всего боявшихся пожаров. Генерал-губернатор Воейков запретил солдатам баловаться табаком на улицах «во отвращение вредного пожарного случая».
Простой народ закурил лишь после войны с Наполеоном. С этого времени «люди простого звания» стали во всем подражать знати. Крестьяне меняли лавки на стулья. Горожане строили из дерева такие дома, которые трудно было отличить от ампирных хором дворян. В городах европейская одежда вытеснила местную, национальную. Общее увлечение табаком также было знамением «нового времени», какого-то кардинального сдвига в нравах.
Появились «особого рода бумажные сигары», которые впоследствии стали называться папиросами. В 1830-е годы стали курить женщины. Обычно это были куртизанки, подражавшие им аристократки и те дамы, которые могли позволить себе пренебречь правилами хорошего тона.
Особым шиком считалась прогулка по бульвару с сигарой в руке
Повсеместное увлечение «чертовым зельем» застало начальство врасплох. Тогдашние города, в основном деревянные, с сеновалами, дровяными сараями, конюшнями, деревянными заборами, тротуарами и мостовыми, были совершенно не подготовлены к появлению такой массы курильщиков. Как защитить город от огня, искр и горящего пепла из трубок, никто толком не знал. Оставался один путь — запретов и ограничений. Начался период выборочного, оговоренного законом курения, который имел много общего с теперешним администрированием в этой области.
К проблеме курения подключили полицию и жандармов. Они ходили по улицам и паркам и вылавливали курильщиков. Какого-нибудь рассеянного человека с папиросой могли схватить прямо на улице и без всяких разговоров посадить в кутузку. (В наши дни курильщики в подземных переходах так крупно не рискуют и, завидев милиционера, не прячут своих сигарет. ) Во время народных гуляний по парковым аллеям шныряли шпики и высматривали пьяных, которые нарушали запрет на курение.
Уважаемые люди, чтобы покурить в парке, должны были прятаться, как школьники, в кустах. Но даже там можно было попасть на глаза ищейке и угодить в участок. Киевский писатель В. Аскоченский вспоминал, как, прогуливаясь однажды с Тарасом Шевченко на Михайловской горе за монастырскими стенами (теперь здесь парк «Владимирская горка»), он достал из кармана сигару и закурил. Будучи воспитателем племянника генерала Бибикова и живя в генерал-губернаторском доме, он мог позволить себе такую вольность. Каждый сыщик знал его в лицо. Но поэт был начеку и, шутя, заметил: «Ой, паничу, москаль надчйде, буде вам». Аскоченский долго помнил эту историю и даже вставил ее в свои воспоминания о поэте. Да и как было не вспомнить об этом, если многие подобные истории заканчивались совсем не смешно.
Назойливые репрессии властей вызывали в обществе возмущение, которое могло выплеснуться наружу в любое время. Особенно сильно заявили о своих обидах берлинские курильщики во время революционных событий 1848 года.
Эта история удивила всю Европу. 19 марта Берлин бурлил. На площадь перед дворцом стягивались колонны демонстрантов. Дело шло к падению королевской власти, но сам монарх упорно отказывался выйти на балкон для переговоров. Толпа бросилась ломать ворота. Батальон охраны изготовился к стрельбе. И все непременно кончилось бы кровью, пишет знаменитый немецкий физик и коммерсант Вернер Сименс, бывший свидетелем этих событий, если бы в самый критический момент на площади не появился молодой князь Лихновский. «Вскочив на поставленный среди площади стол, он громким голосом обратился к толпе. Он сказал, что его величество король по своей доброте и милосердию прекратил борьбу, отозвал войска и всецело отдал себя под охрану граждан, что все требования их удовлетворены и что они могут спокойно расходиться по домам. Кто-то из народа спросил, действительно ли все требования удовлетворены. — «Да, господа, все!» — ответил князь. — «И курить можно?» — послышался голос. — «Можно». — «И в Тиргартене?» — спрашивают снова. — «Да, господа, можно курить и в Тиргартене». Это возымело решительное действие. — «Ну, стало быть, можно расходиться по домам», — заговорила повеселевшая толпа и быстро очистила площадь».
Выходит, многие берлинцы бунтовали потому, что не могли… курить на улице…
Русское правительство сделало свои выводы из конфуза, случившегося между королем и берлинскими курильщиками. В том же 1848 году вышел новый табачный устав, где, кроме всего прочего, говорилось, что отныне горожане могут покупать табачок в ларьках в розницу и, не опасаясь полиции, курить на «народных гульбищах» в парках. Очевидно, правительство решило не дожидаться какой-нибудь «табачной революции» и добровольно пошло на уступки любителям покурить на свежем воздухе.
Но до настоящей свободы было еще далеко. Запрет курить на улицах все еще соблюдался. Об этом упоминает в своем «Путешествии в Россию» поэт Теофиль Готье. Он целыми днями бродил по улицам Петербурга и, возвратившись под вечер в гостиницу, с жадностью набрасывался на курево. Курение в России, язвительно замечает Готье, доставляет «ощущение истинного удовольствия, так как здесь под страхом рублевого штрафа запрещено курить на улицах».
А уже в 1870-х годах все курили там, где хотели. Особым шиком считалась прогулка по улице или бульвару с сигарой в руке, чего прежде никто и представить себе не мог. В романе киевлянки Ланской «Лавры и тернии» пишется, что даже такое важное лицо, как начальник губернского акцизного управления, имел обыкновение «в определенные часы завтракать и обедать и, закурив сигару, выходить между часом и тремя погулять для пищеварения по главной улице (Крещатику) или в Городском саду».
И если в старые времена курить в присутствии женщин считалось верхом неприличия (этим занимались в специальных комнатах или в кабинете хозяина дома), то теперь мужчины уже не прятались со своими трубками и папиросами в отдельных помещениях и курили в гостиных в присутствии дам, испросив на то разрешения. Закурив, они скромно выходили из-за стола и располагались где-нибудь подальше.
Особенно много курили курсистки и сестры милосердия
В начале ХХ столетия в частных домах курили уже «без особых церемоний». На обеде было принято закуривать перед десертом, на ужине — после закусок. Из-за стола не выходили. Обычно хозяйка говорила: «Прошу курить». Закуривающий первым раскрывал свой портсигар и предлагал присутствующим попробовать его папиросы. Другой курильщик чиркал спичкой и «угощал огоньком» сначала курящих женщин, а потом всех остальных.
Тогда же начали курить папиросы не только куртизанки и аристократки, но и простые женщины-нигилистки, служащие и работницы. Особенно много курили курсистки и сестры милосердия. Папироса была таким же характерным атрибутом их облика, как и короткая стрижка. Консерваторы обвиняли их в распущенности. Но на самом деле папироса была для них символом либеральных преобразований и их нового, относительно более свободного положения в обществе.
В отличие от светских властей, духовенство не отказалось от архаических взглядов на табак. Оно до сих пор внушает людям мысль о дьявольской природе «нечистого зелья».
Правда, мнение о греховности курения было подвергнуто серьезной ревизии в годы Первой мировой войны. «Некоторые, мнящие себя ревностными христианами, — писала в марте 1915 года газета киевской Лавры «Свет печерский», — удивляются и недоумевают, как это православная церковь, порицающая в людях прихоть табакокурения, в настоящее время войны сама, в лице архипастырей и пастырей, служа молебны, благословляет сборы табаку и папирос для отправки на позиции».
Отвечая на этот вопрос, автор заметки объясняет, что для солдат-окопников «табачок является, как они сами говорят, единственным удовольствием, утешением, напоминающим им нечто домашнее, уютное и повышающим(!) их психику». Посылая табак на фронт, верующие действуют «в ущерб букве, писанному уставу», но отнюдь не против духа христианской любви к ближнему. А ради этого иногда стоит и отступить от общих правил.
История табака — история больших страстей и борений. В нем и вправду есть что-то особенное. Иначе он не вызывал бы у нас столько эмоций, не пробуждал иллюзий. И, в конце концов, не смог бы заставить считаться с собой даже церковь!
292Читайте нас у Facebook
