«молодые курсанты стояли на постах вокруг чернобыльского реактора без каких-либо средств защиты от радиации. Уже через сутки многих жутко рвало от переоблучения»
— В первые сутки после Чернобыльской катастрофы правду о ней власти скрывали не только от народа, но даже от тех, кого направили под стены взорвавшегося реактора, — говорит полковник милиции в отставке Николай Степаненко. В 1986-м он был заместителем начальника Учебного центра (затем — училища) Министерства внутренних дел Украинской ССР. — В день аварии я вернулся в Киев из командировки. Только принял душ, как позвонил начальник Учебного центра генерал-майор Михайлюк и приказал немедленно прибыть на службу. Мне поручили за несколько часов сформировать отряд из курсантов (около 200 человек). К нам присоединили группу офицеров. В тот же день сводная команда — 320 человек — под моим руководством на 11 автобусах отправилась в Чернобыль. О том, что там уже все заражено радиацией, мы даже не догадывались. Ведь нам сказали: на атомной станции пожар, милиция должна окружить очаг огня, чтобы не пускать туда посторонних. Молодые курсанты были в обычной форме, без каких-либо средств защиты… Уже на вторые сутки ребят сильно рвало, аж лица синели. У всех была вялость, головная боль. Самочувствие такое, будто тебя избили…
«Курсанты улеглись на траве, зараженной радиацией»
— Поздним вечером 26 апреля 1986 года наш отряд выехал из Киева и уже через несколько часов колонна автобусов была рядом с Чернобыльской АЭС, — вспоминает полковник милиции в отставке Николай Степаненко. — Погода стояла чудесная: тепло, сухо. Поэтому курсанты высыпали из автобусов, укладывались отдохнуть на траве. Никто и не догадывался, что им грозит смертельная опасность, территория вокруг АЭС заражена огромным количеством радиации. Я с моим заместителем отправился в Припять (город, расположенный в нескольких километрах от Чернобыльской АЭС) за инструкциями — к заместителю министра внутренних дел Украинской ССР генерал-майору Юрию Вошкину. Несмотря на то что было около пяти часов утра, в кабинете райотдела милиции, который занял генерал, собралось много людей. Лица у всех тревожные. Мне пришлось часа два ждать, пока Вошкин смог поговорить со мной. Спрашивает: «Где отряд?» Показал ему на карте. Присутствовавший при этом полковник химических войск что-то шепнул Вошкину, и тот дал команду: «Немедленно отводите отряд к городу Чернобылю!» Я не понимал, почему генерал нервничает. Уже потом стало ясно, в чем дело: Чернобыль находится в 15 километрах от атомной станции, поэтому радиации там меньше, чем возле Припяти.
Но тогда, утром 27 апреля, о радиации мне ничего сказано не было. Поэтому, передислоцировавшись на окраину Чернобыля, мы опять разместились на поле под открытым небом. Уже в то утро я почувствовал, что мне как-то не по себе — вроде обухом по голове ударили. Вскоре приехал генерал Николай Михайлюк и спросил меня: «Почему не занимаете помещения? Немедленно сломать замки с дверей станции сельхозтехники, вынести из красного уголка мебель и разместить там людей!»
— А через пару часов отправили первый наряд — 60 человек — к стенам реактора, — продолжает Николай Степаненко. — Посты находились в 100-250 метрах от эпицентра ядерной аварии, радиационные поля там были огромными. Но, опять же, мы тогда об этом не знали. Кстати, бывший народный депутат (погибший в 2001 году в автокатастрофе) Александр Емец был тогда с нами. Он возглавил один из наших нарядов. Каждый из них стоял на посту четыре часа. Нас задействовали и для патрулирования улиц Припяти. Руководство знало, какие там радиационные поля, но ни респираторов, ни марлевых масок, которые могли уменьшить попадание радиоактивной пыли внутрь организма, ни специальных защитных костюмов нам не выдали. Правда, мы получили индивидуальные дозиметры. Но как они работали? Смотришь: показывает, что ты набрал, например, 4,5 рентгена, через час этот показатель вдруг упал до 1,5. Потом выяснилось, что приборы «врали». Их попросту не удосужились зарядить.
— Курсантам выдавали лекарства, помогающие при радиационном облучении?
— Двадцать седьмого апреля к нам приехали врач с медсестрой. Доктор осмотрел нескольких человек и заявил: «Лечить нечем. Поеду за медикаментами в Киев». Но так и не вернулся. Осталась медсестра. Двадцать восьмого апреля она прибежала ко мне взволнованная: «Николай Леонтьевич, у людей рвота!» Как раз у одного офицера, преподавателя самбо, был день рождения, ну, думаю, хулиганы, пить не умеют. Зачем же напиваться до рвоты? Пошел устроить им разнос. Вижу, рвет не только офицеров, но и курсантов. Это меня еще больше озадачило, ведь вместе пить они не могли, субординация не позволяет. И тут медсестра шепчет мне: «Товарищ майор, это они более ста рентген радиации хватанули. Рвота начинается при такой дозе облучения». Посты курсантов находились с той стороны реактора, куда дул ветер. На них сносило радиационные выбросы. А офицеры получили большую дозу с… рыбой. Они наловили ее в пруду-охладителе Чернобыльской АЭС. Сварили уху. Предлагали и мне отведать, но она выглядела как-то неаппетитно, и я, поблагодарив, отказался. Это спасло от дополнительных рентген.
«Солдаты ходили в специальных костюмах, а мои ребята — в обычной форме»
- Расстройства здоровья вызвали ропот среди курсантов, — рассказывает Николай Степаненко. — Ситуация грозила обернуться отказом выходить на посты. Несколько человек открыто заявили, что в гробу видали такую службу и, если их не вернут в Киев, уедут сами. Подлил масла в огонь вид солдат химических войск, ими стали усиливать наши патрули. Солдаты были одеты в специальные костюмы. А наши — в обычную форму.
После возвращения из патруля курсанты шли ко мне с требованиями лекарств, защитных костюмов. Но где все это взять, если связи с Киевом не было? Поехал в Припять к генералу Вошкину. А когда увидел, с какими вопросами к нему идут — а это эвакуация города, сел, отделений банков, — решил, что с вопросом о лекарствах обращаться даже не стоит. Пошел к начальнику отдела кадров и к секретарю парткома министерства. Они тоже приехали в Припять. Докладываю: «Отряд выходит из повиновения, личный состав берет меня за горло. Один патруль вообще заявил: «Вы что, угробить нас хотите?»
Тогда как раз курсант Романчич задержал первого мародера. Мы решили воспользоваться этим. С одним полковником приезжаем в расположение моего отряда. Строим людей и вручаем курсанту, задержавшему мародера, именные часы. Это подняло боевой дух. Помогла и инициатива медсестры. Она предложила: раз нет настоящих медикаментов, давайте создадим хотя бы иллюзию лечения — для моральной поддержки курсантов. Она сделала раствор из соды и какого-то йодсодержащего препарата. Им напоили ребят. Медсестра потом меня отозвала, говорит: «Командир тоже должен лечиться». Дает мне стопку, а там — медицинский спирт…
— Чем кормили курсантов?
— Поначалу офицеры покупали для них еду за свои деньги, затем нам приказали взломать продовольственный магазин. А после этого обеды стали возить из Киева в термосах. Каких-либо продуктов, выводящих радиацию, не было. Еда обычная: борщ, каша с мясом, компот.
— Красное вино не давали?
— Увы, нет. Думаю, оно поддержало бы организм.
«За участие в ликвидации последствий аварии меня наградили премией в 50 рублей»
— К нам приехал замполит Учебного центра, — продолжает Николай Степаненко. — Я обрадовался, надеялся, он займется моральной поддержкой ребят. Но не тут-то было! Пока я съел кашу, замполит укатил в Киев.
На следующий день, 29 апреля, вновь назрел бунт. Толчком стало то, что в Киев ехала группа слушателей Высшей школы милиции. Мои курсанты уже понимали, что речь идет о жизни. К тому времени начали с вертолетов бросать в жерло реактора мешки со свинцом. Кстати, один сорвался и упал возле поста. Ребята даже принесли мне свинцовую болванку — для грузков на рыбалку.
В патрули решили отправлять добровольцев, но графика не нарушили. А что дальше? К счастью, поздним вечером 29-го пришла команда эвакуироваться в Киев. Только тогда нам привезли чистую солдатскую одежду. Курсанты переоделись, а мне-то в солдатском командовать не с руки. Ехал в Киев в грязной офицерской одежде. Бросил ее дома на балкон. Утром жена вытряхнула из нее пыль. А днем звонит мне и ругается: «Только что мой кабинет проверяли дозиметристы. Оказывается, на мне радиация! Это я с твоего пыльного кителя набралась». Форму пришлось выкинуть, но сапоги я сохранил. Несколько суток вымачивал их в воде. Думал, очистил от радиации. Но через несколько лет случилась оказия измерить их дозиметром. Прибор зашкалило, он пищал, словно взбесился…
— Какую же дозу облучения вы получили?
— Ее никто не замерял. Но чувствовал я себя скверно, мучили сильнейшие головные боли. Меня направили на лечение в Армению, но в медицинской карточке диагноза лучевая болезнь не было. Тогда его никому не ставили, писали любые другие диагнозы, только не этот.
— А как сложилась судьба ваших курсантов?
— Им выдали дипломы и направили служить в области Украины. Но их списки и мой отчет о командировке в Чернобыль в училище сохранились, и на основании документов мы подтверждали участие этих людей в ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. Я хочу организовать их встречу. Поэтому прошу опубликовать номера моих телефонов: (044) 565-56-67 и +38(050) 311-99-69.
— Вас наградили за то, что были в числе первых чернобыльских ликвидаторов?
— Выписали премию в 50 рублей, но я перечислил ее в Чернобыльский фонд. Кстати, замполит, который побыл в моем отряде меньше часа, был награжден медалью «За отвагу»…
609Читайте нас у Facebook
