Александр Солодкий: "Первая седина на висках появилась у меня после Дебальцево"
Из зоны АТО начали возвращаться бойцы, которые год назад подписали контракт на службу в армии. За две недели до этого командиры батальонов заволновались: в подразделениях нельзя держать тех, кого надо демобилизовать, но этих солдат некем заменить. По данным Генерального штаба, в марте были демобилизованы 20 тысяч человек. В ближайшее время домой нужно будет отправить еще столько же, если не больше, ведь добровольческие батальоны в основном сформировали в мае-июне прошлого года. В 11-м батальоне, к примеру, в марте были демобилизованы около сорока человек, через месяц с передовой придется отправить еще сотню бойцов, а подкрепления нет…
С чувством юмора на фронте очень хорошо. Позывной «Гном» Саше дали за его рост — 193 сантиметра. Мы познакомились с Александром в июле на горе Карачун, куда я приехала с волонтерской группой «МЕГА-Полиграф». Парень сопровождал нас к штабу АТО в Краматорск. В следующие приезды Саша встречал гуманитарный караван на блокпостах, обеспечивал нашу безопасность. Когда мы приехали в Дебальцево и боец узнал, что его побратимы взяли в плен сепаратистов, возмутился: «Лучше бы я не с вами катался, а врагов арестовывал. Два месяца на войне, но еще не видел ни „сепара“, ни террориста. Я же здесь не для того, чтобы волонтеров охранять!» Уже через три дня Саша побывал в одном из самых страшных боев.
— Комбат Александр Гуменюк и начальник разведки батальона, взяв с собой десяток бойцов, поехали ставить блокпост в селе Петровское неподалеку от Дебальцево — таким был приказ штаба АТО, — рассказывает Александр. — Я находился в одном из БТРов, когда мы услышали автоматные очереди. Отправились на подмогу и поняли, что комбата и разведчика с позывным «Корсар» убили. Бой продолжался. Я видел, как в лицо ранило нашего старшину — 50-летнего Эдика Малеванного, как пуля вошла в его скулу, вылетел глаз… Не скажу, что мне стало страшно. Хотелось отомстить. Что мы сразу же и сделали. Я стрелял из одной за другой «мух» — мощных гранатометов, которые держат на плече. Когда все утихло, насчитал у своих ног не меньше десятка отстрелянных тубусов. Мы забрали тела погибших, положили в автобус раненых. Помню, как несли окровавленного Эдика, он еще пытался нам помогать, а получалось, что брыкается…
В том бою Сашу контузило, но в госпиталь он не поехал. Трое суток ничего не слышал. Не мог говорить по телефону — общался с помощью sms-сообщений. Тогда и написал: «Для своих 22-х лет я уже слишком много видел»… Бойцы, принимавшие участие в том бою, до сих пор эмоционально рассказывают: «Гном» стоял во весь рост, не пригибаясь, вокруг него свистели пули, а он палил, как артиллерийская установка"…
— Постепенно я снова начал слышать, правда, в ушах постоянно свистело и шумело, — продолжает Александр. — Иногда на несколько минут пропадал слух, но я не придавал этому значения. Уже гораздо позже, в киевском госпитале, куда я попал с ранением, врачи объяснили: мог навсегда оглохнуть.
Именно бойцы 11-го добровольческого батальона ставили блокпосты в Чернухино и Никишино, которые вскоре стали самыми горячими точками зоны АТО. Уже тогда, в сентябре, и солдаты, и журналисты, в том числе «ФАКТЫ», говорили о том, что если не выравнивать линию фронта, не усилить позиции, Дебальцево превратится в «котел». Больно и страшно от того, что к этим прогнозам не прислушались и мы потеряли многих ребят…
— В сентябре объявили перемирие, после чего в нашем подразделении стало больше раненых, чем во время прямых столкновений, — продолжает Александр. — Нам запретили стрелять, фактически нельзя было защищаться. При этом наши позиции постоянно атаковали, поливали огнем из «Градов», минометов. Враг накапливал технику, силы. Разведка постоянно приносила сведения об укреплении позиций противника. Лучше бы мы наступали и «выдавливали» этих гадов — больше было бы толку. А так — сидели на своих позициях и ждали, откуда прилетят снаряды и кого ранят.
За полтора месяца перемирия в батальоне пострадали более тридцати человек. Среди них оказался и Саша, получив ранение вскоре после своего 23-го дня рождения.
— Услышав свист минометных снарядов, увидев, как они ложатся по полю, я бросился в укрытие, куда уже нырнули мои друзья, и вдруг почувствовал удар по голове, как будто мне дали сильный подзатыльник, — тот день боец помнит в мельчайших подробностях. — Уже в блиндаже коснулся затылка и понял, что на пальцах осталась кровь. Обстрел продолжался. В укрытии нас было человек шесть. Мы жались друг к другу, как маленькие дети. Мой друг начал закапываться глубже в землю, руками выгребая из-под себя грунт. Казалось, один из снарядов влетит в блиндаж — и мы останемся в братской могиле. Вот тогда было настолько страшно, как ни в одном бою, ни в одной засаде, в которую мы попадали. Я вслух начал читать «Отче наш». Обстрел продолжался очень долго. Я не понимал, что у меня с головой, насколько серьезно ранен. Когда все окончилось, меня отправили в Артемовск, а оттуда — в столицу.
Из сантиметровой раны киевские врачи извлекли несколько небольших металлических осколков, которые застряли в кости. «Видимо, у меня кевларовый череп», — шутил потом Александр. Но врачи были однозначны: «Ты родился в рубашке. Если бы осколки вошли под другим углом, рана оказалась бы смертельной».
— После обследования специалисты отметили, что меня снова контузило, — продолжает Саша. — Да я и сам это уже понял — слух ухудшился, а шум в ушах усилился. Появился еще и писк. Не помогли ни капельницы, ни таблетки, ни курс лечения в барокамере. Я не могу ездить в метро, находиться в шумных помещениях. Часто переспрашиваю — просто не слышу часть фразы, из-за чего неловко себя чувствую. Когда учился в школе, мог кого-то обозвать контуженым, не понимая значения этого слова. А теперь… Никому не пожелал бы такого.
Несмотря на свои проблемы со слухом, Саша не взял направление, чтобы пройти медицинскую комиссию, хотя мама уговаривала его это сделать. «Как ты себе представляешь — меня комиссуют, а мои друзья будут воевать?» — ответил тогда Александр. В конце декабря вместе с батальоном он снова отправился служить сначала на границу с Крымом, а затем — в Донецкую область под аэропорт. Оттуда его и вызвали домой в связи с демобилизацией.
*На День украинской армии волонтеры подарили разведчикам 11-го батальона раритетных плюшевых медведей. Саша (слева) свой талисман посадил в БТР и теперь шутит: «Я уехал, но мой медведь продолжает нести службу»
— По сравнению с Чернухино и Дебальцево то, что происходит в районе Песков, Водяного и Опытного, — настоящий ад, — говорит Александр. — Обстрелы здесь практически не прекращаются. Бывает, из укрытия нельзя выйти в течение нескольких часов, до туалета нужно пробежать под огнем… Когда объявили перемирие, только один день было тихо, а затем все продолжилось с той же силой. И сейчас, как и осенью, именно в период, когда якобы все спокойно, наш батальон несет потери. Буквально через несколько дней после минских договоренностей погиб 26-летний разведчик с позывным «Лор». В тот же день ранило моего друга 25-летнего броварчанина Виталия Егорова — осколки гранаты прошили всю левую часть его тела. Специалисты не рискнули доставать осколки из плеча, металл остался и между ребер. А в тот день, когда пришел приказ о демобилизации меня и других бойцов батальона, ранило еще одного разведчика, с которым я спал на одних нарах в блиндаже. Киевлянину Саше Самсоненко, 22-летнему снайперу, минометный осколок прошил щеку, выбил зубы, раздробил кости челюсти, задел руку. В зоне АТО идет настоящая война.
Каждый день Саша старается созваниваться с друзьями, оставшимися на линии огня. Это не всегда удается — в районе Донецкого аэропорта отсутствует мобильная связь. Поговорить можно только с теми, кто выезжает из этой зоны на задания.
— Сидя под обстрелами, мы с ребятами, которые уже пережили ранения и контузии, не раз признавались друг другу: зная, как это бывает, воевать гораздо сложнее, — продолжает Саша. — Летом мы на школьных автобусах, не имея тяжелой техники и крупнокалиберных орудий, освободили и зачистили от боевиков несколько населенных пунктов. Нужно было продолжать наступательное движение, а мы даем врагу возможность накапливать силы и выбивать нас постоянными обстрелами.
— Я дождаться не могла возвращения сына с войны, — вздыхает мама бойца Оксана, тоже военнообязанная. — Когда в марте прошлого года Саша собрал рюкзак и сказал, что идет защищать страну, естественно, расплакалась. «Сынок, — говорила, — а как же я? Ты мой единственный ребенок». На это он строго ответил: «Украина у меня тоже одна!» Что я могла на это сказать? Другие матери также провожают на фронт своих сыновей и молятся, чтобы они вернулись целыми и невредимыми…
И если в первый раз Саша еще признавался маме, где находится батальон, то сейчас делал все, чтобы она не узнала правду.
— Мы были уже возле аэропорта, а я продолжал говорить, что мы еще несем службу в Херсонской области, — рассказывает боец. — Свои редкие звонки домой объяснял тем, что выезжаю на задания и отключаю телефон.
У Александра над висками появилась седина, несмотря на юный возраст.
— Сейчас, когда демобилизовался, мама сказала, что седины стало больше, чем было после Дебальцево, — говорит Саша. — И это неудивительно. Многие взрослые мужики, приехавшие на передовую без единого седого волоска, через месяц становились белыми, ведь рядом погибали такие же добровольцы, как я. Вернувшись в Киев, пошел в Дом офицеров посмотреть выставку, посвященную войне на востоке Украины. Знаю, что среди экспонатов есть машины, оружие, осколки, вражеские флаги, которые передал в музей наш батальон. А на стене здания висят фотографии погибших бойцов. Здесь и снимок нашего комбата Александра Гуменюка… Неожиданно я нашел фото парня из Вышгорода, с которым вместе служил в армии. Ему, как и мне, было всего 23 года…
Несмотря на неоднократные ходатайства руководства батальона о том, чтобы Александра наградили, его до сих пор не отметили.
— На самом деле ордена «За мужество» получают многие штабные офицеры, а добровольцы, которые действительно участвовали в боях, в большинстве своем остаются без наград, — не удивляется Александр. — Я знаю множество таких примеров и не считаю, что сам достоин медали, ведь ничего выдающегося не сделал… Честно говоря, меня сейчас больше тревожит вопрос того, что нам, участникам боевых действий, обещали выделить землю или дать квартиру. А когда я начал интересоваться, кому писать заявление и кто в нашем городе решает эти вопросы, все развели руками. Я все детство прожил с родителями в общежитии. Потом нам дали служебную квартиру. А сейчас я хочу свое жилье, чтобы было куда привести жену, чтобы было где растить сына и дочь… Пытаюсь искать работу, но две тысячи гривен зарплаты при нынешних ценах — это же смешно. А ведь, решив уйти защищать страну, я уволился с хорошей работы. Многие в нашем батальоне оставили бизнес, посчитав, что сейчас важнее вернуть мир в страну. Но государство не очень-то это ценит, не спешит заботиться о своих воинах, устроить их жизнь в тылу. Неправильно это…
Когда на днях мы созвонились с Александром, я неожиданно услышала:
— Повестка пришла моему двоюродному брату, который никогда не служил в армии. Его будут готовить в качестве связиста. Вот сейчас ищем экипировку, ведь бронежилет, берцы, каска, аптечка должны быть свои, хорошие, проверенные. Спасибо, что добрые люди нам помогают. Честно говоря, думаю через месяц — именно столько времени брат проведет в «учебке» — пойти воевать вместе с ним. Не могу отпустить его на войну без присмотра…
— А мама знает о твоем решении?
— Еще нет. Узнает, когда рюкзак соберу…
7476Читайте нас у Facebook
