Георгий жуков, прощаясь с родными на вокзале киева весной 1940 года, со слезами на глазах сказал: «таким этот город я больше не увижу»
Маршал Георгий Константинович Жуков был на удивление талантливой, но в то же время противоречивой личностью. Недюжинный стратегический талант сочетался в нем с жестокостью к подчиненным, привязанность к семье -- с необузданным темпераментом. Наверное, поэтому столь много написано противоречивых книг и научных работ о жизни и деятельности полководца. В канун 30-летия со дня смерти Жукова «ФАКТЫ» публикуют малоизвестные детали из его биографии, исходя из рассказов людей, окружавших Георгия Константиновича при жизни -- супруги, дочерей, друзей.
Чтобы пойти на фронт простым солдатом, Жуков скрыл свое образование
-- В конце 60-х годов отец очень сдружился с писателем Константином Симоновым, -- рассказывала в интервью журналисту «ФАКТОВ» старшая дочь Жукова Эра Георгиевна. -- От него мы узнали о том, чего папа нам не рассказывал. Оказалось, чтобы не идти в школу прапорщиков, а попасть на фронт простым солдатом, отец скрыл свое образование. Во время первой мировой людей, имевших хоть какое-то образование, старались отправить учиться на прапорщика или унтер-офицера. Отец закончил четыре класса училища, что давало ему право поступить в школу прапорщиков. Но в приемной комиссии он сказал, что имеет всего два класса церковно-приходской школы -- прямой путь в солдаты. Симонову он признался, почему сделал это.
Накануне призыва папа навестил родных в деревне. Туда же на побывку приехали два молодых прапорщика. На отца они произвели отвратительное впечатление: нескладные, заматеревшие, осунувшиеся. Представив, что после окончания школы он, вот такой заматеревший мальчишка, станет начальствовать над бывалыми солдатами-бородачами, ужаснулся! Поэтому и скрыл училищное образование. Правда, после контузии (тогда он на полгода оглох на одно ухо) его все-таки отослали в учебную команду унтер-офицерской школы. Кстати, отец очень гордился своим первым офицерским званием, даже когда перешел на службу в Красную Армию.
С этим связан эпизод в биографии будущего маршала, который чуть не стоил ему жизни. В 1921 году Жуков в должности командира эскадрона участвовал в подавлении восстания крестьян в Тамбовской области (тех самых, которых маршал Тухачевский затем вытравливал из лесных укрытий хлором). Георгий Константинович отношения к этому не имел, а бросал в атаку своих всадников. В одном из боев командир, оторвавшись от бойцов, преследовал повстанца -- детину двухметрового роста. Здоровяк оказался еще и умелым фехтовальщиком.
Когда отец догнал всадника и уже замахнулся шашкой, тот в одно мгновение выхватил свою и через плечо назад рубанул отца в грудь, -- продолжает Эра Георгиевна. -- Удар был такой силы, что папу выбросило из седла. От смерти его спасло только чудо. Лезвие рассекло ремни от шашки, бинокля и нагана, стеганый сукном полушубок и гимнастерку. Но нательная рубашка оказалась абсолютно целой. Подмога подоспела вовремя, и повстанца зарубили. Когда убитого обыскивали, отец посмотрел его документы. Он, как и папа, тоже был унтер-офицером царской армии, драгуном.
«Мама несколько лет хранила меховое пальто, чтобы в трудное время поменять его на продукты»
Сражаясь с восставшими крестьянами, Жуков нашел не только славу, но и свою первую любовь.
-- Как-то отец с комиссаром эскадрона Николаем Яниным остановились переночевать в одной из хат, -- рассказывала Эра Жукова. -- Оказалось, там жил священник. Неожиданно они услышали на печи шорох. Конечно, подумали, что это враг, и схватились за оружие. Но сдернув покрывало, обнаружили, что там лежит девушка. Это была Александра Зуйкова, местная учительница. Она приходилась священнику дальней родственницей и спряталась в доме, пережидая, пока бои минуют деревню. Отец с комиссаром решили взять ее к себе в писари. Мол, у них она будет под более надежной защитой.
Правда, через пару дней отцу пришлось спасать девушку по-настоящему. Он стал случайным свидетелем того, как несколько бойцов из соседнего эскадрона гнались за Александрой с весьма недвусмысленными намерениями. Догнав преследователей, он отлупил их хорошо, в молодости был очень сильным. У них с Александрой завязалась дружба, а потом они поженились. Несмотря на все тяготы и лишения, мама следовала за папой повсюду.
Она умудрялась найти выход из любой ситуации. После гражданской войны папа служил в Белоруссии. Жили очень бедно. Купить ничего нельзя было, все выдавалось по карточкам, и мама стала вручную перешивать старые солдатские гимнастерки на юбки и платья. Из нательных рубах и кальсон шила белье, а обувь плела из старых ремней и веревок. Только в 1932 году, переехав в Москву, они обзавелись кое-какими вещами. Мама рассказывала, что родственники подарили ей меховое пальто (небывалая по тем временам роскошь). Но она его не носила, а хранила, так как знала, что в случае крайней необходимости такое пальто можно поменять на продукты.
Однажды, вернувшись из отдыха в Крыму, родители не обнаружили в своей коммуналке некоторых вещей, в том числе и пальто. Папа, конечно, заявил в МУР, но милиция так и не смогла найти украденое. И вдруг одна из знакомых увидела на улице женщину в мамином пальто. С помощью милиции ее задержали. Оказалось, незнакомка приобрела эту вещь в комиссионке. После разбирательств пальто вернули законным владельцам, но мама так ни разу и не надела его. От бесконечных переездов из гарнизона в гарнизон оно пришло в негодность.
Чтобы пережить отставку, Георгий Константинович 15 дней принимал снотворное
-- Мы переезжали так часто, -- продолжает рассказ Эра Георгиевна, -- что я не успевала запомнить номера школ, в которых училась, улицы и дома, где нам приходилось жить. Все наши пожитки в то время умещались в двух чемоданах. Третий был для папиных призов, полученных на соревнованиях, ведь он любил верховую езду. Впервые мы почувствовали, что у нас есть свой дом, только в Киеве. Это произошло осенью 1939 года, после успешного завершения боев на Халхин-Голе. Отец очень хотел попасть в Киев. Во-первых, Особый Киевский военный округ считался элитным, поэтому для военного человека возглавить такое формирование было очень престижно. А во-вторых, Киев очень нравился отцу. Приехав в этот город, мы словно перенеслись в другой мир.
Киев тогда расцветал на глазах. Прошло пять лет, как он вновь официально стал столицей Украины. Велось крупномасштабное строительство. И хотя новое жилье предназначалось для партийных деятелей и военных, нас поселили в небольшом домике по улице Кирова (сейчас Грушевского). И об этом мы нисколько не жалели. Особнячок был просторный и уютный, с красивой мебелью. Я, тогда еще ребенок, была без ума от небольшого дворика с садиком. Первое время любимым местом в городе был наш дом и дворик. Конечно, все мы приходили в восторг от Крещатика и каштанов, соборов и церквей. Кстати, чтобы мы сестрой смогли побывать в Печерской лавре, папа спользовал свое служебное положение единственный раз. Тогда посещение святыни было ограниченным, да и показывали далеко не все. Но отец позвонил, и нас на служебной машине привезли к воротам лавры. Экскурсовод ходил только с нами и показал места, куда обычным посетителям доступ был закрыт.
Мы очень полюбили Киев, и расставание с ним было для нас тяжелым. Даже отец, мужественный и стойкий человек, не смог сдержать эмоций. В январе 1940 года его назначили начальником Генерального штаба. Папа понимал, что война не за горами, поэтому, прощаясь с нами на киевском вокзале, он не смог сдержать слез. А напоследок сказал, что таким он Киев уже не увидит. Его слова в какой-то степени оказались пророческими.
Как известно, война стала для Жукова вершиной его карьеры. По ее окончании полководец был одной из самых популярных и знаменитых личностей не только в Советском Союзе, но и за рубежом. Возможно, это сыграло с ним злую шутку. Сталину, а затем Хрущеву, которому Георгий Константинович помог захватить власть, мешала популярность военачальника. Поэтому оба, каждый в свое время, старались избавиться от неудобного маршала. Но, по словам близких, хрущевская опала стала для него особенно болезненной. С этим связан малоизвестный эпизод биографии полководца.
-- Мы знали: если папа молчит, это первый признак, что ему очень плохо, -- вспоминала Эра Георгиевна. -- Он был потрясен отставкой, ведь военная служба для него -- смысл всей жизни. А тут его лишили всего, что с ней связано. Последней каплей было исключение отца из состава Президиума ЦК. Чтобы не сломиться, он принял безумное, на первый взгляд, решение: стал пить снотворное. Но это его спасло. Примет лекарство -- проспит несколько часов. Проснувшись, поест, побреется -- и снова снотворное Так продолжалось 15 суток. Мы боялись, что его организм не выдержит такой нагрузки. Но он категорически запретил кому-то сообщать и вызывать врачей. Затем прекратил пить таблетки и на целый день отправился на рыбалку. Вернулся он другим человеком. Очень изменился за эти 15 дней, но мы поняли, что он сумел победить всю свою боль и разочарование.
После этого он написал в ЦК письмо с просьбой разрешить поехать с семьей на курорт. Это пошло папе на пользу. Его силы восстанавливались буквально на глазах. Вернувшись с отдыха, стал писать письма на имя Хрущева, просил предоставить ему любую должность, даже обычного преподавателя в военном вузе. Но на все письма отца приходил ответ: «Пока такой возможности нет».
314Читайте нас у Facebook