Иван Драч: «Однажды на улице здоровенный амбал сказал мне: «Кончай со своими поисками правды! А то пырну тебя ножом…»
Когда 25-летний Иван Драч дебютировал в литературе, его поэма «Нiж у сонцi» ошеломила читателей дерзновенной новизной, потоком метафор. Свежести своей она не утратила и поныне. Вот только сегодня невольно произносишь «нiж у серцi»… Нынешней осенью Иван Федорович перенес операцию на открытом сердце, которой предшествовали горестные события. 24 августа, в День независимости, неизвестные подожгли гараж на даче писателя в Конче-Озерной. Хозяин, находившийся дома один, не пострадал лишь чудом. А машина сгорела. Она была дорога как подарок сына — Максима Драча, погибшего четыре года назад…
«Я пока невыездной. И из дому почти не выхожу»
С Иваном Федоровичем Драчом мы беседуем в его киевской квартире, в окружении книг, без которых он не мыслит жизни. Большая (к счастью, уцелевшая) часть библиотеки находится на даче, где «поработали» пришельцы.
— Очевидно, это был поджог, — говорит Иван Драч. — Когда на место происшествия приехали сотрудники МЧС, милиции и прокуратуры, один следователь сказал мне: «Кто-то вас очень любит». Подбросить на участок какое-то горючее вещество нетрудно. Наш Рекс — немецкая овчарка — сторожит у ворот с одной стороны, а с другой легко можно зайти… Я с той ночи на даче не был. Ездит жена, Мария Михайловна. Она курсирует, как лодочка, между Киевом и Кончей-Озерной. Говорит, что у нее два кавалера: младший — Рекс, и старший — я (улыбается). Вот сегодня поехала к молодому. А я пока невыездной. И из дому почти не выхожу.
— Это связано с перенесенной операцией?
— Да. Сразу после поджога сдало сердце. Сперва лечился в Феофании. А потом мой знакомый, кинорежиссер Владимир Савельев, посоветовал обратиться к его другу — известному кардиохирургу Илье Емцу. Так я попал в руководимый Емцем научно-практический медицинский центр, откуда меня уже не выпустили. Сделали операцию на открытом сердце (она длилась восемь часов) — заменили три жизненно важных сосуда. Оперировал хирург Бабляк, очень славный человек… С каждым днем чувствую себя лучше. Но запреты врачей стараюсь не нарушать. Вот меня звали на вечер в Шевченковский университет, и пришлось отказаться: по ступенькам подниматься еще не могу.
— А помните, когда вы впервые переступили порог университета?
— В 1958 году. Можно сказать, до нашей эры. На первый курс филологического факультета пришел после армии — в брюках галифе, солдатских сапогах, гимнастерке. Меня назначили заместителем секретаря комсомольской организации по идеологии. И однажды на политинформации я стал рассказывать о восстании советских политзаключенных в Караганде: повстанцы хотят справедливости, а проклятые сталинисты давят их танками. По наивности думал, что высказываюсь как правильный ленинец — ведь уже состоялся ХХ съезд КПСС, осудивший культ личности Сталина, и началось потепление (микровозрождение) общественной жизни. Но не тут-то было! Меня взяли под руки и повезли на улицу Владимирскую, в КГБ: допрашивали, перевоспитывали. Все три курса в университете меня «прорабатывали». Это было что-то страшное. Потом приятели сказали мне: «Иван, переводись на заочный и беги отсюда». К тому времени Павло Загребельный уже напечатал в «Лiтературнiй газетi» (нынешняя «Лiтературна Україна». — Авт.) мою поэму «Нiж у сонцi» с предисловием Ивана Дзюбы. И узнав, что меня преследуют в университете, не побоялся взять меня на работу — заведующим отделом художественной литературы.
Потом были Высшие сценарные курсы в Москве, которые и поныне вспоминаю добрым словом — столько интересных людей, творческих споров и замыслов…
«Мы с Параджановым через весь Киев несли трембиту на юбилейный вечер Коцюбинского, но в театр, где проходило мероприятие, нас не пустили»
Кинодебютом Ивана Драча стал сценарий фильма «Криниця для спраглих», снятого режиссером Юрием Ильенко. Эта картина 20 лет пролежала на полке. К счастью, у киношедевра «Камiнний хрест» судьба сложилась удачней.
— Однажды ко мне в гости зашел режиссер Леонид Осыка с книжечкой новелл Василя Стефаника в переводе на русский язык, — вспоминает Иван Драч. — А предисловие к книжке написал Андрей Платонов. «Слушай, Иван, — спросил Осыка, — это действительно такой гениальный новеллист, как об этом пишет Платонов?» — «Так, — говорю, — це дуже серйозний чоловiк». — «А ты можешь сделать мне сценарий по новелле „Каменный крест“?» И я сделал. Правда, взял на душу грех — свел воедино два рассказа. Главный герой «Камiнного хреста» — его гениально сыграл Кость Степанков — в фильме убивает сельского вора (эту роль исполнил Борислав Брондуков), о котором повествуется в новелле «Злодiй». Фильм удался. Там такой состав актеров! К тому же Осыка очень удачно импровизировал (а я всячески поощрял его импровизации). Помните финальный эпизод картины? Для него Осыка собрал глухонемых и слепых со всей округи. И сцена прощания с селом вышла необыкновенно сильной.
— Иван Федорович, слышала, что вы, обучаясь на сценарных курсах, проходили производственную практику на картине «Тiнi забутих предкiв». Вам довелось присутствовать на съемках?
— Выпало такое счастье. Я сопровождал Параджанова в разных ситуациях. Фильм создавался необычайно тяжело — случалось, и кинопленки выбрасывались в бурные карпатские речки… Между прочим, картину снимали к 100-летию со дня рождения Михаила Коцбюинского. Юбилейный вечер в 1964 году проводили в Театре имени Франко. Параджанов решил торжественно, от имени съемочной группы «Тiней забутих предкiв» подарить устроителям юбилея трембиту. И вот представьте: мы через весь Киев несем трембиту вдвоем (а ее только так и можно нести), а в театр нас… не пускают. Как Параджанов бушевал! В сердцах сказал мне: «Забирай ее себе!» И трембита, которая не смогла попасть на юбилей Коцюбинского, с тех пор стоит у меня дома — вот она, видите? — показывает собеседник. — Помню, приезжаю к Параджанову в Тбилиси — а в то время за ним еще следили органы — и, выходя из машины, замечаю, как из другого дома выбегают двое «наблюдателей». А Параджанов берет меня за руку, ведет на балкон и оттуда кричит: «Эй, кагэбисты и кибернетики, ко мне приехал Ваня Драч из Киева!»
— А кибернетики тут при чем?
— Уж не знаю, чем они ему не угодили.
— Вы как-то упоминали, что Параджанов подарил вам необычный подсвечник.
— Вот он — гуцульский трехсвечник с надписью в чисто параджановском духе: «Если сын — то бесплатно, если дочь — плати 25 рублей». Дело в том, что моя жена тогда ожидала ребенка, нашего первенца. «Доплачивать» за подарок не пришлось. Родился сын Максим. Дочь Марьяна появилась на свет позже… Марьяна работает сейчас на радиостанции «Свобода» в Праге. Родила мне внучку — ей шесть лет. Старшая внучка (дочь Максима от второго брака) тоже живет в Праге. А внук Иван — киевлянин, ему скоро будет 16 лет, учится в десятом классе, увлекается историей. Так что я богатый человек — имею внука и двух внучек.
— Простите, не могу обойти трагическую тему — гибель вашего сына Максима. У вас было предчувствие беды?
— Знаете, это долгая история. Она началась с чернобыльского взрыва в 1986 году. Максим учился тогда на IV курсе мединститута. Он вместе с коллегами спасал стариков, детей — вывозил их из зоны и сам заболел. Облучился. А чернобыльская трагедия всячески замалчивалась, и меня это возмутило. Понял, что нужно заниматься политикой. Вместе с единомышленниками мы создавали общества защиты украинского языка, «Мемориал», Народный Рух Украины… В 1990 году впервые массово отметили День соборности — миллионы людей, взявшись за руки, выстроились тогда в живую цепь, протянувшуюся от Киева до Львова. Я стоял на Софийской площади в Киеве, и с меня начиналась эта живая цепь… Но, знаете, заметил такую вещь: после того как я где-то выступал и говорил что-то резкое, сына избивали… Последние годы Максим занимался медицинским бизнесом и жил в Праге, но регулярно приезжал проведать нас. В Киеве его и убили. В день 20-й годовщины Руха. Официальная версия — несчастный случай. Дескать, Максим шел по улице, упал и ударился головой о бордюр, получив смертельную черепно-мозговую травму.
*Иван Драч с сыном Максимом и кинорежиссером Леонидом Осыкой на Крещатике в Киеве. Фото 1968 года (фото из семейного архива)
— Вы пытались это опровергнуть?
— Когда мы с женой стали выдвигать свои версии, то увидели, что все — милиция, больница, прокуратура — связаны в один страшный клубок. Змеиный… Я обращался к Юлии Тимошенко и Виктору Ющенко — безрезультатно. Позже обратился к Президенту Януковичу. И вроде начались какие-то подвижки в расследовании. Но затем случилось два происшествия. Ночью, когда я возвращался домой с телепередачи, на повороте к улице Саксаганского на меня налетела машина. Чуть не убила! Я подумал, что это случайность. А спустя пару суток средь бела дня на улице, в толпе, ко мне подошел здоровенный амбал и сказал: «Кончай со своими поисками правды! А то пырну тебя ножом». И тогда я понял, что все не так просто…
«Так всегда бывает: власть хочет сделать хуже, а выходит иначе»
— Вижу, на вашем рабочем столе лежит том со статьями известного литературоведа Юрия Шевелева.
— С Шевелевым мне довелось встречаться в Нью-Йорке, — рассказывает Иван Федорович. — Там же познакомился и с другими замечательными людьми — поэтом Евгеном Маланюком, историком-востоковедом Омеляном Прицаком — учеником Агатангела Крымского… Было это в 1966 году. В делегацию включили нас с Дмитром Павлычко. Причем ему нашептали, что я — майор КГБ, а мне — что Павлычко подполковник госбезопасности (к счастью, мы друг с другом объяснились, и подозрения рассеялись). Помню, как у меня вдруг исчез блокнот со всеми записями и адресами, а спустя неделю так же загадочно «нашелся».
— Его изучали «компетентные» товарищи?
— Разумеется. Время было такое: страшная идеологическая война СССР и США. Органы бдили. Официальным руководителем нашей делегации был Георгий Георгиевич Шевель, позже ставший министром иностранных дел. Как-то прихожу в гостиницу среди ночи, а он ждет, сидя за столом с бутылкой виски и газетами: «Твою мать, когда ты мне дашь выспаться?»
Сейчас я написал предисловие к книге Виталия Аблицова, посвященной взаимоотношениям Юрия Шевелева и Олеся Гончара. Гончар был вхож в семью Шевелевых, в ней же, кроме всего прочего, обучался правилам этикета.
— Не так давно в Харькове разбили молотком мемориальную доску, установленную в честь ученого.
— Это варварство, стыд и срам. Но поверьте мне: в скором времени мемориальные доски, увековечивающие память этого выдающегося языковеда и исследователя литературы, появятся уже в нескольких городах — и в Киеве, и во Львове. Так всегда бывает: власть хочет сделать хуже, а выходит иначе…
P. S. Мы встречались с Иваном Федоровичем до кровавой зачистки на киевском евромайдане. Власти хотели устранить людей, а вышло иначе. «Перемены неизбежны, — замечает Иван Драч. — Только бы у оппозиции хватило сил и мудрости. А мне лично нестерпимо больно, когда вспоминаю, что причастен к созданию государства (или псевдогосударства), которое стало пугающим монстром в цивилизованном мире. Разве можно убивать детей — свое будущее?»
5672Читайте нас у Facebook
