Петр вельяминов: «моя четвертая жена моложе меня на тридцать с лишним годков»
В Санкт-Петербурге Петр Сергеевич живет на улице Миллионной, в двух шагах от Эрмитажа и Дворцовой площади. По питерским меркам, центровее некуда. Про другого сказали бы: «Повезло». Про Вельяминова так говорить не станут. Заслужил.
«В Эрмитаже, в зале героев войны 1812 года, висит портрет моего предка»
-- Неверно записал номер вашего, Петр Сергеевич, дома, по ошибке пришел к Эрмитажу и повернул в обратную сторону, хотя мог бы, наверное, и в Зимнем дворце поискать Вельяминовых. Думаю, нашел бы.
-- Обязательно. В зале героев войны 1812 года висит портрет Ивана Александровича Вельяминова, генерал-лейтенанта, члена Военного совета при Александре I. После Отечественной войны он занимал пост генерал-губернатора в Западной Сибири. Еще дед известен тем, что первым перевел с французского на русский трагедию Шекспира «Отелло».
-- Наверное, все-таки с английского?
-- Русские дворяне учили французский, получился двойной перевод…
Брат Ивана Александровича Алексей служил начальником штаба у Ермолова, участвовал в Крымской войне и в его честь город Туапсе императорским указом переименовали в форт Вельяминовский. Другой мой предок, Николай Александрович Вельяминов, был известным военным хирургом, лейб-медиком, академиком, четыре года возглавлял Военно-медицинскую академию в Питере, в Первую мировую командовал санитарной службой русской армии. В геральдической книге Российской империи написано, что Вельяминовы «служили престолу в боярах, окольничих и других знатных чинах, жалованы были поместьями».
-- И где же ваши родовые именья, Петр Сергеевич?
-- Их много. Например, в Рязанской губернии. И под Москвой есть деревня Вельяминово. Как-то меня пригласили туда. Местный начальник стал расспрашивать, не было ли у нас в роду декабристов. Нет, говорю, но на этом месте Дмитрий Донской поджидал Тимофея Вельяминова, воеводу московского.
-- Серьезное заявление… Предъявлять права на недвижимость не пробовали?
-- Пока такая мысль не посещала. А надо?
-- Александр Пороховщиков пытается отсудить фамильный особняк в центре Москвы…
-- Забавы! Когда-то нашими поместьями были Владыкино и Марфино, прикажете их требовать у Юрия Лужкова? В Москве, кстати, есть улица Вельяминовская в районе станции метро «Семеновская».
-- Хотя бы квартирку Юрий Михайлович мог вам выделить там по случаю…
-- Спасибо за заботу, но у меня вроде бы и так есть крыша над головой… Помните заповедь? Не верь, не бойся, не проси… Но вы не дали завершить рассказ. Наш род ведет историю с одиннадцатого века, когда племянник норвежского короля привел трехтысячную дружину в Киев к Ярославу Мудрому.
-- Неужели на протяжении десяти веков все Вельяминовы были военными?
-- Так повелось. Родовая профессия. И отец мой -- офицер. Закончил в Петербурге кадетский корпус и юнкерское Павловское училище, ушел в 1916 году на Первую мировую. Вот его фотография в форме поручика царской армии. С крестом на груди.
-- Служба на государя императора вышла Сергею Петровичу боком…
-- Папа отсидел в ГУЛАГе восемнадцать лет.
-- Ему дважды давали срок?
-- Но от этого, согласитесь, не легче… В Красную Армию отец перешел в 1918 году, командовал батальоном элитной Пролетарской дивизии, затем полком, но в 1930-м по навету был арестован. Дали десять лет, из которых отец в лагере провел пять. А в январе 1944 года его взяли повторно. Папа получил отпуск и на несколько дней приехал с фронта в Москву. Надеялся отпраздновать Новый год дома, а вместо этого… Маму забрали в ночь на первое января, потом пришли и за отцом… Я в тот момент уже сидел. Получил десять лет, отсидел девять.
-- И девять дней.
-- Совершенно верно. Уже потом подсчитал, когда вышел на волю. За решеткой подобной арифметикой заниматься нельзя, иначе запросто сойдешь с ума. Десять лет -- это же бесконечность! Помню, долго снилось, что меня не выпускают. Подхожу к воротам и слышу: «Ваши документы еще не готовы». Просыпался в холодном поту…
Никогда не забуду день освобождения, ирреальное состояние, которое испытал. Меня же взяли шестнадцатилетним, не знавшим жизни пацаном. Я и представления не имел о мире за колючей проволокой. Переступил черту и остановился. За спиной, по ту сторону забора, остался мой приятель, которому предстояло отсидеть еще два года, он что-то говорил, но я ничего не слышал… Пьянящий воздух свободы -- не литературное преувеличение, в самом деле кружилась голова… А еще я благодарил судьбу за подарок в виде роли сенатора Макферсона в спектакле «Русский вопрос». Это было в 1951 году на строительстве Куйбышевской ГЭС. Моя игра так понравилась лагерному начальству, что мне списали сто девяносто три дня.
«В моем личном деле в графе «социальное происхождение», была запись: «Из бояр»»
-- Почему такая странная цифра -- 193? Не сто девяносто и не двести…
-- Загадка! Хотя тогда я не задумывался о таких вещах. Скостили срок -- и спасибо.
-- Спасибо? Шутите…
-- Я радовался свободе и не хотел изводить себя терзаниями, кто виноват в случившемся со мной. Всегда любил свою страну. Отец меня так воспитал. Он ни разу не сказал дурного слова о России. Конечно, в нем жило ощущение несправедливости, восемнадцать лет лагерей даром не прошли, но папа и в мыслях не держал, чтобы отомстить кому-то, свести счеты. Более того, после первого срока он служил в системе ГУЛАГа.
-- Круто!
-- А ничего другого ему не предлагали. Везде первым делом требовали анкету, читали биографию и указывали «врагу народа» на дверь. Отцу только и оставалось, что идти туда, откуда вышел. Меченый…
Ведь и в моем личном деле в графе «социальное происхождение» была запись: «Из бояр». Поверьте, это хуже клейма. Порой бессильно плакал, доведенный до бешенства унизительными подозрениями. Помню, приехал в Дзержинск Горьковской области, устроился в местный театр, не успел оглядеться, как приходит участковый и заставляет заполнять кипу бумаг, мол, у нас режимный город… Ужасно жить, постоянно чувствуя на себе косые взгляды. Хочется отряхнуться, оправдаться, а непонятно, в чем твоя вина…
Вот вы спрашивали, все ли мои предки военные… Знаете, как мне было горько, что я не попал на Великую Отечественную? Писал Сталину, просил отправить на фронт, хоть и в штрафбат, но ответа не получил. До сих пор в День победы с завистью смотрю на ветеранов… Я должен был стать офицером, должен! Если бы не арест, пошел в военно-морское училище. Сражался бы с фашистами, а не сидел в Бутырке. Этапная камера располагалась в бывшей тюремной церкви, и я вместе с другими зэками прислушивался к доносившимся сквозь кирпичные стены звукам салюта…
Я ведь мог и не дожить до Дня победы. Сами понимаете, какая еда в лагере, а у меня организм молодой, растущий. Словом, похудел до 47 кило и загремел в лазарет в крайней степени истощения. Еще немного и отдал бы Богу душу. К счастью, нашлись добрые люди, помогли встать на ноги, перевели в бригаду малолеток, определили собирать ящики для снарядов. Там и пересидел самое трудное время. Из зоны вышел 9 апреля 1952 года. Надо было как-то устраиваться в жизни. О карьере военного и не мечтал. Правда, много позже мне все-таки довелось примерить офицерский китель -- на экране. В фильме «Версия полковника Зорина» был крупным милицейским начальником, а в «Возвращении резидента» вообще сыграл роль генерала КГБ.
-- Почему не отказались?
-- Это моя профессия…
-- Раз работали на одной картине с Георгием Жженовым, то наверняка в курсе, что он просидел много лет в ГУЛАГе. Как-то я беседовал с ним об этом. Точнее, пытался. Георгий Степанович ушел от разговора, а потом, визируя интервью, оставил подпись на каждой странице, словно на протоколе допроса. Я прямо-таки физически ощутил, как глубоко сидит лагерь в Жженове…
-- Испытываю искреннюю симпатию к этому человеку. Он многое перенес, и не нам его судить. А вы такие вопросы задаете… Что мог сказать Жженов? Или что отвечать мне, когда спрашивают, обижен ли я на страну? Меня ломала система, сопротивляться которой было бессмысленно. Другое дело, что машина террора состояла из конкретных людей с именами и фамилиями, и я оценивал поведение каждого, не прощая подлости и предательства. Понимаете, озлобиться на весь мир, обвинить его в своих бедах проще всего. Скажем, я ведь так и не смог получить высшего образования. Попробовал поступить в ГИТИС, но мне быстро дали понять, что не стоит зря силы тратить. Я не имел права жить в Москве и поначалу приезжал туда тайком. И реабилитировали меня только в 1984 году, через тридцать с лишним лет после освобождения.
-- Почему так долго тянули?
-- Если бы знал! Неоднократно подавал прошения о помиловании, но получал отказы. И только в 84-м вдруг выяснилось, что в моих действиях отсутствовал состав преступления… После этого мне сразу дали звание народного артиста, хотя прежде вычеркивали из всех наградных списков.
-- Но за «Вечный зов» вы же получили Государственную премию?
-- Думаю, по ошибке. Кто-то из гэбистов прошляпил, пропустил мою фамилию…
«В тюрьме сидел с венгерским журналистом, попавшим в плен под Сталинградом»
-- Известность к вам пришла после «Зова»?
-- Двумя годами раньше, когда по телевидению показали «Тени исчезают в полдень». Успех был ошеломляющий. Помню, первые две серии не вызвали ажиотажа, зато потом та-а-акое началось…
-- И как вам медные трубы?
-- Мне всегда хватало ума и вкуса относиться к себе с иронией.
-- А родители бурно отреагировали на вашу популярность?
-- Сестра не скрывала, что гордится мною, искренне радовалась всему происходящему, а папа с мамой… молчали. У нас в семье вообще было не принято расточать комплименты. Впрочем, и с критикой никто не лез. Считалось, человек сам во всем разберется.
-- Вы же знаете: доброе слово и кошке приятно.
-- Все так, но… похвалы в свой адрес я и не дождался. Единственный раз мои кинопробы удостоились внимания отца, когда к нему в гости пришли, как они сами себя называли, «старые недобитки», бывшие царские офицеры, и один из них, обращаясь к бате, сказал: «Не находите, Сергей Петрович, что ваш сын странным образом тяготеет к ролям большевиков?» Отец пожал плечами и по-французски ответил: «Се ля ви»… Папа всю жизнь оставался закрытым, сдержанным человеком и, хотя был прекрасным рассказчиком, не любил вспоминать войну и ГУЛАГ. Строго говоря, отец принадлежал к другой породе людей. Он и меня воспитывал в таком же духе. К примеру, считал, что настоящий офицер обязан знать несколько иностранных языков, поэтому и я учил английский с немецким.
-- Помните те уроки?
-- В тюрьме сидел с венгерским журналистом, попавшим в плен под Сталинградом. Милейший, должен сказать вам, человек. По-русски говорил плохо, и мы общались на немецком. Конечно, со временем многое подзабылось, но, когда бываю в гостях у троюродной сестры, живущей в Швейцарии, все быстро всплывает в памяти.
Дело ведь не только в языках. Родители прививали чувство собственного достоинства, личным примером доказывая, что в жизни нет ничего дороже чести. Это помогало, я никогда не отчаивался, даже в самые трудные минуты верил, что смогу вынести любой удар, справедливость восторжествует, и моя судьба сложится хорошо. Разве не чудо, что создатели «Теней» увидели меня в Свердловске и пригласили на главную роль? Я двадцать лет скитался по провинциальным театрам, ни разу не снимался в кино -- и вдруг такое предложение. Это счастье! И ведь картина получилась не проходной, раз ее до сих пор продолжают регулярно показывать по телевидению.
-- Смотрите?
-- Отрывками. Не столько за сюжетом слежу или игру оцениваю, как вспоминаю события теперь уже более чем тридцатилетней давности. У нас была замечательная команда, блестящий актерский состав. Жаль, многие ушли не востребованными…
-- А как вас в Питер занесло, Петр Сергеевич? Вы так долго подбирались к Москве, в 1972 году получили место в «Современнике», потом работали в Театре киноактера и вдруг все бросили…
-- Заносило сюда меня и раньше. Впервые приехал в Ленинград еще в 1936 году к папиному брату. Помню, увидел Неву и даже расстроился, что Москва-река такая узкая. Для меня оба эти города родные. Тут похоронены мои предки, в Питере жил и учился отец. Кстати, в доме, где мы с вами сейчас находимся, когда-то располагались офицерские казармы Павловского училища, которое окончил папа. Такие вот странные переплетения случаются в жизни…
Окончательно в Питер я перебрался одиннадцать лет назад. По личным обстоятельствам. Обычно в разговоре с прессой ограничиваюсь этой фразой, но коль уж вам так хочется знать все, могу добавить: переезду предшествовал долгий роман, я фактически жил на два дома и две семьи и в какой-то момент понял, что нужно определяться.
-- Это ваш четвертый брак?
-- Да. Помню, как-то еще в советское время партийная комиссия обсуждала мою кандидатуру перед выездом за границу: тогда порядок был такой, требовалось разрешение руководящих товарищей… Словом, зачитывают мою характеристику с места работы: «В быту скромен. Женат три раза». Посмеялись товарищи коммунисты и отпустили: 6 октября будет пятьдесят лет, как я в браке. Правда, с разными женщинами, поэтому золотой свадьбы не получится…
Татьяна моложе меня на тридцать с лишним годков. Она работала диспетчером на стройке, потом перешла в банк, а когда связала судьбу со мной, уволилась, посчитав, что теперь главное ее дело -- забота обо мне.
«В Омске у меня уже и правнучка есть»
-- С детьми общаетесь?
-- Не слишком часто. У каждого своя жизнь. Катя, старшая, живет в Омске, играет в местном ТЮЗе. Честно говоря, не хотел, чтобы шла по моим стопам, но дочка настояла. Стала хорошей актрисой. Сергей тоже получил театральное образование, даже снялся со мной в картине. Потом еще какое-то время играл, но в итоге сменил вид деятельности. Живет в Москве, занимается каким-то бизнесом. Не слишком крупным. Родил мне внука. Петра. Впрочем, в Омске у меня уже и правнучка есть.
-- Как зовут?
-- По-моему, Анастасия. Не знаю. Не помню… Но вы не подумайте ничего такого. Они все меня любят. И я их.
-- Вы еще одну дочку назвать забыли, Петр Сергеевич.
-- Ира тоже начинала учиться в Щукинском училище, ее хвалили в Театре Вахтангова, но… не хочу о ней говорить.
-- Значит, то, что писали в газетах, правда? Будто Ирина в состоянии аффекта едва не убила дочь, вашу внучку, а потом пыталась поджечь квартиру и покончить с собой?
-- Если знаете, зачем спрашиваете? Не заставляйте меня говорить об этом. Больно… Не могу ни понять, ни прокомментировать того, что стряслось. Выше моих сил.
-- Но ведь детей, как и родителей, не выбирают.
-- Я не отказываюсь от дочери, но и слышать о ней не хочу.
-- Лизу не думали забрать к себе?
-- Внучка совсем маленькая, а я не в том возрасте, чтобы нянчить малышей. В конце концов, у девочки в Москве есть отец, две бабки, другая родня.
-- А что с Ириной?
-- Ничего не желаю знать о ней. Пусть суд решает. Все, что мог, я уже сделал. Видимо, этого оказалось мало, чтобы отвратить беду… Я в самом деле стараюсь гнать от себя эти мысли. Изменить ведь ничего уже нельзя, остается лишь молиться Богу.
-- Так и делаете?
-- Не могу назвать себя истово верующим, посты строго не блюду, но считаю, что без надежды человеку никак нельзя. Крестили меня в детстве, девятимесячным. Рассказывают, будто так ухватил попа за бороду, что потом долго отодрать не могли… Моя тетка по материнской линии была монашкой, помню, ходили с ней в церковь на Шаболовке.
-- Хоть галстук пионерский при входе снимали?
-- Одно другому совсем не мешало. Пасху очень любил, куличи…
В последнее время моим любимым занятием стали воспоминания. Это так увлекает! Оказывается, память хранит очень многое, даже запахи.
-- Чем пахнет ваше детство?
-- Снегом. Чистым январским снегом: ЦПКиО, коньки… А какие американские горки раньше были в Ленинграде? Сказка!
-- Последнее место вашей работы в Питере -- Театр комедии. Достаточно неожиданный выбор. Все-таки у вас имидж серьезного человека.
-- Как говорится в телерекламе, имидж -- ничто, жажда -- все… Всегда хотел играть. А где?.. Я вам уже рассказывал про чувство самоиронии. Когда спрашивают, как отношусь к себе, отвечаю: «С пониманием».
-- А к другим?
-- По мере сил. Я не всепрощенец, но и не народный мститель, даже поведению врагов стараюсь найти объяснение. В крайнем случае мысленно вычеркиваю человека из своей жизни, ставлю возле его имени прочерк. Хорошо это или плохо? Не знаю. Все в нашей судьбе заранее предначертано, и правильно, что мы заранее не знаем будущего. Помните, у Игоря Северянина? «Встречаются, чтоб расставаться, влюбляются, чтоб разлюбить. Мне хочется расхохотаться… » Ну и так далее. Никто не скажет, что ждет нас завтра, но сегодня надо жить, встречаться, влюбляться.
-- Готовы к подвигам, Петр Сергеевич?
-- Как пионер! А если серьезно, то важно поставить красивую точку, не смазать финал. Думаю об этом…
Читайте нас у Facebook
