Арестованные подпольщики вышли из лукьяновской тюрьмы через служебный вход на глазах охраны(! ) и отправились на экипаже к днепру
Первых студентов Киевского университета содержали, как детей вельмож
Первые студенты Киевского университета жили припеваючи. На свое положение не могли пожаловаться даже юноши из небогатых семей. Начальство содержало их за казенный счет, отчего они и получили прозвище «казеннокоштных». В общежитии здания университета им выдавали все необходимое, хорошо кормили, на стол подавали серебряные приборы. «В университете, — писал впоследствии один из выпускников, — нас обучали и воспитывали, как детей вельмож. Содержание было барское. Часто, слушая красноречивую лекцию умного профессора или сидя в казенной чистой, покойной и даже щеголеватой квартире за изобильным и вкусным обедом, я думал и говорил товарищам: «Господи Боже наш! Чем же мы воздадим нашему государю за эти выгоды, какими он окружил нас без всяких наших заслуг?»
Привилегии объяснялись просто. Правительство не жалело средств на студентов, рассчитывая получить здоровых, образованных и лояльно настроенных специалистов. Киевляне тех лет считали студентов баловнями судьбы, которых готовят на посты генералов, министров, сенаторов…
Со временем все стало на свои места. Многие образованные юноши не находили своего места под солнцем, прозябали в тени и проклинали свою жалкую судьбу. Ради куска хлеба приходилось браться за все, что подвернется под руку. Должность учителя в одной из киевских гимназий была чуть ли не пределом мечтаний. Через это прошли Кулиш, Драгоманов, Шевченко, Нечуй-Левицкий, Шульгин, Бунге и многие другие знаменитости.
Неудовлетворенные амбиции образованной молодежи таили в себе определенную опасность для общества. Недаром первые очаги революционного движения возникли не в промышленных районах, а именно в университетских центрах. Уязвленное честолюбие рождало странные идеи. Именно в Киеве образовался кружок братьев Дебогориев-Мокриевичей, задавшихся целью объединить крестьянские хозяйства в кооперативы и неприметно для властей превратить Российскую империю в страну социализма. После провала этого начинания молодые утописты перенесли свои эксперименты в Америку. В Киеве планировали покушение на царя во время учений на сырецком полигоне. Почетная роль «мстителя» отводилась «человеку из народа» — подольскому мастеровому. Но и этот амбициозный план провалился. Тогда стали искать кандидата на роль нового самозванца — преемника Александра II…
Чтобы «внедриться» в народную среду, вчерашние студенты осваивали разные ремесла. Рядились то в столяры, то в плотники и ходили по селам. Но люди не могли понять, почему эти непьющие парни работают так плохо, о чем они вообще думают, берясь за топор или рубанок. «Революционеры» пытались даже тачать сапоги. Однажды вынесли их на Подольскую толкучку у фонтана Самсон, но публика почему-то товар не брала, а кто-то из прохожих уверенно изрек: «При царе Петре такие сапоги шили». Это был провал…
В фальшивой грамоте царь предлагал народу… сплотиться в тайное общество и готовиться к восстанию
В общем киевская фабрика политического абсурда работала вхолостую. Ситуация изменилась лишь в 1875 году, когда за потрясение основ империи взялся бывший студент Киевского университета и член знаменитой «Киевской коммуны» Яков Васильевич Стефанович. Этот неказистый двадцатилетний господин оказался подлинным королем авантюры и гением политической провокации. Уверенность придавало ему то обстоятельство, что в Чигиринской волости начались волнения крестьян, недовольных несправедливым разделом земли при передаче ее в частную собственность.
Стефанович обрядился в рубище паломника, обошел Мотронинский, Онуфриевский и Николаевский монастыри на Чигиринщине, побывал на местных ярмарках и навел справки о зачинщиках волнений. Первые впечатления немного разочаровали киевского коммуниста. Крестьяне были настроены мирно, во всех бедах винили взяточников и мечтали донести свою правду до царя. Они уже посылали в Петербург ходоков, но ничего не добились, так как «за выгоды дворян», как они утверждали, «стояли сам наследник и министр» (внутренних дел). Народные посланцы оказались за решеткой. Нужно было выслать в столицу новых ходатаев, да не хватало денег и грамотных людей.
«Отсюда, — писал впоследствии в своих показаниях Яков Стефанович, — у меня родилась мысль взять на себя роль ходока и добиться от крестьян на это доверия». Он скинул рубище богомольца и появился в Киеве уже под личиной богатого крестьянина Херсонской губернии. Тогдашний генерал-губернатор Киева князь Дондуков-Корсаков не считал строптивых чигиринских крестьян преступниками, в тюрьму их не сажал, а держал, как обычных буянов, в полицейских участках. Питания там не полагалось, а потому они только ночевали под караулом, а днем бродили по городу в поисках работы и куска хлеба. Стефанович назвался ходоком от херсонских крестьян к царю и предложил чигиринцам свои услуги. Сходка состоялась в пристойном месте — в недавно открывшемся чайном трактире в Киеве на Сенной площади, где водки не подавали. Крестьяне чуяли неладное, долго колебались, но разгадать уловку Стефановича не смогли. Больше всего они боялись подвоха со стороны полиции, мысль о провокаторе-революционере им и в голову не приходила.
Поддев крестьян на крючок, Стефанович столкнулся с трудной задачей — народу от монарха следовало привезти грамоту с именной печатью, уставные документы и даже некоторую «казну» на текущие расходы. Нужна была типография, резчик печатей, опытный печатник, конспиративная квартира. И — деньги, деньги и деньги…
К моменту «возвращения от царя» Стефанович готовился более восьми месяцев. За это время его друг Лев Дейч успел из-за границы привезти деньги. (Многие «прогрессивные мероприятия» в России по традиции оплачивались далеко не революционными кругами Запада. ) Копию именной печати «херсонский ходок» вырезал сам. Еще один его друг, Владимир Дебогорий-Мокриевич, устроил в Киеве нелегальную типографию на краю глухого Афанасьевского яра и отпечатал в ней «Высочайшую тайную грамоту», названную потом в народе «Золотой грамотой». В сфабрикованной здесь фальшивке Александр II жаловался крестьянам, что не может наделить землей всех поровну, поскольку министры и «сам наследник стоит за интересы дворянства». Народу предлагалось «сплотиться в тайное общество и этим путем подготовиться к восстанию». Было оттиснуто и несколько десятков «Уставов Тайных дружин» с указанием, кого и как в них принимать, как запасаться оружием и выбирать атаманов. По первому сигналу «сверху» заговорщики должны были истребить помещиков, духовенство и чиновников, захватить пахотную землю и разделить ее «всем миром» поровну.
Как показал позже Стефанович на допросе, «по соизволению царя» в ноябре 1876 года в Киеве был учрежден первый орган советской власти — Совет комиссаров, который должен был руководить деятельностью «Тайных дружин» на Киевщине. В него вошли «личный уполномоченный монарха» Верховный комиссар Дмитрий Найда (он же Яков Стефанович) и два его помощника — комиссары Иван Бохановский и Лев Дейч. Провозглашение новой власти происходило так: 8 чигиринских крестьян встретились со Стефановичем в уже упомянутой чайной на Сенной площади и проследовали за ним на Большую Житомирскую. И там, в специально снятой по этому случаю квартире, Стефанович объявил себя Верховным комиссаром. Потрясенные крестьяне тут же присягнули на верность комиссарам. Как вспоминал сам Стефанович, отказался от присяги лишь один старик, «но и тот скоро уступил уговорам». После этого первые «советские люди» разъехались по селам и приступили к вербовке заговорщиков. Крестьяне, жаждавшие поквитаться с чиновниками и панами, охотно шли «на государеву службу» и записывались в дружины десятками. В апреле 1877 года комиссар Найда на сходках утверждал, что по всей России в дружины записалось уже 80 миллионов человек, и крестьяне охотно слушали эту ложь, радуясь, что вместе их так много. На самом же деле дружинники были лишь в Киеве и Чигиринской волости, и число их едва ли превышало полторы тысячи.
Трюком с освобождением «комиссаров» восхищались в самой охранке
Политическую клоунаду Стефановича прекратила полиция. Последовали аресты крестьян, которые долго не понимали, что их одурачили. Они продолжали верить, что Стефанович действительно Верховный комиссар, что он «за народ», а тормозит дела лишь ближайшее окружение монарха.
Известный лидер петербургских экстремистов (их еще называли «троглодитами») Валериан Осинский, узнав об этой истории, пришел в восторг. Стефанович в его глазах был гением. В том же 1877 году Осинский явился в Киев и позаботился о том, чтобы Совет комиссаров покинул Лукьяновскую тюрьму в полном составе — тихо, мирно, без банальных подкопов, веревочных лестниц, погони и выстрелов. Стефанович, Бохановский и Дейч вышли через служебный вход тюрьмы на глазах охраны(!), проехали на экипаже через Подол к Днепру и бесследно исчезли.
Трюком Осинского восхищались в самой охранке. Уже потом, на следствии, адъютант жандармского управления капитан Судейкин пытался докопаться до исполнителя дела, некоего тюремного ключника, выведшего комиссаров на волю. Не для того, конечно, чтобы пришить дело (улик и без того хватало), но чтобы посмотреть на чудо-мастера. Он очень огорчался, видя, как арестованные один за другим отказываются от славы и почета. «Ну, вот!.. Блестящее дело! Освобождение из тюрьмы — блестящее дело! — повторял Судейкин даже с восторгом в голосе. — Я на вашем месте гордился бы таким делом, а вы почему-то отказываетесь».
С появлением Валериана Осинского подпольная жизнь Киева резко изменилась. Восхищаясь делами Совета комиссаров, он оставался сторонником политического террора. За несколько месяцев его руководства киевским подпольем горожане познакомились с такими «троглодитскими» методами борьбы, как запугивание, газетная дезинформация, шантаж, бомба, пистолет и удар ножом в спину.
Стефанович в Киеве больше не появлялся. Эпоха красивого революционного вранья закончилась. А вот стиль политического троглодитства в Киеве таки прижился. Остается надеяться, что не навечно…
303
Читайте нас у Facebook
