Виктор корчной: «через шестнадцать лет после матча за шахматную корону в багио мне посчастливилось купить по дешевке — всего за 200 долларов! — часть секретного архива кгб ссср»
Виктор Корчной — уникальное явление в шахматах. Более полувека назад ему присвоено звание международного гроссмейстера. А ровно тридцать лет назад Корчной был лишен советского гражданства. Тогда же, в 1978-м, он сражался в Багио (Филиппины) за мировую шахматную корону с Анатолием Карповым. История мировых шахмат последних четырех десятилетий — это вечное противостояние двух «К». Меняются лишь участники дуэта. В недавнем прошлом это Каспаров и Крамник. Чуть больше двадцати лет назад — Карпов и Каспаров, тридцать пять лет назад — Корчной и Карпов.
Невозвращенец и инакомыслящий Корчной был костью в горле коммунистической системы. Сегодня бывший диссидент — добропорядочный гражданин Швейцарии, продолжающий активную шахматную жизнь. «ФАКТАМ» удалось встретиться с Виктором Львовичем в Одессе, где в начале нынешнего июня проходил международный турнир по быстрым шахматам, посвященный памяти выдающегося украинского гроссмейстера Ефима Геллера.
«У нас с Карповым сугубо дипломатические отношения»
— Виктор Львович, правда ли, что когда-то вы дали обет не подавать руки Карпову?
— Да, я заявлял, что больше не буду играть с Карповым, и на то были веские причины. Но что до руки, то такого не припомню. Это, скорее, из области чьих-то придумок.
Увертюрой к поединку в Багио в 1978 году послужила одна из многочисленных домашних заготовок советской стороны за пределами шахматной доски. Протянутая для традиционного рукопожатия моя рука повисла в воздухе — Карпов даже не шелохнулся. И лишь через полчаса пресс-атташе советской делегации Александр Рошаль в фойе зачитал официальное заявление «от имени чемпиона мира» о том, что Карпов больше не желает подавать руку Корчному. Признаться, перед матчем я готовился к чему-то подобному. Но разве можно было предвидеть столь наглую форму отказа от рукопожатия?! Вот уж действительно: для большевиков законы не писаны…
Церемония открытия матча в Багио началась со сбоя оркестра — перепутали ноты и вместо Гимна СССР сыграли «Интернационал». Я незамедлительно сел в кресло, всем видом показывая свое отношение к КПСС и советскому строю. Понятно, что поведение мое не осталось незамеченным — по завершении матча меня лишили советского гражданства…
Что ж до дня сегодняшнего, то мы находимся в шахматном мире, который я пока покидать не собираюсь. Поэтому должен быть в каком-то контакте с Карповым. Помимо того давно испарился весь шарм ситуации. Нет больше СССР. По правде говоря, у нас с Карповым сугубо дипломатические отношения — как у представителей различных государств. Мы можем поговорить о шахматах, проанализировать партии. Значительно сложнее беседовать о чем-либо другом. Ведь человека нужно понимать. С Карповым я не могу вступать в дискуссии, поскольку не понимаю, о чем он говорит…
— Могла ли советская власть выставить против вас другого шахматиста?
— В принципе, могла. Например, того же Спасского. Но, как показала сама жизнь, единственный, кто старался применить против меня нечестные приемы, был Анатолий Карпов. Выяснилось, что он не только против меня, а против любого противника готов был использовать методы, которые не одобряются шахматным кодексом. Имеется и еще одна любопытная штуковина. Есть информация, что перед нашим матчем Карпов обратился к властям с просьбой, чтобы выпустили из СССР мою семью. (После побега Корчного из Союза его семью шесть долгих лет удерживали, исключили из института и даже осудили сына, который провел в заключении два с половиной года. — Авт. ). Но Карпову навстречу в этом вопросе не пошли.
Многим позже я узнал истинность мотива его обращения. Спустя двенадцать лет после матча в Багио я встретил смертельно больного экс-чемпиона мира Михаила Таля. Он рассказал, что в случае моего выигрыша в матче все было готово к моему физическому уничтожению. Сам же Карпов при таком раскладе собирался не возвращаться в СССР. Об этом почему-то предпочитают умалчивать. Между тем у него был дилер в Германии, которому было поручено приобрести за сотни тысяч долларов апартаменты в США. Поэтому, когда зашел разговор о том, чтобы Карпову присвоить звание Героя России, я шутил: «Хорошо, что не Америки!»
«Меня называли просто: «предатель, ренегат, претендент»
- В Багио вы играли с флажком польской «Солидарности» на столике…
— Меня же тогда лишили законных прав, лишили моего флага! Словом, делали, что хотели. Впрочем, решение удрать из Союза я принял еще в декабре 1974-го, после «претендентского» матча с Карповым в Москве…
Людям было запрещено здороваться со мной, с моей женой, с теми, кто так или иначе имел отношение к моей небольшой группе поддержки. Вопрос о том, кто победит, не стоял: все решили заранее. В пользу Карпова. В первую очередь по спортивному принципу — он моложе. К тому же Карпов обещал играть и победить Фишера (в то время чемпион мира. — Авт. ) — в отличие от меня. Я же перед матчем сказал, что имею неплохие шансы выиграть, но с Фишером играть трудно. К тому же, Карпов — представитель рабочего класса. Он выходец из глубинки, стопроцентно русский. С моей же «инвалидностью пятой группы» национальным героем СССР я стать никак не мог. Имя, победы, достижения у меня были. Оказалось, что этого недостаточно. Позора и унижения я не смог пережить.
— Что же все-таки в вас так не нравилось Советам?
— Моя прямота и явное нежелание продаваться. Я был очень буйный, потому договориться не получилось бы.
И прежде всего с самим собой. В 1974 году перед финальным матчем претендентов с Карповым нам задали несколько вопросов. Спросили, кто любимые авторы. Карпов назвал Лермонтова, я же — О'Генри. Спросили о фильме. Карпов назвал «Освобождение», я — «Ночи Кабирии» Федерико Феллини. Естественно, народу дали понять, кто есть кто… Уже по окончании матча в интервью югославской газете «Политика» я наговорил много «лишнего». Заместитель председателя Спорткомитета СССР, когда меня за это отчитывал, сказал: «Если вы еще раз будете так себя вести, нам придется с вами расстаться».
Я не побоялся и с ним расстался. В 1976 году во время турнира в Голландии дал интервью «Голосу Парижа», который вещал на русском языке. Раскритиковал Советский Союз, и меня предупредили: «Больше никогда не выедешь». Я попросил политического убежища, но с арены не исчез. То у одного советского шахматиста выигрывал партию, то у другого, и коммунистическим газетам пришлось обо мне рассказывать. Они старались мою фамилию упоминать как можно реже, называли просто: «предатель», «ренегат», в лучшем случае — «претендент». Хочу подчеркнуть, что диссидентом себя не считаю. Я бежал, чтобы продолжить свою шахматную жизнь.
— И ни разу не пожалели о своем выборе?
— Нет! Еще в 1965 году во время командного первенства Европы в Германии мы давали сеанс одновременной игры, приехали в городок, и один немец предложил мне остаться там жить. Обещал помочь на первых порах. Я мягко отказал ему, сказал, что мы такие привилегированные в СССР, что очень ему благодарен, но вернусь в Союз. Спустя одиннадцать лет понял, что понапрасну потерял время. В результате деятельности Советов, успешно препятствовавших посредством национальной шахматной федерации моему участию в международных турнирах. Это сказалось на моей подготовке самым негативным образом. К слову, могу привести отрывок из интервью, которое Михаил Ботвинник дал в 1983 году одесскому шахматисту Михаилу Файнбергу, уехавшему в Америку: «Карпов сумел аккумулировать вокруг себя всю шахматную элиту страны, но сам он бесплоден, как стерилизованная самка». Когда этот текст попал в Союз, Ботвинник стал невыездным…
«Говорят, в кино я играл не хуже иных артистов»
- Вы утверждали, что вся правда о матчах на первенство мира в Багио (1978 г. ) и Мерано (1981 г. ) хранится в архивах КГБ…
— В 1994-м, через шестнадцать лет после матча в Багио, мне посчастливилось купить часть секретного архива КГБ СССР. Причем бумаги за подписью самого Юрия Андропова. Когда я рассказал своему сыну Игорю о том, что мне удалось приобрести документы, он скептически ответил: «Ай, какие там документы!.. » «За подписью Андропова», — говорю. Там же, в этих бумагах, обнаружились интересные вещи. Оказывается, наши «советские ребята» делали все, чтобы контролировать международную шахматную федерацию. Вместе с тем президент ФИДЕ Макс Эйве отчаянно боролся за мое имя, не давая им возможности выбросить меня из борьбы за звание чемпиона мира. Он сумел во многих случаях одерживать победы над советскими спецслужбистами. Они же, как явствует из этой документации, готовились заменить самого президента ФИДЕ! На более сговорчивого…
Когда я выкупил эти бумаги, то их копии сразу направил в Голландию, на родину Эйве. К тому времени его уже, к сожалению, не было в живых. Кстати, купил я тогда эти документы, листов семьдесят, по дешевке — всего за 200 долларов.
— Советская делегация что-то предпринимала, чтобы в Багио не победил эмигрант?
— На победу Карпова работал, к примеру, Институт медикобиологических проблем, который обслуживал космонавтику. Были задействованы также лаборатория проблем питания, лаборатория биоритмов и комплексного обследования… Не обошлось и без специального отдела при КГБ, который был создан по личному указанию Андропова. В это подразделение привлекались экстрасенсы, парапсихологи, ясновидящие. Кроме того, применялось нейролингвистическое программирование, или «программирование мозгов», отрабатывались специальные методики по воздействию на сознание. Все эти методики составляют государственную тайну по сегодняшний день. Достаточно сказать, что в Багио советская делегация насчитывала более 80 человек. Карпов жил на вилле, которую заранее выбрали спецслужбы.
— Это правда, что у вашего соперника был личный экстрасенс?
— Естественно. У Карпова был так называемый личный врач, а в действительности — психолог и психиатр, специалист по космической медицине, доктор медицинских наук Владимир Зухарь. Этот удивительный субъект сидел в первых рядах и пристально смотрел на меня, пронзая взглядом и стараясь привлечь мое внимание. Его связь с моим оппонентом была бесспорна. Сидел этот человек неподвижно по пять часов кряду, а когда подходила очередь хода Карпова, буквально каменел…
По условиям поединок между «человеком» и «системой» (так окрестили эту встречу на Западе) должен был продолжаться до шести выигранных партий. Все это время Зухарь не только гипнотизировал, но и искусно оказывал Карпову действенную помощь — умудрялся подсказывать самые лучшие ходы. Хотя сам в шахматы играть не умел. Несмотря на столь постоянный агрессивный прессинг, мне удалось при счете 4:1 в пользу Карпова кардинально изменить ситуацию в матче. После того, как по решению жюри Зухаря отсадили в амфитеатр, счет сравнялся — 5:5!
Судьба шахматной короны решалась в 32-й партии. Во время игры советский экстрасенс вновь оказался в первых рядах. В дело было пущено все, и не помню каким образом, но партию, а значит и матч, я проиграл.
— На Западе вам часто напоминают о том, что вы русский?
— Случается. Иностранцы вообще это умеют. Тем более что взрослый человек никогда не выучит язык настолько, чтобы говорить на нем без акцента. Все же по-немецки я говорю неплохо. Во время матча на первенство мира между Гарри Каспаровым и Найджелом Шортом меня вместе с другими специалистами приглашали в студию
Би-би-си комментировать партии и даже сказали, что по сравнению с остальными я справлялся на редкость хорошо. Хотя сам склонен объяснить это тем, что просто нормально чувствую себя перед камерой. В чем, кстати, убедился еще 35 лет назад, снимаясь в Ленинграде в художественном фильме «Гроссмейстер». Режиссер Сергей Микаэлян задействовал там Андрея Мягкова, Ларису Малеванную, Эммануила Виторгана, Людмилу Касаткину, Михаила Козакова, Ефима Копеляна… Говорили, что я играл не хуже иных артистов.
К выходцам из Союза на Западе относились как к медведю, с которым люди вынуждены иметь дело. Весь мир боялся СССР, вот и в Нидерландах мне не дали политического убежища. Можно было поехать в США, но мне туда не хотелось — отпугивал американский темп жизни.
«Под первым номером среди 23 самых известных «врагов народа» в списке реабилитированных стояла фамилия Солженицына, под 18-м — моя»
— Ну а как же ваша семья?
— Очень долго добивался, чтобы их выпустили на волю. Обращался ко многим людям, президентам, парламентам мира, Брежнев мог бы составить книгу из этих петиций. Ничего не помогло. Почти отчаялся, когда вдруг в 1981 году мне посоветовали обратиться к нашей мафии в Америке. Дружественный разговор с ее крестным отцом состоялся в одном из ресторанов Нью-Йорка. Я рассказал о своих проблемах и предложил деньги. Главарь мафии, о котором ходили слухи как о Робин Гуде, ответил, что дело политическое, и они вряд ли смогут помочь. Но деньги взяли. Спустя три месяца мою жену и сына отпустили. В 1982-м они прибыли в Швейцарию. Тогда я попросил знакомых узнать, должен ли я что-нибудь мафии. Ответ был следующий: нет, они к этому непричастны.
— На этом ваши дела с мафией закончились?
— Года два спустя я снова посетил США. В аэропорту Кеннеди меня дожидались люди из мафии. Они намекнули, что освобождение семьи не обошлось без их поддержки. Не предъявив никаких доказательств своего участия, потребовали еще 40 тысяч долларов. Такой суммы у меня с собой не было, я предложил им чек на 8 тысяч, поскольку больше банк не выплачивал. Чек брать не рискнули, но обшмонали меня от и до, забрав все, что было, — 1026 долларов. Я был не столько расстроен, сколько удивлен такому повороту. Позже узнал, что в мафии просто сменилось руководство: Робин Гуда убили. Правда, этим дело не закончилось: через год ко мне в гости, в Швейцарию, прибыл еще один полпред штатовской мафии. Я снова предложил подписать чек — на 6 тысяч долларов, но он отказался: слишком мало. Тогда эта странная история оборвалась: не исключено, что опять сменился крестный отец…
— Кто ваша вторая жена?
— С Петрой Лееверик мы поженились в 1992 году. Познакомились случайно — в Нидерландах, когда я ожидал решения о политическом убежище. Впоследствии именно Петра была руководителем моей маленькой делегации на матче в Багио. Она свободно говорит по-русски, и мы больше разговариваем дома по-русски, чем по-немецки, потому что мой немецкий значительно слабее английского. Петра отсидела 10 лет в Воркуте, в печально известном советском лагере, который позже описал Солженицын в своем знаменитом романе «Архипелаг ГУЛАГ».
— Не возникает желания вернуться на родину?
— Нет. Тем более что в Петербурге, например, даже и поговорить-то не с кем — друзья поумирали… В 1990 году агонизирующий Советский Союз, как бы вымаливая перед своей смертью прощение, преподнес мне подарок: меня реабилитировали в числе 23 самых известных «врагов народа». Под первым номером в списке стоял Солженицын, под 18-м — я. Тогда же, с подачи Михаила Горбачева, предоставили гражданство и предложили вернуться. Я вежливо отказался: «Не хочу дважды входить в одну и ту же реку»…
«Мне не нужно специального приспособления, чтобы рисковать, — всю жизнь рискую. И в шахматах тоже»
- В существование потусторонних сил верите?
— На эту тему много читал и, скорее, верю, чем не верю. Один экстрасенс сказал мне, что моя душа уже закончила свое развитие и больше на этом свете я не появлюсь. С экстрасенсами интересно беседовать (смеется). Как-то довелось разговаривать сразу с двумя: с одним — по-немецки, с другим — по-итальянски. Один предсказывал, что я проживу больше 90 лет, другой тут же утверждал (естественно, не понимая, о чем говорит его коллега), что буквально в ближайшее время со мной что-то случится.
— Вы религиозный человек?
— Мне кажется, что все люди, в судьбе которых многое может круто измениться в течение считанных мгновений, — спортсмены, бизнесмены — в той или иной степени религиозны. Вообще-то я немножко астрологией занимаюсь. Я Овен и склонен рисковать, хотя и не азартен. Например, никогда не ходил играть в казино. Меня спрашивали: «Почему?» Я говорил: «Мне не нужно специального приспособления для того, чтобы рисковать. Всю жизнь рискую. И в шахматах тоже».
— О вашем сложном характере ходят легенды. Друзья в шахматном мире у вас есть?
— Считаю, что да. Никогда не отрицал сложности своей натуры: я не ангел, а живой человек. И, скорее, субъективен, чем объективен. Бывает, что и несправедлив. Вообще, пожилому человеку ведь что нужно? Хочется видеть новые города и страны, знакомиться с людьми, говорить с ними за жизнь. И я чувствую во время поездок, что гроссмейстеры, которые намного меня моложе, беседуют со мной с большим интересом. Что, безусловно, приятно. Из давних друзей назову прежде всего петербуржцев Марка Тайманова и Александра Геллера, львовян Александра Белявского, Олега Романишина…
— Со своими учениками часто видитесь?
— Раньше у меня была школа в Москве, куда приезжали люди со всей России. По нескольку раз в год. Прошли годы… Александр Иванов, архангельский шахматист, женился на своей коллеге Асе Эпштейн и выехал благодаря этому из СССР на постоянное место жительства в США. По дороге он усыпил бдительность советских пограничников — утаил, прижав к телу… не золото, не бриллианты: спрятал у сердца тетрадку с моими лекциями. Он ее сохранил и вывез из Союза. Очень этим гордился. Признаться, я тоже.
В частных консультациях, уроках не отказываю никому и сегодня. Случалось, основа моего бюджета за рубежом состояла из такого рода заработков.
— Как-то вы сказали, что никогда не будете играть в турнирах ветеранов…
— И не играю! Я еще вполне сносно чувствую себя в обычных профессиональных турнирах. Скидок на возраст не хочу, на усталость организаторам не жалуюсь. И даже, случается, добиваюсь успехов, обыгрывая более молодых. Меня не смущает, что иные из противников годятся мне во внуки. Мой стиль игры вполне созвучен с нынешним временем, и мне не в чем завидовать молодежи. А вот они, думаю, могут у меня кое-чему научиться. Понятно, что сейчас у меня нет тех амбиций, которые были 50 лет назад, и энергии поменьше, поэтому результаты более слабые. В начале своей шахматной карьеры я играл с человеком, который родился в 1887 году, а пару лет назад — с шахматистом 1990 года рождения. Разница — 100 с лишним лет!
— Вы просто все рекорды шахматного долголетия бьете!
— Да, у меня практически нет конкурентов. Василий Смыслов старше меня на десять лет, но он практически не играет из-за серьезных проблем со зрением. Я же пока продолжаю. Правда, не всегда удачно. Например, в этом турнире сыграл плохо, даже, можно сказать, отвратительно. Не добрал, по моим подсчетам, очка три. (Напомним, в Одессе Корчной занял 6-е место. На одну ступеньку выше поднялся Карпов, победивший по итогам двух личных встреч — 1,5:0,5. — Авт. ). Это не значит, что я должен был выиграть турнир. В то же время некоторые участники вообще без всяких идей играли и добились результата. Они умеют быстрее двигать фигуры. Это быстрые шахматы, тут уж ничего не поделаешь. Если б мы играли в классические шахматы, я бы еще посмотрел, кто кого.
«Не играю ни против компьютера, ни за компьютером. Не умею!»
— А если бы сегодня кто-либо взялся спонсировать матч Корчной-Карпов, сыграли бы?
— У меня в Испании есть хороший знакомый. Когда я выступал там с шахматными сеансами в конце прошлого лета, он сказал мне: «В одном городе дадут колоссальные деньги за ваш матч с Карповым». Я ответил, что, в принципе, против такого матча, поскольку живу сегодняшним днем и не желаю возвращаться на 30 лет назад. «Вместе с тем, — заметил я моему знакомому, — нынче вот еду на крупные соревнования в чешские Карловы Вары. Если там прилично сыграю, мы обязательно вернемся к этому разговору». На тот турнир прибыл президент Чехии Вацлав Клаус, который перед первым же туром лично вручил мне семикилограммовый кубок, изготовленный из стекла. Было такое ощущение, что меня уже похоронили, а кубок этот ставят на надгробье. На том турнире я сделал три или четыре ничьи, остальные встречи проиграл. Когда вернулся, сказал своему испанскому другу: «Матча с Карповым никогда уже не будет, поскольку меня… уже не существует».
— Против компьютера хоть раз сражались?
— Не играю ни против компьютера, ни за компьютером: не умею, не обучен. Считаю, что компьютеры рано или поздно убьют нормальные человеческие шахматы, их вторжение уже губительно подействовало на многих гроссмейстеров, которые перестали развиваться и нести шахматную мысль. Раньше они давали сеансы одновременной игры, а сегодня каждый любитель может купить компьютерную программу и играть с машиной в зависимости от своего уровня. Играя против компьютера, можно всегда прерваться или прекратить играть, если сделал неправильный ход. Но ведь шахматы — это все-таки игра, ее нельзя остановить, когда вздумается.
На мой взгляд, один из основных вопросов сегодня — как бороться с компьютерными технологиями в шахматах. История с «туалетным» скандалом в матче Крамник-Топалов, когда не случайно Топалова подозревали в том, что он пользовался компьютером, — тяжелейший урон шахматам. Разве нормально, когда на турнире, организованном президентом ФИДЕ Кирсаном Илюмжиновым в Кремле, какой-то полуначинающий шахматист обыграл одного из лидеров рейтинга — Александра Морозевича?..
— Кто, на ваш взгляд, сегодня сильнейший шахматист планеты?
— Крамник!
— Вам много поступает предложений сыграть в матчах?
— Много. И кое-какие я принимаю. Во второй половине августа будет соревнование, которое проводит голландский спонсор: сильнейшие молодые шахматисты против более, скажем так, опытных. Возможно, поеду. Нужно еще здоровье подремонтировать: из-за проблем с позвоночником стопы плохо работают. По лестнице вверх-вниз ходить очень сложно. Иногда приезжаю в Москву к Валентину Дикулю, который сам себя «собрал» и поднял с больничной койки. Он мне назначает цикл упражнений. Вот собираюсь этим летом навестить его.
— Благодарю за откровенную беседу. Здоровья вам крепкого! До свидания.
— До зустрiчi!
— Вы говорите по-украински?!
— Мои родители родились в Украине: отец — в Мелитополе, мать — под Киевом. Что-то, видимо, во мне есть такое, из-за чего здешние люди обращаются ко мне как к своему…
509Читайте нас у Facebook
