Мама Георгия Гонгадзе: «Таращанское тело» не принадлежит моему сыну ! Это труп неизвестного мне человека»
Потрескавшийся двухэтажный дом в центре Львова, в котором многие годы проживает пани Леся, находится недалеко от научной библиотеки. Внутренний дворик чем-то напоминает тбилисский — самодельные детские качели, горшки с цветущими геранями. Разыскивая нужную квартиру, поднимаюсь по стертой деревянной лестнице. Сыро, неуютно. Но меня ожидает сюрприз. В длинном коридоре с общим туалетом, куда выходят двери четырех крохотных квартирок, витают ароматы: 66-летняя пани Леся, поджидая в гости журналистку с поезда, печет блины с творогом.
«От испуга я сбежала в Тбилиси и полтора месяца просидела на 15-м этаже, глядя только на птиц»
— Садитесь поскорее, выпейте горячего какао! — приветливо поздоровавшись, тут же начинает хлопотать хозяйка. — Давайте-ка позавтракаем, съедим по блинчику. Или нет: сначала угоститесь сыром сулугуни. У меня на рынке знакомая молочница, она делает сулугуни совсем как в Тбилиси. Такого в Киеве не попробуете! — Леся Теодоровна нарезает нежный белый сыр аппетитными кусочками. — В Грузии его принято есть с черным хлебом, макая в соус ткемали.
Пани Леся всего неделю как вернулась из Тбилиси, где провела полтора месяца. Она огорченно вздыхает: целую сумку, набитую разными вкусностями, вынуждена была оставить своей тбилисской соседке.
— Так получилось, что некому было проводить меня до вокзала, а мне больше всего хотелось увезти с собой все эти вещи (кивает на небольшую настольную лампу под абажуром). Это бывшая керосинка, переделанная в электрическую лампу. Я провела с ней грузино-абхазскую войну, когда в тбилисских квартирах не было ни света, ни газа. Приходя из военного госпиталя, где я принимала раненых, в холодную квартиру, я тут же ложилась под шубу и пыталась согреться. А утром вскакивала с кровати, надевала ту же шубу и снова бежала на работу.
— Зато здесь у меня соседи хорошие. Если я не выхожу, плохо себя чувствую — они стучатся, спрашивают, что и как. Если надо, хлеба принесут. Но увы… — мнется Леся. — С некоторых пор я начала бояться людей. Ко мне в квартиру стали захаживать непонятные мужчины — с разговорами о валяющихся в лесах неопознанных трупах. Звонят по телефону какие-то молодчики — с сообщениями, что вроде видели Гию тогда-то в таком-то месте. Я, в общем-то, от испуга и сбежала. Полтора месяца сидела в Тбилиси на 15-м этаже, глядя только на птиц. Хорошо, если за это время пять раз и выходила в город за покупками!
В львовском жилище Леси Теодоровны, несмотря на солнечный сентябрь, довольно зябко. Хозяйка одета в спортивный костюм и длинную вязаную кофту. На кухонной газовой плите, на самой маленькой конфорке, постоянно греется кирпич — для тепла. Возле железного рукомойника скромно отгорожена занавеской ванна. В единственной крошечной комнатке тоже включен калорифер. Мы усаживаемся за маленький круглый стол, покрытый кружевной скатертью.
— Забрала с собой из Грузии дорогие сердцу вещицы — набор простых рюмочек, стеклянное блюдо. Родители дали мне их в приданое, а теперь хочется каждый день видеть их рядом, — улыбается пани Леся.
Хозяйка с увлечением рассказывает о том времени, когда она, юная «врачиха-стоматологичка», выходила замуж за красавца-грузина. Под впечатлением фильма Параджанова «Тени забытых предков» 23-летний студент-архитектор Руслан Гонгадзе вместе с другом приехал полюбоваться Карпатами и памятниками львовской старины и прямо на улице встретил девушку потрясающей красоты! В общем, кавказцу понадобилось всего три дня, чтобы пленить сердце юной медички.
— Уехав домой, он написал мне три письма. А потом явился с обручальными кольцами! — улыбается моя собеседница. — Играли две свадьбы — одну во Львове, другую в доме его родителей в Имеретии.
«Гия был очень дружелюбным, компанейским, его товарищи любили приходить к нам в гости»
Увы, рождение первенца у молодой пары было омрачено неприятными обстоятельствами.
— Я родила двойню, естественным путем, без наркоза, — говорит пани Леся. — Поэтому хорошо помню, что на свет один за другим появились два мальчика. Они оба кричали, их положили рядом на подоконник. Руслану, дежурившему во дворе, сообщили о двойне — он чуть не упал от счастья! Но спустя какое-то время врачи вдруг объявили, что первый ребенок умер. Отдать тельце сына, однако, отказались — мол, уже похоронили.
После родов у меня осталась лишь его бирочка с ростом и весом. А второй мальчик, Георгий, родился куда меньше братика — с весом всего лишь 1600 граммов. Мы пытались добиться правды, но ничего не вышло. Спустя год главврача этого роддома осудили за махинации с младенцами. Но пропавшего сына мне никто, естественно, так и не вернул.
В том, что молодые супруги расстались, когда маленькому Георгию едва исполнилось три года, Леся винит только себя.
— Да, у них в семье было так принято: мужчина не занимался хозяйством, уборкой. Руслан увлекался политикой, дом постоянно посещали бесконечные гости из Киева, из Москвы. Всем накрой на стол, подай чистое белье. А ведь я нянчила маленького сына, к тому же работала! В сущности, мы расстались из-за одной фразы, выпаленной Русланом в ссоре, — седая женщина качает головой. — Я была не права, надо было перетерпеть — хотя бы ради того, чтобы сын рос в полной семье.
Леся никогда не препятствовала встречам сына с отцом. Наоборот, Георгий рос под влиянием отца, увлеченного идеями независимой Грузии.
— Сын часто бывал у него в доме, общался и с дедом, и с бабушкой, и с новой семьей Руслана. А мне, чтобы одной тянуть ребенка, приходилось работать с утра до вечера. Сначала по специальности — стоматологом, потом занялась лечебной физкультурой. Кроме больницы, приходилось бегать и по домам. Лечебная физкультура, массаж. Утром успевала заскочить на рынок, вечером разбирала сумки. Мясо ставила тушиться на ночь, чтобы утром на столе был вкусный горячий завтрак. Товарищи сына ходили к нам питаться чуть ли не всем классом. Особенно, помню, нахваливали мой «французский супчик». А в нем ничего особенного не было, — опять улыбается хозяйка. — Обычный овощной бульончик с порезанными кругляшками сосисками и зажаренной на сливочном масле зеленью. Дело не в супе. Просто Гия был очень дружелюбным, компанейским, ребята любили приходить к нам в гости. В младших классах на школьных утренниках ему всегда доставалась роль Деда Мороза, он исполнял ее очень охотно, пока в один прекрасный день вдруг не заявил: «Все! Надоело! Хочу быть… волком!» А в старших классах сын серьезно увлекся легкой атлетикой, участвовал в соревнованиях, даже занимал призовые места. Из-за пропусков школьных занятий пришлось нанимать ему репетиторов чуть ли не по всем предметам. Так что я крутилась, как белка в колесе…
Леся Теодоровна с сомнением взглянула на портрет сына, висящий на стене над роялем.
— А может, зря я так старалась дать ему образование, воспитывала независимым и бесстрашным? Был бы мой сын слесарем, жил бы где-нибудь рядом со мной, а я бы сейчас пекла блинчики внукам…
Голос пани Леси дрогнул. Сделав вид, что непременно нужно достать что-то еще из холодильника, она вышла из комнаты. А когда вернулась, постаралась придать лицу бесстрастность.
— Гия поступил в институт иностранных языков, потом служил в армии — сначала в Туркмении, затем в Афганистане. Вслед за отцом, лидером Национального фронта за освобождение Грузии, увлекся политикой. Он боролся за независимость родной страны! Увы, кончилось все плохо. Звиад Гамсахурдия, став президентом, внезапно объявил Руслана Гонгадзе, который помог ему взять власть, одним из врагов нации. Даже песню такую сложили: «32 пули для 32 врагов народа». В грузинской газете, — пани Леся показала мне желтоватый, выцветший от времени номер, — 28-м по счету значился отец Гии — мой муж, которого я буду любить до конца жизни, — тихо добавила женщина.
Руслан Гонгадзе, не выдержав потрясений, умер в 1993-м — на 49-м году жизни. Его сыну Георгию тогда было 24. На 40-й день после смерти отца сын снова пошел на войну, сказав маме: «Это дело чести!» Надев белый халат, Георгий перевозил раненых. Но когда под бомбежкой погиб его друг, тоже санитар, Гия взял в руки автомат. Потом, уже как журналист, он отправился в Сухуми. Фильм «Боль моей земли» много раз показывали по телевидению. Во время съемки рядом с оператором взорвался артиллерийский снаряд, Георгия накрыло тучей шрапнели.
— Я узнала об этом лишь тогда, когда его, изможденного и окровавленного, доставили к нам в военный госпиталь. Он до последнего отказывался садиться на самолет, говоря: «Есть ведь более тяжелые раненые». В травматологическом отделении у Георгия насчитали 26 ранений. Его рубашка была пропитана кровью на груди, на спине. Это чудо, что он тогда остался живым!
«Череп выглядит, как пособие на уроке биологии — чистенький, беленький, прокипяченный!»
Доверительный разговор с Лесей Теодоровной прервал телефонный звонок. Звонил следователь Генеральной прокуратуры Александр Харченко, ведущий дело об убийстве журналиста Гонгадзе. Из обрывков разговора стало понятно: следователь настаивает на том, чтобы мать журналиста немедленно начала знакомиться с материалами уголовного дела против генерала Пукача. В сердцах положив трубку, пани Леся прокомментировала:
— Я ему сразу сказала: «Мы с вами это уже обсуждали, причем с глазу на глаз. И я больше не буду заниматься фальсификацией», — Леся Теодоровна, укутанная длинной ажурной кофточкой, дрожит, будто от холода. — Мне достаточно было первого суда, когда меня заставили прочитать уголовное дело по якобы убийцам моего сына, офицерам внутренней разведки милиции. Это все фарс! Тело, лежащее в морге, не принадлежит моему сыну!
Я попыталась успокоить 66-летнюю пенсионерку, но пани Леся, дрожа, как в лихорадке, сразу заговорила о больном:
— Летом прошлого года в Киевской области на указанном генералом Пукачем поле нашли человеческий череп, и Генеральная прокуратура тут же объявила, что страшная находка относится к «таращанскому телу». У меня даже сомнений никаких не было, что они именно так скажут! Я и спорить с этим не собираюсь. Дело в другом: «таращанское тело» не принадлежит моему сыну Георгию Гонгадзе! Это труп неизвестного мне человека. Я об этом уже много раз говорила: не такие стопы, не такие пальцы.
— Но мне предложили эти останки похоронить как сына, — возмущается пани Леся. — Я отказалась, предлагая Генеральной прокуратуре компромисс: заберу тело, похороню как неизвестного, буду ухаживать за могилой. Но им непременно надо, чтобы на надгробном памятнике было написано: «Георгий Гонгадзе». А я не могу на это согласиться!
— Вы рассказывали о двух молочных зубах вашего сына, которые прошлым летом привезли из Тбилиси (где они более тридцати лет пролежали в шкатулке с бижутерией) для проведения ДНК-экспертизы. Вы же хотели провести независимую экспертизу?
— Да, но позже отказалась от этого намерения. Череп мне показали. При мне распечатали, вынули из коробки. А он выглядит, как пособие на уроке биологии — чистенький, беленький, прокипяченный! Один зуб рядом лежит, остальные все на месте. И по зубам я сразу определила, что это не мой сын. У этого черепа зубы более крупные, а у Георгия были помельче и немного стертые — он во сне часто скрипел зубами. Я ведь стоматолог, разве я могу не заметить разницу между зубами? Так что для меня лично эта экспертиза ни к чему — зачем тратить деньги и силы? К тому же я не верю, что если я принесу результаты экспертизы, которая невыгодна следствию, то кто-нибудь обратит на нее внимание.
Если бы меня пригласили вместе с Мирославой сразу, провели бы нормальную экспертизу, то и дело бы давно закрыли. Но кому-то это было невыгодно. Кто-то хотел, чтобы Мирослава зашла без меня и опознала стопы среди кучи гнилых костей. А мне показали чьи-то кости через полгода, я их не опознала, но это кое-кого совершенно не устроило.
— Кстати, — вдруг настороженно говорит Леся Теодоровна, — сразу после исчезновения сына ко мне приходили непонятные люди, предупреждали, что могут быть «проблемы с родственниками». Вначале я не верила этой ерунде — и что же? Вскоре после одного из таких «визитов», в 2002 году, исчез мой 17-летний племянник. Через полгода его скелет в… нетронутой(!) одежде нашли на местном кладбище. А еще через месяц сын другой моей двоюродной сестры попал в ДТП: автомобиль, в котором он ехал, был умышленно поврежден — из-за утечки тормозной жидкости отказали тормоза.
Потом пани Леся горько добавила:
— Внучек я не видела уже почти десять лет. Не звоню им по телефону, не общаюсь по электронной почте. Хотя они уже и сами большие! В 13 лет могли бы и позвонить. Но, видно, там влияние мамы… Георгий привозил ко мне девочек за четыре месяца до своего исчезновения. Тогда мы с внучками провели полтора прекрасных месяца — ходили по городу, в гости. Я сделала им сюрприз — пошила красивые костюмчики. Потом Гия приехал за детьми. В июле 2000 года он уже рассказывал мне, что за ним следят.
… Раз меня не позвали — значит, кому-то это было надо. И сейчас, наверное, кому-то будет на руку, если я исчезну. Нету мамы — нету проблемы.
3408Читайте нас у Facebook
