Гениальный пианист ференц лист, получавший за зимние концерты в киеве огромные деньги, сразу же проигрывал их в карты своему другу-студенту, известному шулеру
В старые времена картежные притоны в Киеве называли «ямками». Большинство из них располагалось подальше от глаз полиции, за Печерским форштадтом, на так называемых Ямках (в районе теперешней улицы Богомольца и Первой городской больницы). Некоторые из них — самые популярные среди молодежи — наскоро строились из досок в безлюдных местах, в оврагах. В дни зимних праздников туда пробирались тайными тропами, небольшими группами, в полном молчании, чтобы не привлекать внимания полиции.
Не дрогнув, студенты обобрали до нитки самого полицмейстера
В каждой «ямке» сидел опытный, а иногда и знаменитый игрок, который обычно и вел игру, то есть «метал банк». Им мог быть азартный человек при деньгах или закоренелый игрок, живший от выигрыша к выигрышу. Но чаще всего это был шулер, глава компании мелких жуликов, ездившей по губерниям с ярмарки на ярмарку в поисках простаков и лихих офицериков с казенными деньгами. Профессиональные игроки скрывались обычно под личиной никому не известных личностей с толстым кошельком и феноменальным везением. Сразиться с ними на зеленом поле удачи считалось делом рискованным, но достойным истинного игрока. «Хозяева «ямок», — вспоминал современник, — не старались щегольнуть обстановкой или угощением, сюда сходились не для еды или выпивки, главное — были бы раскрыты карточные столы. Вход свободный, гостя не спрашивали об имени, происхождении, занятиях. Коль скоро он выкладывал на стол банковые билеты или высыпал золото, это служило достаточной рекомендацией. Случалось, что хозяина спрашивали о неизвестной личности с толстым бумажником. Ответ бывал краток: «Я его вовсе не знаю». — «Как так? Ведь я и вчера с ним у вас играл». — «Вы могли играть вчера и третьего дня, и неделю назад, будете играть сегодня и завтра, а все-таки я его не знаю! Знаю, что он играет, расплачивается чистоганом. До остального мне дела нет». Можно думать, что к этим «неизвестным» игрокам переходили все денежки игроков известных. Последние проигрывали как любители, а те были картежники по профессии». Не прогореть за зеленым сукном в Киеве было невозможно. В подпольные притоны Печерска и Подола из потаенных глубинок Юго-Западного края на Крещение заплывали такие матерые акулы, перед которыми не могли устоять даже искусные игроки. Известный киевский шулер, студент университета Зигмунт Котюжинский прославился тем, что, войдя в доверие к гениальному пианисту Ференцу Листу, отплатил ему за дружбу тем, что сильно расстроил его финансы. Судьба свела их в Киеве не случайно. Котюжинский снимал зимой, на время крупнейшей ярмарки — Контрактов, квартиру, где держал банк (вел большую игру). А Лист, получая за свои концерты на Подоле огромные деньги, в тот же день проигрывал их в карты в каком-нибудь притоне. Содержал «ямку» и студент Скорупский. «Картежные вечера, — пишет киевский мемуарист, — у Зигмунта Котюжинского и у Скорупского продолжались подчас по нескольку суток, от субботы до вторника, а игра заходила за тысячи». Среди студентов университета тех лет были еще два знаменитых игрока — Росоловский и Окулич. Шулерами их можно назвать лишь отчасти, поскольку в свое занятие они привносили элементы модного в то время робингудства: с товарищами они играли честно, на шулерский лад настраивались лишь тогда, когда промышляли в домах купцов и чиновников. Однажды в Купеческом клубе им попался под руку сам полицмейстер Галяткин, и студенты, не дрогнув, обобрали его до нитки, над чем смеялся весь город. Большая игра шла и в некоторых аристократических домах. Шулеры сюда не допускались, но не всякий игрок решался переступить порог такого дома: часто здесь велась «дьявольская игра» с огромными ставками. И в выигрыше оказывались лишь те, кто приходил с большими деньгами и мог выдержать два-три чудовищных удара по кошельку. Остальные разорялись. Нередко, приехав в Киев в карете с родовыми гербами, покидали город в никудышной повозке. Во время зимних праздников в Киеве, рассказывает один из мемуаристов, «генерал Завадовский, атаман черноморских казаков, генерал Исленьев и князь Голицын играли в фараон и диабелку истинно по-дьявольски. Державший банк не переставал играть, пока кучи ассигнаций, плотно сложенных, не достигали ему до носа. По 10 тысяч рублей ставилось на карту, а ревизские души переходили из рук в руки, точно рублевики». Игроки в аристократических домах принимались, как гости. Обед подавался человек на 30. Кормили, правда, кое-как, зато от самого обеда (в час пополудни) и до двух-трех часов ночи пили вино. На огромном столе, за которым шла игра, стояли ряды бутылок с венгерским и шампанским. Пили арак и портер. Использованные карты сметали со стола на пол рукавом и под утро ходили по ним, как по ковру. Из-за дыма от трубок и сигар не видно было, что делает партнер на расстоянии двух метров. Вошедших хозяин приветствовал с бокалом в руке.
Чтобы попасть в светское общество, надо было освоить карточную игру
Увлечение картами не миновало и светское общество города. Характерной деталью богатого дома стал ломберный стол. Светский салон отличался от какой-нибудь «ямки» только тем, что здесь играли не прячась и «по маленькой», то есть не в примитивные азартные, а в солидные коммерческие игры. Например, в преферанс и винт, требующие ума, сообразительности и умения вести беседу с партнерами. Чтобы стать своим в киевском обществе, надо было научиться «расписывать пулю». Как вспоминал предводитель киевского дворянства Селецкий, по окончании университета он начал службу переводчиком в канцелярии генерал-губернатора, и заботы о его дальнейшем продвижении взял на себя сам Дмитрий Гаврилович Бибиков. Как на грех, молодой выдвиженец был совершенно равнодушен к картам, а следовательно, для высшего киевского общества он был совсем не интересен. Заботливый Дмитрий Гаврилович посоветовал заведующему своей канцелярии Андреевскому начать обучение новичка с карточной игры, а брату своей фаворитки графини Потоцкой — проэкзаменовать его. Лишь пройдя курс начинающего игрока, Селецкий смог занять место в салонах, где собирался круг лиц, составляющих ближайшее окружение генерал-губернатора. «По вечерам нельзя было обойтись без карт, — писал Селецкий. — Тот же преферанс, но уже по большой, по четверти рубля. Мне очень везло, и игра значительно увеличила мои средства. Когда узнали, что я играю, не было возможности отказаться от партии, и почти каждый день от 10 до 12 часов вечера я играл… чаще всего у Фундуклея, назначенного гражданским губернатором в Киев». Средние круги общества не отставали от высших. Власти не препятствовали распространению карт, видя в них средство отвлечь людей от вредной привычки рассуждать и умничать за столом. В мещанских домах не утруждали себя бостоном, вистом или преферансом, предпочитая простенькую, извозчичью «игру в три листка», но играли еще больше, чем в аристократических салонах. В праздничные дни сражения за зеленым сукном продолжались почти круглосуточно. На сон оставляли 3-4 часа, под утро вновь садились за стол, до полного изнеможения. Играли попеременно: одни вели игру, а другие отдыхали и пили, поджидая свой черед. На свежего человека необузданное киевское картежничество с пьянкой производило странное впечатление. Киев пользовался репутацией города игроков, столицы ломберных столиков. В ходу была присказка: «Варшава танцует, Краков молится, Львов влюбляется, Вильно охотится, а старый Киев играет в карты». Забавную историю рассказывает мемуарист Чалый: на Святках он, в то время студент университета, гостил в лесничестве, в обществе чиновников Межигорской фаянсовой фабрики. И все дни компания резалась в карты. «Обходя свой приход с молитвой, к нам завернул и батюшка отец Василий, — пишет Чалый, — и притащил с собою порядочный гаманец с вырученными за молитву медяками. Долго смотрел он на играющих, не принимая в игре участия, все порывался идти домой, но сердце не камень — примостился и он. Как застукали его межигорцы, как стал мой батюшка таскать из мешка пятаки, то только благодаря внезапно налетевшей попадье, не проиграл он всего, что принес с собою. Влетела матушка в комнату, как фурия, схватила почти пустой мешок, ругнула всю честную компанию и ушла. Сконфуженный поп поплелся вслед за ней, понурив голову».
Вместо запрещенных «ямок» появились полулегальные «мельницы»
Постепенно картежничество распространилось и в народной среде. Здесь играли в пьяницу, дурня, «невїрного дурня», хвалька, скубки, лаву, манахвейку, шистки, джгут. Названия карт были такие: туз, корона (король), краля или выншик (дама), хвалька (валет), хлап или нижник (десятка), девятка, висимка, симка и шистка. На деньги в народной среде играли редко. И вообще, на карты смотрели здесь как на безобидную забаву, имеющую мало общего с картежничеством высших кругов. Причем отдавали предпочтение «засмальцьованим картам». «Так как карты скоро грязнятся, — объяснял этнограф Исаевич, — то у игроков выработался особый способ их чистки: карты намазывают слегка свечным салом или лоем и затем вытирают чистой тряпицей, отчего они блестят, как свежевымазанный сапог. Карты, очищенные подобным образом, особенно удобны для «ляпанья» ими по столу, что, как известно, является признаком азарта в игре». Когда полицию стали бояться меньше, а страсть к деньгам возросла, игорные дома расползлись по всему городу, и игра в них шла уже не только в зимние праздники, а круглый год. Битвы за зеленым сукном происходили теперь чуть ли не на Крещатике! Подпольный игорный бизнес частично легализовался. Шулеры стали обосновываться в кафе, трактирах и ресторанах, где приличные (»коммерческие») игры не запрещались и для них ставились отдельные столики. Новые места азартных игр, в отличие от прежних нелегальных «ямок», стали называться «мельницами». Самая популярная из них находилась в центре Подола в ресторане «Сокольники» на Александровской улице в доме Балабухи. Дом этот сохранился до наших дней (улица П. Сагайдачного, 27а). В нем, к слову, и теперь находится какое-то злачное заведение… Доходы «мельниц» делились по определенным правилам: известный процент с выигрыша шел в пользу хозяина, другая часть выплачивалась ему же за карты, а остальная добыча распределялась между героями в зависимости от содействия в обработке посетителя. Участие хозяев ресторанов и кафе в шулерских делах не заслуживает, конечно, никакого оправдания. Но для жертв обмана это имело некоторое положительное значение, так как оберегало богатых посетителей и постояльцев от слишком больших проигрышей. Шулеры, работавшие под прикрытием солидного предпринимателя, уже не могли раздеть своего клиента до нитки и вынуждены были считаться с приличной репутацией заведения. В противном случае они ставили своего легального сообщника в щекотливое положение, и он, чтобы избежать скандала, спокойно сдавал их полиции. Изменился и облик киевского шулера. Он уже не был тем загадочным, «никому не известным господином», который появлялся на зимних Контрактах в Киеве в карете и с помощью «роковых сил» направлял течение десятков и сотен тысяч рублей от одного их обладателя к другому. Шулер новой формации ничем не отличался от обычного городского жулика. Старокиевская картежная «дьявольщина» закончилась. Пришел черед скучного денежного сговора полицейского пристава с шулером.
763Читайте нас у Facebook
