Олег Школьник: "Люди, близко знакомые с Хилькевичем, понимали, как тяжело ему давалась каждая картина"
Георгий Юнгвальд-Хилькевич ушел из жизни через двадцать дней после того, как ему исполнился 81 год. Несмотря на преклонный возраст, он до последнего времени продолжал работать. И в середине октября успел презентовать спектакль к 25-летию театра кошек Юрия Куклачева, где служил главным режиссером. За неделю до смерти Георгий Эмильевич попал в больницу. Он умер в реанимации хирургического отделения от сердечной недостаточности.
Юнгвальд-Хилькевич обожал Украину. Он прожил в Одессе около сорока лет, работая режиссером на знаменитой киностудии. Именно здесь он снял фильмы «Опасные гастроли», «Ах, водевиль, водевиль», «Сезон чудес», «Выше радуги», «Узник замка Иф». И, конечно же, одну из своих самых известных картин «Д'Артаньян и три мушкетера». Этот музыкальный фильм вышел на экран в канун Нового, 1979 года. И тут же критиками был встречен в штыки. Зато зрители полюбили картину сразу и навсегда. Как и сам мастер, который признавался, что лучшего времени, чем съемки «Мушкетеров», в его жизни не было.
Через тридцать лет после съемок «Мушкетеров» Юнгвальд-Хилькевич взялся за продолжение фильма. Режиссер признавался, что еще раз хотел собрать вместе актеров, которых полюбил. Пока все были живы… И он был прав. Через некоторое время после съемок «Возвращения мушкетеров» ушли из жизни Игорь Старыгин, Владимир Балон, Анатолий Равикович. Картину снова не приняли критики, но Георгия Эмильевича это особо не интересовало. Он всегда с иронией относился к тому, что происходило вокруг его имени. И не раз признавался: «Я всегда снимал кино по любви…»
— Мы познакомились с Хилом в начале 90-х, когда он пригласил меня сниматься в картину «Искусство жить в Одессе», — вспоминает народный артист Украины, звезда «Джентльмен-шоу» Олег Школьник (на фото). — К тому времени, безусловно, он был уже очень известен, сняв свою самую знаменитую картину «Три мушкетера».
— Простите, как вы его назвали?
— Хил. Хилькевича все так называли. Георгий Эмильевич обожал Одессу, с которой у него были связаны долгие годы работы на Одесской киностудии. Уже уехав в Москву, всегда признавался, что его тянет в Одессу. Я снимался у Хила в двух картинах — «Искусство жить в Одессе» и «Возвращение мушкетеров». Работа проходила по большей части в моем родном городе. Кстати, ведь и первых «Мушкетеров» снимали в том числе в Одессе. Признаюсь, известие об уходе Георгия Эмильевича меня вышибло из седла. Понятно, что он был уже совсем не мальчик, но настолько светлый и творческий человек, что казалось, слово «смерть» совершенно не про него. Еще обидно, что о таком большом художнике многие вспомнили лишь после его кончины. Вот если бы при жизни ему воздали то, чего он заслуживал. А ведь Юнгвальда-Хилькевича критиковали со всех сторон. Его любое кино вызывало пену ненависти у других режиссеров.
— Но почему?!
— Говорили, что все снятое Хилькевичем — легковесная ерунда. Даже «Трех мушкетеров» называли поверхностным кино. Сегодня это вообще звучит как насмешка, глядя на то, что снимается молодыми режиссерами. Но тот, кто хорошо знал Хила, понимал, сколь тяжело доставалась ему каждая картина.
— Он болезненно реагировал на критику?
— Георгий Эмильевич был человеком южным, с восточным темпераментом. Понятно, что подобные вещи мимо него не проходили. Я познакомился с Хилом в то время, когда он заканчивал выпивать. На «Искусстве жить в Одессе» это еще в малой степени присутствовало, а вот работая над «Возвращением мушкетеров», Хил не позволял себе расслабляться. Помню, съемки проходили летом в такую жару, что дух захватывало. Но, видимо, потому, что Георгий Эмильевич родом из Ташкента, высокую температуру он переносил лучше нас всех. Мы снимали круглосуточно, практически весь световой день. Смена начиналась в шесть утра, а заканчивалась в половине двенадцатого ночи. Все валились с ног, неистощим был лишь Хилькевич.
— Говорят, дочь Георгия Эмильевича одно время работала заведующей актерским отделом Одесской киностудии?
— Я хорошо знал Наташу. Более того, благодаря ей у нас на одном из каналов выходила программа, в которой ваш покорный слуга встречался с известными людьми. Я помню, как ко мне в гости пришел Хил. Мы сидели по разные стороны шахматной доски и проводили эдакий блиц. Правда, играли не партию, а рассказывали актерские байки, анекдоты и случаи из жизни. Потом давили кнопку на часах, и тот, кто не успевал это сделать, проигрывал. Я до сих пор помню байки, которые рассказывал Хил. Это был очень веселый человек, позитивный. Когда он позвал меня сниматься в «Возвращении мушкетеров», я спросил, сколько у меня будет съемочных дней. Он ответил: «Три». Я говорю: «И вам трех дней хватит, чтобы украсить мной картину?» Хил оценил шутку, напридумывал черт-те чего. И в результате у меня было 12 съемочных дней.
— Поделитесь «байками от Хила».
— Я запомнил три истории. Одна из них про молодого Георгия Эмильевича, который только закончил Театрально-художественный институт. Кстати, немногие знают, что он был блестящим художником-постановщиком. Дипломный спектакль Юнгвальда-Хилькевича должен был проходить в маленьком городишке в Узбекистане. Хил рассказывал, что добирался туда поездом до какого-то областного центра, откуда надо было лететь на небольшом самолете. Он вспоминал: «Прихожу я на летное поле, где стоит барак, а возле него „кукурузник“. Я с этюдником на плече. Жара, мухи. Захожу в барак. Там стоит узбек, который регистрирует билеты на самолет, а заодно работает буфетчиком. Возле него лежат бутерброды с какой-то ржавой селедкой, и наливает он… горячую водку. Вдруг распахивается дверь, заходит человек в унтах и кожаной куртке. Молча засаживает два стакана горячей водки, закусывает мерзкой селедкой, выдыхает и произносит: „Ну, кто со мной — на выход!“ Я понимаю, что это пилот. Мне становится дурно, а деваться некуда. „Кукурузник“ напоминает судно, как в фильме „Небесный тихоход“. Пилот садится впереди, я сзади, а сверху никаких колпаков. В общем, помолился, мы завелись и полетели. Летим, а я все помню, что в нем пол-литра сидит. Между нами всего лишь фанерная перегородка. И тут вдруг пилот ко мне поворачивается и начинает орать. Ничего не слышно, гул мотора, лицо от ветра выворачивается наизнанку, я в шоке. Пилот все орет и орет, а я не могу понять, что он хочет. Вдруг он глушит двигатель. Я думаю: ну все, прилетели. Пилот разворачивается ко мне и кричит: „Я тебя спрашиваю, спички есть?!“ Дрожащими руками я ему сунул спички, он прикурил, завелся, и мы полетели дальше».
Вторая история происходила уже в Москве. Георгий Эмильевич вспоминал, как однажды он с известной актрисой Екатериной Васильевой задержался надолго, выпивая в Доме актера на улице Горького в Москве. Было уже за час ночи, когда оба вдруг поняли, что им нечем расплатиться. «Мы перебираем в мозгу, у кого можно занять деньги, — вспоминал Хил. — Мне приходит в голову, что неподалеку живет наш педагог, легендарный Эраст Петрович Гарин. Обещаем официанту, что принесем деньги. И премся к Гарину. Васильева все время одергивает меня за руку, мол, неудобно как-то. Но выбора у нас нет. Мы поднимаемся на этаж, звоним в дверь, которая как будто сама потихоньку отворяется. Перед нами длинный темный коридор, в конце которого висит одинокая лампочка, а под ней сидит Эраст Петрович в халате, засунув ноги в миску с горячей водой. Увидев нас, не удивился. И своим скрипящим голосом спросил: «Почему так поздно? Что надо?» Я: «Нужно 25 рублей, мы не можем рассчитаться в ресторане». Возникает пауза. Гарин зовет жену: «Деточка, дайте нам 50 рублей!» Я ему говорю, что в жизни не отдам 50 — это очень много. На что Гарин меня пресекает: «Заткнись! А я что — не человек?!»
Третья история связана с визитом Леонида Брежнева в Ташкент. Тогда Георгий Эмильевич работал театральным художником и ему предстояло готовить концерт к визиту большого гостя. Естественно, все это проходило под контролем Центрального Комитета партии. Георгий Эмильевич вспоминал: «Забот у меня было миллион, и тут вдруг срочный вызов в ЦК к третьему секретарю, который ведал культурой. Жара стояла ужасная. А тогда в моде были нейлоновые рубашки. Я захожу в кабинет к третьему секретарю — за столом сидит упитанный, весь взмокший чиновник, через нейлоновую рубашку которого просвечивает все его волосяное покрытие. Он направил на себя вентилятор и говорит: «Неувязочка у вас получается со сметой, не бережете народное добро. Что вы думаете, у нас здесь дураки сидят?! Вот, смотрите, у вас тут написано: «Одна балерина — одна пачка костюмов». Она же худенькая, зачем ей пачка?!»
Да, рассказчик из Хила был потрясающий. Помню, как ездил в Москву на юбилей Юнгвальда-Хилькевича. Ему тогда было 75 лет. Празднества проходили в бывшем кинотеатре «Октябрь» на Калининском проспекте. Пришли все его любимые мушкетеры. Были живы Володя Балон и Игорь Старыгин. Хил по-особому относился на съемках «Возвращения мушкетеров» к Игорю. Тогда Старыгин себя уже неважно чувствовал, все сцены, связанные с активными движениями, за него делал дублер. А Старыгин… тихонько выпивал.
— У Георгия Эмильевича был любимчик среди мушкетеров?
— Я видел, как они все общались на равных на съемках «Возвращения мушкетеров». Они даже не то, чтобы играли, а проживали свои роли. Каждый знал, каким будет результат. Хил так и говорил: «Вы не моя команда. Вы — семья». Бывало, они садились вместе — Вениамин Смехов, Игорь Старыгин, Михаил Боярский и Валентин Смирнитский — и начинали вспоминать былые чудачества на съемках «Мушкетеров».
— Говорят, Юнгвальд-Хилькевич мог покорить любую женщину?
— Это правда, его всегда окружали красавицы. Последней любовью Хила стала Надира, родившая ему замечательную дочь. У них была разница в 33 года, но это совершенно не чувствовалось. Надира с девочкой приезжали на съемки «Возвращения мушкетеров», и Хил скакал вокруг них, как молодой олень. Как-то зимой Хил прилетел в Одессу. У него тогда был период простоя, и он предлагал мне сделать программу: эдакий отечественный «Бенни-хилл» — смешные ситуации. Но, к сожалению, дело до этого так и не дошло. К тому времени Хил перенес серьезную операцию — ему меняли коленные суставы в Канаде. Георгию Эмильевичу было сложно передвигаться, он ходил с палочкой. Так вот, в Одессу тогда он приехал с Надирой. Мы шли по Дерибассовской, и вдруг у Хила развязались шнурки. Тут же Надира как восточная женщина без слов опустилась перед ним на колени и начала их завязывать. Возникла немного неловкая ситуация. А Хил улыбнулся и сказал: «Что, завидно? Это мой королевский шнурковед». И это мгновенно сняло напряжение. Надо сказать, когда Хил был влюблен, то он бросал весь мир к ногам женщины. Любовь для него была самым главным в жизни. Знаете, он вообще проживал по полной. Наверное, потому, что несколько раз был в состоянии клинической смерти. «Я знаю всему цену», — любил говорить Хил.
2076Читайте нас у Facebook
