Любовь Черкаева: "Сердечный клапан, который Николай Амосов вшил мне в 14 лет, отлично работает уже 43 (!) года"
Ангел-хранитель, который сопровождал эту женщину, принимал разные образы — гениального кардиохирурга, неравнодушной подруги, любимого мужа, академика… И когда я слушала историю жизни Любы Бозбей (в девичестве), просто поражалась, сколько испытаний выпало на ее долю и как она выходила из самых сложных ситуаций.
*Любовь Николаевна уже четвертый год живет в Ирпене под Киевом. Переехать сюда с Донбасса заставила война. Фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»
— Мне было 14 лет, когда обычный грипп дал осложнение на сердце, и врачи в Горловке, где жила наша семья, просто не знали, что со мной делать, — вспоминает Любовь Николаевна. — Я слабела день ото дня, сердце странно билось, дышать было тяжело. И вдруг отец увидел по телевизору передачу о киевском хирурге, который делает операции на сердце даже детям. Собрали семейный совет и решили, что надо везти меня в Киев. Я была девятым ребенком в семье, а всего нас у родителей одиннадцать.
Вместе с папой рано утром прилетели самолетом в столицу, добрались до института, где, как нам сказали, оперируют сердце. Под институтом много людей, сидевших на мешках и чемоданах, ждут восьми утра. Как только входная дверь открылась, толпа ринулась в здание. Отец и меня втолкнул в эту дверь. Помню темное помещение — рентген-кабинет, где каждому пациенту, не спрашивая фамилии, делали снимок и говорили, куда направляться дальше. Мой снимок врачам не понравился: аортальный клапан очень плохой. Отцу сразу сказали, что меня надо оперировать. Если он согласен, должен подписать бумаги. Но папа написал отказ.
Мы вернулись домой, и отец на семейном совете, обращаясь к старшим детям, сказал следующее: «После операции, возможно, за Любой надо будет кому-то ухаживать. Пока мы с мамой живы, будем это делать. Но когда нас не станет, вы готовы помогать сестре?» И все сказали: «Да». Вновь полет на самолете в Киев (билеты тогда были дешевые), институтская клиника и… знакомство с кардиохирургом Николаем Амосовым.
По рассказам соседок по палате, говоривших о враче с благоговением, я представила его высоким, под два метра, сильным, молодым. На профессорском обходе, в котором участвовало около десяти врачей, всматривалась в лица, но Амосова не узнала. Заметила только, что все пишут, а один диктует. Значит, он главный. Голос строгий. Сам невысокий, щуплый. Подошел к одной пациентке, посмотрел ее карточку: «Приходи, когда родишь». Осмотрел другую: «Сбросишь вес, тогда и будем оперировать». Думаю: что же мне скажет? Я была худенькая, маленькая… Он говорит: «А ты готовься на операцию». С одной стороны, было радостно, что выбрал меня. С другой — страшно, конечно. Тогда я не понимала, что великий хирург спасает мою жизнь, не догадывалась, что разрушенный из-за гриппа клапан надо срочно менять, иначе сердце в какой-то момент остановится. Просто поверила, что все будет хорошо.
*Николай Амосов очень внимательно относился к каждому своему пациенту
Так и случилось: амосовский клапан служит мне 43 (!) года. Работает прекрасно. Два года назад возникла другая проблема с сердцем, и меня взялся оперировать замечательный врач Александр Бабляк. Он и находившийся тогда в операционной известный швейцарский кардиохирург Пауль Фогт подтвердили: нет необходимости менять клапан, вшитый Николаем Михайловичем Амосовым.
«Почему лежите? Ходить надо!» — ругал нас кардиохирург после операции"
Несмотря на то что с момента операции прошло 43 года, Любовь Николаевна помнит все, что с ней происходило, в мельчайших подробностях.
— Ожидание операции меня страшило. Но еще больше я переживала, что осталась в больнице одна, без родителей. Папа работал на шахте, отлучаться надолго не мог. Я ведь совершенно домашний ребенок, даже из родной Горловки раньше не выезжала. Для меня все в больнице было ново, необычно… В день операции приехали и мама, и папа. Они очень переживали. Мне же дали наркоз, и я вообще не знала, что делают с моим сердцем. Только когда пришла в себя в реанимации, почувствовала боль, увидела какие-то трубочки. Ко мне часто подходили разные врачи, делали кардиограмму, проверяли пульс. Амосов смотрел ежедневно. Каждый вечер перед сном обязательно заходил. Буквально на третий день довольно строго спросил всех послеоперационных больных нашей палаты: «Почему лежите? Ходить надо!» Было очень обидно: разве он не видит, что нам тяжело ходить, не знает, что у нас швы, что они болят, а сердце стучит, как молоток? От этого достаточно громкого стука я поначалу даже спать не могла.
— Но Амосов ведь все это знал…
— Он объяснил, что для нашего же блага важно, чтобы мы двигались, чтобы восстановилось нормальное кровообращение и не возникли осложнения. Поначалу Николай Михайлович казался мне очень строгим. Насколько он был заботливым, добрым, отзывчивым, я узнала позже. Ведь каждый год, в течение 30 лет после операции, приезжала к нему на обследование сначала с родителями, затем с мужем и детьми. Он радовался, что я хорошо себя чувствую, что у меня в жизни все нормально складывается. По его просьбе меня наблюдала также замечательный доктор Валентина Власовна Полуянова.
— Вы советовались с Николаем Михайловичем по поводу замужества и родов?
— Это целая история. Когда мне было 16 лет, мама спросила у Амосова: «Любе можно будет выходить замуж, иметь детей?» Он ответил: «Да. Но нельзя будет рожать самостоятельно, придется делать кесарево сечение». Мне тогда все это казалось далеким будущим. А когда познакомилась с парнем, надо было подумать и об этом. С Сашей (он был шахтером) мы встречались год, он знал, что у меня была операция на сердце, и все же решил свататься. Пришел к нам домой с родителями, предложил руку и сердце, а мой папа говорит: «Я против!» Будущая свекровь так и села в кресло. Не знала, что дальше делать. Папа же произнес речь: «У Любы сердце больное, прооперированное, детей она, скорее всего, иметь не сможет. Чтобы потом к ней претензий не было, хорошо подумайте и решайте, подавать заявление в ЗАГС или нет». Заявление мы подали.
*"Узнав о том, что Саша собирается жениться на женщине, которая перенесла операцию на сердце, некоторые его родственники удивлялись: мол, зачем берет замуж инвалида? — вспоминает Любовь Николаевна. — Но увидев меня во время свадьбы в эффектной шляпе (кстати, я сделала ее сама), повеселели и высказывали свое восхищение". Фото из семейного альбома
Первые годы после свадьбы я все никак не могла забеременеть. Вместе с мужем поехали в Киев, к Амосову, и Николай Михайлович долго и терпеливо объяснял Саше, как работает мое сердце, почему стучит клапан, рассказывал, что моему организму нужно больше времени, чтобы подготовиться к зачатию, убеждал, что все у нас будет хорошо. Так и случилось: вскоре я забеременела, в 1987 году в Донецке мне сделали кесарево сечение — и на свет появилась наша дочка Людочка. А через пять лет в Киеве, в Институте педиатрии, акушерства и гинекологии родился сын Володя. Именно Амосов порекомендовал, чтобы кесарево мне сделали в этом институте, куда со всей страны приезжали самые сложные роженицы. В последний раз я видела Николай Михайловича в 2002 году. Секретарь и помощница Амосова Анна Ивановна Телепова, которая всегда относилась ко мне с особой теплотой, завела нас с десятилетним сыном в кабинет. Мы сфотографировались на память… Амосов в это время был уже очень слаб. Вскоре его не стало.
— У вас есть эта фотография?
— К сожалению, она осталась дома, в Горловке, откуда мы с детьми уехали еще в июне 2014 года, как только город оказался на оккупированной территории. Я ведь тогда серьезно пострадала…
«Отказавшись идти на референдум в Горловке, я получила четыре пули»
В конце мая 2014 года в шахтерской Горловке наступило безвластие. Жители толком не понимали, что происходит. Еще не было обстрелов, взрывов, но в поведении людей появилась агрессия.
— Вместе со знакомой мы сидели на скамейке у подъезда ее дома и разговаривали. Мимо проходил мужчина лет шестидесяти и бросил фразу: «На референдум идите!» Мы что-то возразили, а он распаляется: «Если бы вы не молились американскому богу, все было бы в порядке!» Вдруг мужчина достал из кармана пистолет и начал стрелять. У меня из головы брызнула кровь. Как оказалось, я получила четыре пули: две вошли возле глаза, причем одна за другой в ту же дырочку, третья возле уха, а четвертая попала в руку. Сердце у меня начало биться, как птица в клетке, но я успела забежать в парадное и позвонить сыну, сказав: «В меня стреляли!» Дальше помню все смутно. Сын вызвал «скорую», в больнице долго искали кардиолога. Врачи просто все разбежались. Никто не мог поверить, что меня привезли с пулевым ранением. Видимо, я была в числе первых пострадавших мирных жителей. Все выглядело нелепо… Дочка звонила в Киев и кричала дежурному на горячей линии: «Найдите же кардиолога!» Благодаря этому врача все же нашли. Трудно было остановить кровотечение, так как после операции на сердце я постоянно принимаю препараты, разжижающие кровь. Но в конце концов удалось сделать и это.
— Вы были в сознании?
— Да. И вот что меня удивило: в то время мне было 53 года, я молодо выглядела, ни одного седого волоса, а врач почему-то стал называть меня «бабушка». Я даже обиделась. Зеркало дети мне не давали. Оказывается, половина моего лица была синей из-за гематом, один глаз полностью закрыт. УЗИ показало, что глаз не задет, и когда сойдет отек, я буду видеть. Так и произошло. Но когда смогла, наконец, взглянуть в зеркало, оказалось, что волосы у меня стали… совершенно седыми. В это трудно было поверить. О таком я читала только в книгах о войне. И вот мои темные волосы за полчаса поседели… Для сердца вся эта беда тоже не прошла даром.
— Пули вам извлекли?
— Врачи побоялись это делать. Нужен был совет специалистов, и мы, как обычно, позвонили в Киев, в амосовский институт. Анна Ивановна сразу начала действовать: обратилась к тогдашнему директору института Геннадию Кнышову, он посоветовал связаться с известным нейрохирургом Виталием Цымбалюком (сейчас Виталий Иванович возглавляет Национальную академию медицинских наук Украины. — Авт.). Словом, мне предложили срочно приехать на консультацию в столичный Институт нейрохирургии. Так я и сделала. Дети взяли отпуск (они работали на шахте), чтобы меня сопровождать. Муж, который был моей опорой, умер еще в 2010 году. Получилось, что из Горловки мы уехали всей семьей. Думали, всего на неделю, поэтому с собой ничего не брали. Оказалось, вернуться уже невозможно. Мой любимый город стал совсем другим… Нейрохирурги не стали извлекать пули. Врачи были поражены, что они прошли через мозг, не повредив сосуды. Одна застряла в какой-то тонкой косточке, вторая тоже остановилась в «безопасном» месте. Пришлось пройти необходимое лечение, чтобы не развилось воспаление: пули были самодельными, металлическими, очень грязными.
— Как сказалось такое потрясение на вашем здоровье?
— Я очень тяжело все перенесла — и ранение, и необходимость бросить дом, остаться без средств к существованию. Сама я на инвалидности. Сыну, хоть и не сразу, удалось найти в Киеве работу. А дочке — нет. В Ирпене ее, девушку с высшим образованием, не взяли даже в дворники, узнав, что мы переселенцы. Предложили работу в Харькове, и она туда переехала. А у меня начало барахлить сердце, я стала задыхаться. Обследование показало, что нужна операция. Но кто за нее возьмется? Кардиохирурги нескольких ведущих клиник, к которым мы обращались, говорили, что слишком большой риск.
«Вторая операция на сердце была рискованной. Но я решила: «Не проснусь после нее — значит, такая судьба»
Находясь в кардиологическом санатории в Ирпене, Любовь Николаевна услышала много добрых слов об опытном и отзывчивом кардиохирурге Александре Бабляке, который работал в Центре детской кардиологии и кардиохирургии, где есть и отделение для взрослых.
— Здесь, узнав о том, что в моем сердце клапан, установленный самим Николаем Амосовым, мне, видимо, просто не смогли отказать, — рассказывает Любовь Николаевна. — Хотя о высоком риске тоже предупредили. Знакомые переживали: «Ты можешь не проснуться после наркоза, сердце слабое». Но я стояла на своем: «Очень хочу, чтобы меня прооперировали. Не проснусь, так тому и быть — значит, такая судьба». Лечащий врач Оксана Юрьевна Марченко назначила препараты, благодаря которым сердце удалось подготовить к операции. Организм на них хорошо среагировал. И 6 августа меня прооперировал Александр Бабляк. Несколько суток я была в медикаментозном сне. Придя в себя, сразу спросила, какой сегодня день. Было воскресенье… Ничего не болело, ничто не тревожило. Только очень хотелось пить, ощутить вкус воды… Он показался божественным. Когда пьешь воду каждый день, этого не замечаешь. Как и многого прекрасного в жизни.
О том, как проходила операция, мы попросили рассказать Александра Бабляка, который сейчас заведует кардиохирургическим отделением частной медицинской фирмы и продолжает выполнять уникальные хирургические вмешательства.
— Ознакомившись с историей болезни Любови Николаевны, я поразился, насколько качественным и долговечным оказался аортальный клапан, вшитый Николаем Михайловичем Амосовым, и как правильно он был установлен, — говорит Александр Дмитриевич. — Мне же предстояло устранить другой дефект, появившийся в сердце Любови Николаевны — заменить один износившийся клапан и выполнить пластику второго. Пациентке надо было обратиться к хирургам раньше, но, видимо, обстоятельства помешали.
— Вы шли на риск?
— Конечно. И отлично это понимал. Случилось так, что в те дни к нам в центр приехал известный швейцарский кардиохирург Пауль Фогт. Когда я оперировал Любовь Николаевну, он находился рядом. И мы вместе пришли к выводу, что нет необходимости менять ей вшитый Амосовым клапан. Такие шариковые клапаны американской конструкции начали устанавливать в 1960 году. Клапан представляет собой металлический каркас с резиновым шариком, который по плотности соответствует крови. Такие протезы клапана считались долговечными. Их широко применяли во многих странах. Мне приходилось видеть пациентов, у которых они проработали несколько десятков лет, но после этого их надо было заменять. А здесь впервые я лишь подтвердил, что и через 40 лет клапан функционирует нормально. К счастью, наша операция тоже прошла успешно. Пусть сердце Любови Николаевны работает как можно дольше без перебоев.
1561Читайте нас у Facebook
