Беженка из Донецка: "Депрессия разрывала меня на куски. Я рыдала днем и ночью"
Бросив свою квартиру в Донецке после прихода «русского мира», Лиза поселилась с семьей в Мариуполе прямо на берегу моря, арендовав роскошную «сталинку».
— Мой дом в Донецке цел, все мои родные живы, я снимаю прекрасную квартиру, — говорит Лиза. — Казалось бы, чего еще желать? Но до недавних пор депрессия разрывала меня на куски. Я рыдала днем и ночью, тоскуя по прошлой жизни.
Боль, отчаяние, мысли о суициде, вспышки агрессии и полная апатия, граничащая с нежеланием жить. Это лишь некоторые из признаков посттравматического синдрома, которые переживают тысячи переселенцев с востока Украины. Многие из них не понимают, что им нужна помощь психологов. Другие не верят в нее. «Чем вы можете мне помочь, если мой дом разрушен или его вот-вот могут разбомбить?» — скептически спрашивают они у психологов. — Что вы будете делать, если сюда войдут танки? Как вы нас спасете?". И правда, как?
— Я постоянно убегаю от войны, — говорит Лиза. — Как только начались артобстрелы, отправила сына с бабушкой в Днепропетровск. В тот день, помню, отменили поезда, и таксист их домчал до Днепропетровска за 400 гривен. Мой банк не захотел оставаться на оккупированной территории и переехал в Краматорск. Я — вместе с ним, чтобы не лишиться работы. Муж, работавший мастером на коксохимическом заводе, нашел работу в Мариуполе и отправился туда. А я забрала сына и опять вернулась в Донецк, надеясь на перемирие. Но артобстрелы продолжались.
Мне казалось, Максимка привык к артобстрелам (мы обычно прятались в ванной и рисовали там при свете свечей). Но как-то я заметила, что у него появилась привычка часто мыть руки. Помоет, а потом опять: «Мама, они грязные» — и так раз двадцать. Я уже и объясняла, и раздражалась, а ребенок методично ходил мыть руки — аж до шелушения кожи. Это уже потом психолог объяснила, что у Максимки появился невроз навязчивого действия, таким образом он «смывал» тревогу. Ведь он сидел под артобстрелами, слышал разговоры взрослых о чужих смертях, часто переезжал и жил без мамы. Психика его была нарушена…
Ситуация не изменилась даже тогда, когда я бросила квартиру в Донецке и переехала вместе с сыном к мужу в Мариуполь. За две тысячи гривен в месяц мы сняли в Мариуполе «сталинку» с видом на Азовское море, с большим парком рядом. На аренду жилья нам хватало. Муж работал. Я раньше получала высокую зарплату, и у меня остались сбережения. Оформила пособие по безработице. Казалось бы, живи себе спокойно. Но я постоянно плакала, чувствовала тревогу, безнадежность, усталость. Душа не успокоилась. В непривычной обстановке, вдали от родных, которые остались в Донецке, мне было плохо. Снились кошмары — что умирает муж, хотя он был жив и здоров…
Иногда я выбиралась в Донецк к родителям и подругам. Везла туда целые сумки: мясо, лекарства, кукурузные хлопья детям… Подруги сетовали, что в Донецке сейчас много некачественного российского товара. Сплошные эрзац-продукты: молоко без вкуса молока, подсолнечное масло, на котором невозможно жарить, порошки, которые не стирают. А даже если попадалось что-то натуральное и настоящее, продавалось оно вдвое дороже, чем раньше. Короткие поездки в Донецк от депрессии не спасали, наоборот, после увиденного еще больше загоняли в нее.
Если бы еще с Максимкой было все в порядке… Но мой малыш продолжал пропадать в ванной, смывая со своих ручек несуществующую грязь. К тому же добавилось еще одно: он постоянно рисовал в альбомах жуков-богомолов, хотя просила его изобразить что-то другое. Как тут не сойти с ума?
Однажды, зайдя в Мариуполе в магазин, где работал телевизор, увидела, как по одному из центральных украинских телеканалов показывают ребенка, пережившего войну, — в его рисунках был только черный цвет. С мальчиком работали психологи Гуманитарного штаба Рината Ахметова. «Вот бы нам с Максимкой таких психологов», — подумала. И тут диктор на экране добавила, что такие центры действуют не только в Киеве, но и в Донецке, и в Мариуполе. «Так я ж в Мариуполе сейчас живу!» — обрадовалась. Записала телефоны центров и быстро позвонила туда.
— Мама пришла с жалобой, что сын странно себя ведет, — рассказывает психолог Гуманитарного штаба Рината Ахметова Елена Мурза. — Он представлял себя жуком-богомолом, беспрерывно мыл руки. Во время занятий мы поместили малыша в группу, где находилось семь человек в возрасте от трех до шести лет. Ребенок поначалу был малоконтактным. Он не называл себя по имени, не разрешал дотрагиваться, сторонился детей, что часто бывает с детками, пережившими травматический опыт. Я дала своим маленьким подопечным задание нарисовать образ защитника. Максим потихоньку втянулся в работу. И нарисовал защитника: это оказался… цветочек для мамы. Ну, если до этого он рисовал только жуков-богомолов, это был прогресс. (Улыбается.)
*Психолог Гуманитарного штаба Рината Ахметова Елена Мурза с помощью арт-терапии возвращает своим маленьким подопечным радость жизни. «Поберегите детей. До шести-семи лет малышам не обязательно знать, что кто-то кого-то ранил или убил», — советует она родителям
— Я думала, Максимку так быстро не вылечить, — говорит Лиза. — Как же обрадовалась, когда после двух сеансов он стал более спокойным и мыл руки намного реже, а потом и вовсе отказался от этой навязчивой привычки, руки уже мыл, как обычно. Психолог обратила внимание и на мое состояние. Я постоянно плакала. Елена спросила: «Ты почему плачешь? Я встречала много людей, но ты так горько плачешь, что сама не могу сдержать слез».
До этого у меня был негативный опыт общения с психологом. Я потеряла первого ребенка (после гриппа у меня случился выкидыш), потом родила второго, Максимку, который долго болел. Помню, пришла однажды к одному из донецких психологов в истерике: «Помогите спасти сына! Я не хочу его тоже потерять…» Это было еще до войны.
Специалист попался авторитарный, жесткий. Она меня не жалела, наоборот, прессовала, пытаясь заставить взять себя в руки. Может, кому-то такая методика, такая жесткость, и по нутру. Мне же нужен был не ледяной душ, а какой-то источник теплоты, возле которого я могла бы согреться.
И тут — психолог Гуманитарного штаба Рината Ахметова Елена. Она была такой сочувствующей, душевной. Положила теплую руку мне на спину. Как мама. Дала выплакаться. Я почувствовала огромное облегчение. Елена сказала, что сейчас нужно делать, чтобы найти душевное равновесие. Для начала посоветовала иногда отделяться от сына. К примеру, мы спим вместе, но, по словам психолога, ребенок должен иметь отдельную кроватку. А если это невозможно, на общей кровати хотя бы положить разделительный валик.
— С мамой тоже надо было работать — так же, как и с сыном, — вспоминает Елена Мурза. — Что происходит с переселенцами? Попадая в чужой город, они теряют прежнюю поддержку: друзей, родных, соседей. И замыкаются на ребенке, начинают искать: что-то с ним не так. Потом отдаляются от детей, а после периода отчуждения возвращаются и иногда начинают кричать на них, даже бить, чего раньше не было. То есть многие находятся на грани срыва. И решение обратиться к психологу — самое верное в такой ситуации. Мы дали Лизе советы. Они должны были стать лечебным снадобьем и для мамы, и для сына. Вот некоторые из них.
Первое. Какие бы драмы ни пережил ребенок, не позволяйте ему командовать вами. Мама должна держать позицию: главный не малыш, который капризничает и требует, а мама, потому что она может защитить.
Второе. Воспринимайте ребенка таким, какой он есть. Не падайте в обморок от того, что он называет себя богомолом или еще как-то. Если мама пугается, ребенок это чувствует и может начать манипулировать родителями в надежде что-то выпросить: внимание, игрушку, разрешение подольше смотреть телевизор. Можно сказать: «Ну, сегодня богомол, завтра зайчик. Ничего, богомольчик, прыгай» — и не заострять внимание на том, что «наш сын, оказывается, чувствует себя насекомым».
Третье. Установите режим, сочетающий жесткость и гибкость. Если такие незыблемые вещи, как, к примеру, сон и приемы пищи, должны происходить в одно и то же время, то остальное — дополнительный перекус, игры, занятия — можно перемещать.
Четвертое. Не играйте с ребенком постоянно, если вы устали или не хотите, или у вас другие заботы. Такие игры могут быть изнуряющими для мамы, как случилось с Лизой. Сын просил — и Лиза беспрерывно играла, что уже начало вызывать у нее психологический дискомфорт. Тут желательно устанавливать границы: час утром и час вечером. А в другое время мама отдыхает или занята. В такие периоды малышу достаточно ободряющей улыбки или взгляда родных. Если родители в постоянной доступности, у ребенка потом могут возникать проблемы в школе. Он будет вести себя демонстративно, «тянуть одеяло на себя», пытаясь привлечь внимание и обижаясь, если его игнорируют. Ведь мама с ним играла все время!
С помощью таких правил ребенок, особенно переживший войну, чувствует себя в большей безопасности, лучше развивается. Ему спокойно, когда мама предсказуема, когда она устанавливает понятные ограничения и разрешения.
К сожалению, в состоянии растерянности, краха прежнего привычного мира, мамы становятся менее удачливыми в воспитании детей.
— Какие типичные ошибки совершают мамы, пережившие войну?
— Чаще всего сталкиваюсь с тем, что они считают своих детей более взрослыми и вываливают все подробности войны на головы своим чадам, — отвечает Елена Мурза. — Они как бы распределяют эту тяжесть, эту психологическую ношу на всех членов семьи, в том числе малышей. Ребенку год и семь месяцев, но мама утверждает: «Он понимает, кто в кого стреляет!». Другой случай: пятилетней девочке мама рассказывает: там плохие дяди, а тут хорошие. Но до восьмилетнего возраста ребенок не понимает, что происходит, он просто пугается страха взрослых людей.
Поэтому я советую мамам: поберегите детей. Что бы ни случилось, какую бы страшную сцену малыш ни увидел, лучше сказать: «Дяди так играют». До шести-семи лет детям необязательно знать, что кто-то кого-то ранил или убил.
Ничего не говорить детям вообще — вторая крайность. Бывает, родители мечутся, ничего не объясняют детям. Дети тоже начинают паниковать. Родители должны приемлемым образом объяснить: «Мама волнуется, потому что нужно собрать чемоданы» или «Я встревожена, потому что мы должны как можно быстрее отсюда уйти».
Если ребенку больше семи лет, ему уже можно говорить: «Да, стреляют, да, это война, но у нас безопасно, и я тебя защищу». Пусть даже в это время вы сидите в подвале или ребенок слышит выстрелы, нужно дать ему уверенность, что родители сильные, они спасут его от любой беды.
— А что говорить подростку?
— Они уже понимают всю картину событий. И тут есть две крайности. Либо они становятся сверхосторожными — боятся выходить из дома, либо начинают заигрывать со смертью. Война для них как сцена для бравирования собственной смелостью. И это страшно. Подростки, несмотря на множество трагедий вокруг, уверены: уж они-то будут жить вечно, им ничего не грозит. Такое безрассудство опасно: парни могут подорваться на растяжках или прибежать на блокпосты, демонстрируя свою смелость. Поэтому родители должны дать почувствовать подросткам свою любовь и веру в их исключительность еще до того, как они начнут заигрывать со смертью. Очень важно лишний раз обнять сына или дочь, поцеловать и сказать: «Ты самый лучший, самый смелый. Давай подумаем, как нам жить долго и счастливо, как себя вести, чтобы наша семья не пострадала в этой войне».
— Чего больше всего боятся переселенцы?
— В первую очередь, лишиться жилья. Если страх за свою жизнь или здоровье и жизнь других членов семьи периодический, то страх потери жилья терзает людей постоянно, особенно тех, кто его уже потерял. У многих эта мысль все время крутится в голове. Мы, психологи, с помощью специальных методик освобождаем травмированных войной людей от отравляющих душу мыслей, расчищаем путь к позитивному мышлению, пытаемся активизировать силы, которые помогут жить. К примеру, упражнение «Трамвай». Я прошу человека представить, что его страх, его самая ужасная мысль, едет на трамвае. Но человек пропускает «трамвай» мимо, даже если он остановился и открыл двери. Пусть закрывает дверь и проезжает мимо, увозя страшные мысли.
Иногда нам говорят: «Вот вы сидите, а если в наш город войдут танки, как вы нас спасете, что вы будете делать?» Я спрашиваю: «А что будете делать вы? Как поймете, что надо уезжать? Что вы с собой возьмете, куда и какой дорогой поедете?» Ведь действие, поступки освобождают нас от страхов. Когда мы действуем, нам бояться просто некогда.
Избавившись после консультаций наших психологов от навязчивых мыслей и страхов, многие переселенцы выходят из состояния оцепенения и начинают планировать свою жизнь на долгосрочную перспективу. Начинают не пережидать, а жить, чему мы очень рады.
P.S. Психологи Штаба Ахметова работают в Киеве, Донецке, Славянске, Красноармейске, Днепропетровске, Запорожье, Луганске, Алчевске, Северодонецке, Полтаве, Одессе, Николаеве, Львове и Мариуполе.
Вы можете задать анонимный вопрос психологу по электронной почте [email protected] или позвонить по телефону 099−907−70−04.
Фото в заголовке с сайта trust.ua
5027Читайте нас у Facebook
