Родня из России звонит: «В Крыму нет никаких «зеленых человечков». А я как раз с ними разговариваю, — офицер ВСУ

— Алексей, вы однажды сказали в интервью, что обязательно вернетесь в Крым, причем «на белом БТРе». Сами-то верите в это?

— По-другому быть не может. Я лично не сомневаюсь. И те, кто со мною вышел на континент, — тоже. Иной вопрос, как скоро это будет. Мы тогда надеялись, что в сентябре уже будем дома. Ехали налегке — сумка с детскими вещами, сумка жены и мой рюкзак. Когда жили в Киеве в общежитии, на четверых было две вилки… Спали на надувном матрасе, который попросили у знакомых. Но ничего, как-то справились.

— Согласно официальной статистике, во время аннексии полуострова верными присяге остались 3990 военнослужащих из 13 468; 88 из 10 936 сотрудников МВД; 519 из 1870 представителей Государственной пограничной службы Украины; 242 из 2240 работников СБУ; 20 из 527 работников Управления государственной охраны.

— На мой взгляд, должна еще прозвучать цифра, сколько военных стали служить России. Вот из нашей части выехали на континент 64 человека из 306. Около 20 человек не захотели уезжать из Крыма, но и служить в российской армии не пожелали. Самое интересное, что теперь этим людям хуже всего.

— Почему?

— Для Украины они все равно являются предателями. У них не закрытый военный билет. Они не здесь и не там. У них вообще непонятно что. На работу нормально устроиться не могут.

Тогда, в 2014-м, все было неоднозначно. Я видел слезы и тех, кто уходил, и тех, кто оставался.

* «Очень хотелось бы вернуться в Крым — посмотреть в глаза тем, кто размахивал триколорами и рассказывал, что я оккупант», — говорит Алексей Никифоров. Фото Сергея Тушинского

— У вас самого были колебания?

- Конечно. Попробую объяснить почему. Когда мне сейчас говорят: «Та я бы вышел, даже не сомневался. Я бы вообще…», я эти красивые фразы слушаю и отвечаю: «Ребята, вы там не были». Среди нас были те, у кого все связано с Украиной, кто на русском разговаривал с трудом, потому что их родной язык украинский, но они там остались. Были и те, у кого все связано с Крымом. Но при этом они вышли.

У меня сначала тоже были мысли выехать, уволиться из армии, выйти на пенсию и вернуться домой. Но потом об этом даже речи не было.

Я считаю себя крымчанином. Хотя родился в российском Кирове, детство прошло в Джамбуле. Затем семья переехала в Черкассы, а военное училище окончил в Василькове. В 1995 году попал в Керчь. Там прожил 18 лет — больше, чем где бы то ни было.

— Где-то читала, что до всех этих событий вы симпатизировали России.

- Я был «вата ватная»… Этакий пророссийский шовинист. Считал, что Украина должна быть при России, что Советский Союз — это хорошо, и т. д. Но все во мне перевернулось, когда Путин стал нагло врать, что россияне к захвату Крыма непричастны.

Читайте также: «Перед поездкой в Крым российских солдат зомбировали видеороликами, в которых якобы гуцулы отрезают головы русским»

Нашу воинскую часть не раз реформировали, она была под флагами разных родов войск: авиация, сухопутные войска, Национальная гвардия, затем Военно-морские силы. До 1 января 2014 года мы оставались механизированным батальоном, который подчинялся войскам береговой обороны. У нас было тяжелое вооружение, была танковая рота. Но! Когда нас переводили в морпехи (это произошло 1 января 2014-го), заставили, чтобы до Нового года мы передали все вооружение. Причем очень торопили.

У нас же некоторые министры обороны имели российские паспорта (в начале аннексии Министерство обороны возглавлял Павел Лебедев, который 27 февраля выехал из Киева в Севастополь, ГПУ его объявила в розыск. — Авт.). Как-то (не помню точно, это было до 2010 года) приехал к нам министр. Мы повели его на смотровую площадку, откуда хорошо видна Тузла: «Здесь все начиналось». И намекнули, что надо бы увеличить количество личного состава. Он отреагировал: «Да, это хороший психологический шаг». А через месяц пришла бумага, согласно которой парковая зона части… выставлялась на продажу. Боксы продавали за 3−5 тысяч гривен. Мы тогда были в таком шоке…

— Когда все началось уже «по-взрослому»?

— Для нас — 19 февраля. В этот день обезглавили военную группировку в Крыму. Командующий Военно-морскими силами Украины Ильин отбыл в Киев, его назначили начальником Генерального штаба (командовал ВМС с 27 июля 2012 года по 19 февраля 2014 года; затем был начальником Генерального штаба — главнокомандующим ВСУ с 19 по 28 февраля 2014 года; потом перешел на сторону России. — Авт.). На следующий день пришло распоряжение: отправить морпехов 25-й бригады из Феодосии в Киев (они до Майдана не добрались, постояли под Васильковом и вернулись). То есть, когда все началось, наверху были только исполняющие обязанности. Причем многие военачальники сразу же залегли в госпиталь.

В общем, с 19 числа мы были приведены в состояние повышенной боевой готовности и защищали два городка — Керчь и Феодосию, потому оттуда уехали все. Утром 27 февраля получили сигнал о введении режима повышенной готовности и противодействия террористическим актам. Мы вооружились и ждали. Информации никакой, ничего не понятно.

У военных ведь все по плану. У нас есть пословица: «Жизнь без плана — жизнь впустую». Россияне действовали по плану. Причем, судя по всему, давно разработанному.

У нас тоже были планы на случай военной угрозы, но… Расскажу один эпизод. В Кировском стояло подразделение феодосийских морпехов, они охраняли аэродром. Россияне сунулись туда, но увидели, что там все серьезно. Через какое-то время морпехам пришло распоряжение штаба ВМС Украины вернуться в ППД (пункт постоянной дислокации. — Авт.). А через час туда заехали россияне и заняли взлетку, куда, согласно плану, должны были садиться николаевские десантники (они ждали команды).

К нам первые визитеры пришли 1 марта. Мы командование 382-го Темрюкского батальона морской пехоты и 810-й бригады морской пехоты из Севастополя знали лично. Немало совместных мероприятий было проведено. Когда в 2010-м году Янукович придумал провести на 9 мая парады в городах-героях, российские морпехи готовились на базе нашей части. Командир их «коробки» (замкомандира 810-й бригады) был одним из первых «гостей».

Читайте также: «Когда прозвучал первый выстрел в воздух, украинские военнослужащие, не сговариваясь, запели национальный гимн»

Комбат (бывший подполковник ВСУ Александр Саенко потом перешел в российскую армию.- Авт.) собрал офицеров: «Сегодня к нам приезжают россияне. Мы, наверное, будем уходить в Украину. Давайте подбивать, на чем можем выходить». Стали считать и поняли, что у нас на почти 300 единиц техники 17−18 «живых» аккумуляторов. Наша часть — кадрированного (сокращенного) состава. То есть, чтобы привести все в боевую готовность, надо было съездить получить боеприпасы, электролит для аккумуляторов и т. д. Командир позвонил в штаб флота: «Я готов выдвинуться за боеприпасами в Инкерман». А ему: «Ты знаешь, кто тебя там может встретить?» В Инкермане склад вооружения расположен в скале. Слева — украинский, а справа — российский. Все за одним забором. Комбат говорит: «Догадываюсь». В штабе ему сказали: «Принимай решение сам». Не всякий подчиненный, когда старший командир колеблется, будет действовать решительно. В результате никто не поехал.

6 марта в Перевальное прибыл член СНБО, дважды бывший министр обороны. Собрал всех командиров частей и сказал с трибуны: «Вы тут в „чапаевых“ не играйте. Один выстрел в Сараево привел к Первой мировой войне». С какими мыслями должны возвращаться офицеры после такого?

Часто упрекают, что мы не стреляли… 22-я статья Устава гласит, что военнослужащие ВСУ могут применять оружие, если их жизни или жизни окружающих угрожает опасность. Военное положение объявлено не было. То есть право применять оружие есть только у часового. А на склады никто не лез.

В Балаклаве, чтобы наши не вышли в море, российский корабль «сломался» и встал поперек бухты. На каком основании ты его расстреляешь или утопишь?

1 марта в шесть утра комбату позвонил Березовский (тогда начальник управления боевой подготовки ВМС Украины, с 1 марта назначен командующим ВМС Украины, а уже 2-го перешел на сторону оккупантов. — Авт.): «Бегом приводи все в боевую готовность. Сейчас мы этих россиян будем в море скидывать». Прошло пять часов, и от него же пришло распоряжение: сдать оружие. Для нас это был шок.

С Березовским все тоже неоднозначно. Потом я разговаривал с его подчиненными, которые знают его хорошо. То, что за его женой ходили два бритоголовых, о чем-то говорит. Не сомневаюсь, что его шантажировали.

— Что вам говорили россияне, когда явились 1 марта?

— «Мы пришли вас защищать. Что у вас творится в Украине! Праворадикалы, „правосеки“, крымские татары и т. д. Мы боимся, что у вас будет то же, что и во Львове (19 февраля протестующие захватили воинскую часть, здание прокуратуры и СБУ. — Авт.). Сейчас мы вас оцепим». Вот просто друзья-товарищи.

— И что вы им отвечали?

- «Мы сами способны себя защитить». А россияне говорят: «Нам надо показать, что мы вас защищаем». — «Ну, хотите, стойте возле КПП». То есть они сами по себе, мы сами по себе.

Тогда у меня глаза открывались на многое. Прибыли местные журналисты. А тут как раз подъехала машина, оттуда вышли отец с сыном. Они привезли пакеты с едой и сигаретами и несут в российский «КамАЗ», стоявший у наших ворот. Я говорю журналистам: «В городе не было ни одного мероприятия, в котором не участвовали бы военные. Город-герой, масса праздников. Но почему-то подарки несут оккупантам, а не защитникам».

— Вы уже тогда сознавали, что это именно оккупанты?

— Когда Путин сказал, что «их там нет», я спросил российского комбата: «Что будем делать, если как на Майдане стрельба начнется в обе стороны и третья сторона вмешается? Это сейчас мы друзья. А завтра третья сторона твоего уложит и моего уложит. Понятно, что начнем стрелять. Что ты будешь говорить родителям своих срочников? Я своим скажу: „К нам пришел оккупант“. А ты?» Он сделал вид, что удивился.

* Алексей Никифоров передает флаг 10-й бригады Нацгвардии, с которым они вышли из Крыма, в музей Нацгвардии

— Их офицеры понимали, что они оккупанты?

- Нет. Считали, что они спасители.

Скажу, что в Крыму мы в первую очередь проиграли информационно. Там было очень много тех, кто против россиян. Но основная масса — ни вашим, ни нашим.

Я вспоминаю по себе. Был в России последний раз в 1995 году. Как раз перед выпуском из училища. В Кирове, слыша мой акцент, все говорили: «Да ты хохол». Позже в селе в Черкасской области не раз корили: «Да ты кацап». А я считал себя крымчанином. Больше ни с чем себя не ассоциировал. Для меня, как и для многих там, Крым — это было что-то отдельное.

Так вот, об информационном влиянии на людей. Когда вечером 1 марта наш комбат говорил с представителем РФ и уже начал давать слабину, командир 1-й роты вышел с совещания, забрал весь боезапас роты, закрылся с главным старшиной на втором этаже в своей канцелярии, прибил снаружи к двери клятву морпеха и сказал: «Пусть меня россияне отсюда выковыривают».

У него родители в Одессе, жена из Томска. Отец ему позвонил: «Олег, если останешься там, ты мне не сын». Прошло двадцать дней. И он остался… Понимаете?

— Почему такое могло случиться?

- Настолько промыли мозги. Россияне работали с разными целевыми аудиториями, били по разным болевым точкам. Самой главной их целью были командиры и начальники. Практически все, кто с приставкой «командир», остались там. Главный месседж россиян: «Едва вы выйдете в Украину, с вас спросят, почему ваше оружие осталось в Крыму и где ваши подчиненные?» Люди просто испугались.

Сыграла свою роль и материальная заинтересованность. В Крыму ходила пословица: «Плох тот украинский офицер, который не мечтает стать российским контрактником». Для сравнения несколько цифр. Прапорщик российского Черноморского флота получал 16 тысяч гривен, а командующий Военно-морскими силами Украины — 15 тысяч. Командир взвода Черноморского флота — 24 тысячи гривен, роты — 26 тысяч, командир крейсера «Москва» — 126 тысяч гривен. Тетки, которые сдавали квартиру в Севастополе, первым делом спрашивали, из какой армии, если ты военный.

Читайте также: Подполковник Вооруженных сил Украины: «Всю ночь мы не спали, ожидая штурм воинской части в Севастополе»

Мы три года не получали форму. Шили ее сами или покупали. Как-то приехал генерал Воронченко (командующий Военно-морскими силами Украины с июля 2016 года, во время крымских событий был заместителем командующего флотом по береговой обороне. — Авт.). Стоим перед ним — комбат и четыре зама. Воронченко говорит: «Командир, смотри. Раз, два, три, четыре, пять. Найди хоть одну одинаковую форму». Вот такая армия была.

Россияне как-то спросили: «Что, у вас формы нет? Ой, ребята…» На следующий день после того, как над воинскими частями подняли триколоры, заехали фуры с их формой.

— Не раз читала, что россияне очень плохо относятся к тем, кто остался. Во всяком случае, уважения к этим людям нет.

— До сентября-октября, пока была связь, мы созванивались с оставшимися. Да и «сарафанное радио» доносило какие-то новости. В нашем батальоне (они сделали из него железнодорожный стройбат) осталось несколько прапорщиков из моего подразделения. Люди слышали, как к ним обращались: «Эй вы, недоделанные военные, идите сюда. Будем из вас делать военных». Их называли «полурусскими».

А командиры, их замы, засветившиеся в СМИ, даже построили какую-то карьеру.

Читайте также: Владислав Селезнев: «На Донбассе не было так страшно, как в Крыму»

— Чтобы у Киселева их показывать?

— Ну да. Мой комбат сначала был в Феодосии, потом стал замом командира 810-й бригады в Севастополе. Командира 36-й бригады полковника Стороженко из Перевального отправили в Академию Генштаба РФ, два года он еще руководил. Их все—таки держат для «картинки». А остальных раскидывали и раскидывают по стране.

— У вас было все — квартира, налаженный быт. Не жалеете, что не остались?

- За пять лет не пожалел ни разу. Хотя мы прошли и общагу, а сейчас у нас съемное жилье.

Последние сутки перед выходом тупо смотрел телевизор. Естественно, только российские каналы. Уже все собрано, завтра выезжаем. Вечером сказал жене: «Наташа, может, я что-то не так делаю? Останови меня, пока не поздно. Такое печальное будущее у Украины и такое светлое у России». Она говорит: «Нет. Раз собрались, едем». Я ей очень благодарен за это.

И все наши, кто вышли, — точно так же не жалеют. Да, двое вернулись. Они думали, что на континенте им квартиры дадут, но, увы… Но они вышли, уволились из армии и вернулись. И в чужую армию не пошли.

Для меня теперь Украина более родная, чем Крым и тем более Россия. Она уже переболела и выздоравливает. Мне очень нравятся колоссальные изменения за прошедшие пять лет.

Как-то канал «Кремль ТВ» брал у меня интервью. Сказал им: «Я теперь понимаю Бандеру». И корреспондент: «Ни фига себе. Ты что, бЕндеровец?» Да, я теперь на все смотрю по-другому.

Для меня Майдан был чем-то непонятным. Я же в 1998 году в составе сил Национальной гвардии стоял возле крымского парламента. С палками, со всеми делами. По ту сторону — крымские татары… С тех пор я против любых массовых выступлений.

Одного моего сослуживца, зама начальника крымского управления МВД полковника Олега Карпцова, взяли в плен на Майдане. Когда увидел по ТВ (мы тогда только «5 канал» смотрели), что Олега ведут, не поверил, что такое может быть. Другой мой товарищ, заместитель командира части ВВ в Симферополе полковник Валерий Гаркавенко, рассказывал: «Моему солдату глаз выбили цепью. Другому трактором ногу отдавило. Что мне их родителям говорить?» Сына нашей поварихи в части, солдата-срочника (он стоял на Грушевского) три раза тушили.

Когда мы вышли, первым делом поехал на Майдан в Киев. Еще стояли палатки. И все в моем сознании перевернулось.

Вскоре меня отправили на учебу в академию. Видел, что ребята из Крыма намного мотивированнее, потому что мы уже свое потеряли и нам надо воевать. Те, кто не прошел войну, совсем другие. И я, крымчанин, им рассказывал, что Майдан — это было правильно.

— Концерт керченских морпехов, который ребята дали в осаде, невозможно было смотреть без слез. 6 марта под большим желто-голубым флагом они на кураже пели назло врагу, а россияне слушали это за воротами части.

- Все получилось спонтанно. Мы долго находились в состоянии повышенной боевой готовности. Боялись провокаций, поэтому ночами почти не спали. Люди потихоньку выгорали. Чтобы поднять боевой дух и показать, что мы — Украина, решили устроить концерт, не отходя от КПП. Это было красиво.

Мы же еще 14 марта устроили футбольный «матч смерти». Каспийская флотилия выставила против нас свою команду. Когда мы выиграли 5:1, я кричал от радости: «У вас земля под ногами горит!»

— Как вы детям объяснили, что уезжаете из дома?

- Сын ходил во второй класс, а дочери было всего три года. Как-то сын пришел из школы со слезами на глазах: «Учительница увидела тебя по телевизору. Ты говорил, что будешь защищать часть. Она спросила: «Че ж вы не уедете?» Мол, они счастливы, что Россия придет… Это был один из моментов, повлиявших на мое решение.

Каждое утро с 1 по 20 марта во время противостояния я по возможности доводил до подчиненных информацию о том, что происходит: «Страна меняется. Надо просто стоять». Однажды рассказал, что мне позвонили из «Правого сектора»: «Чем помочь?» Все загудели. Когда я шел на КПП, один офицер, которого я знал еще лейтенантом, говорит: «Слышишь, если „правосеки“ в Керчь придут, я твой род вырежу». Привел его к комбату, потребовал созвать офицеров: «Ничего себе заявочки подчиненных». После этого главный старшина батальона (уже покойный) Саня Яхновский заставил меня надеть бронежилет: «Леха, тебя свои же зарежут».

Читайте также: «Ты что, на женщину руку поднимешь?!» — крикнула я одному из «самообороновцев» Крыма, на что он заявил: «Да я тебя «замочу»!

— Могли получить «нож в спину», как Путин говорит?

- Ну, до такого не дошло бы. Но накал страстей был сильным. Нервы у людей были натянуты как струна.

После разговора с тогдашним исполняющим обязанности министра обороны Тенюхом одноклассники из Казахстана мне писали: «Тебя надо на доску позора в школе повесить». А родня из России звонила: «У вас нет никаких «зеленых человечков». А я как раз стою и с ними разговариваю.

Как-то бойцы, собиравшиеся в Украину, пожаловались: «Комбат запрещает нам жить в общаге». Я пришел к нему: «Что такое, Сан Саныч?» Он говорит: «А че они тут мешают?» Вышел, а тут звонит Валентина Мудрык с «1+1»: «Что у вас происходит?» — «Да комбат выселяет бойцов». «Вы видели, что он дал интервью на берегу моря, рассказал, что все равно не стрелял бы? Он же негодяй!» Я видел. Она записала наш разговор и выдала в эфир.

Утром прихожу на службу. Со мной полштаба не разговаривает, рожи отворачивают. Обиделись, что журналисты их назвали «запроданцями». Комбат: «Ты что там наговорил? Ну, все. Ты для нас персона нон-грата. В часть тебя больше не пустим».

Мы после этого строились перед КПП каждое утро. Обсуждали, как решить все вопросы прежде чем уехать. Вывезти вещи помогли волонтеры. Из Львова приехал парень на фуре, собрал пожитки нескольких семей и развез, куда сказали, по Украине.

— Расскажите о своем разговоре с Тенюхом. Много было шума.

— 20 марта с утра россиян уже запустили в часть. Я был последним, с кем они разговаривали перед поднятием триколора.

— О чем?

- Где-то в два часа дня меня вызвал командир. В его кабинете сидел российский командующий войсками береговой обороны Черноморского флота генерал-майор Остриков. За ним в черной морской форме, видимо, кадровик. Сзади у меня за спиной два крепких дядьки в кожаных куртках. «Ну, че ты не хочешь? Уже все подписывают, а ты все не хочешь?» — «Ну ладно, вы молодым навешиваете на уши. Но я-то все понимаю, в армии уже двадцать с лишним лет. Я вам на фиг не нужен. Я столько лет людям рассказывал об Украине, а теперь буду говорить, какой Путин хороший — Крым захватил?» — «Да ты че! Нам такие нужны!»

Накануне я ездил за закупками. Вернулся, а старшина говорит: «Комбат сдался». Как так? Поругались с комбатом так, что я даже пообещал пристрелить его. А он: «Завтра приедут россияне, будешь с ними разговаривать».

Вечером он нас построил: «Поступило три предложения. Кто хочет в Украину, никаких преследований, все уезжают. У кого есть право на пенсию, должны сначала записаться с российскую армию, потом уволиться. Здесь будет воинская часть. Будет лучше. Дадут новую технику. Мне предложили быть комбатом. Я остаюсь». И начинает по очереди спрашивать. Заместитель: «Я с тобой, командир». Начальник штаба: «Я не определился». Я говорю: «Куда вы спешите? Вас никто не захватывает, не дергает. Куда бежите впереди паровоза?» Один аж подскочил: «А вдруг паровоз убежит впереди нас?» Я только спросил: «Леша, не боишься, что паровоз тебя переедет?»

Когда я говорил с россиянами, зашел комбат: «Товарищ генерал, разрешите флаг будет поднимать ваш офицер, а не я». «Ты че! Ты же командир, ты поднимай российский флаг». Я говорю: «Товарищ генерал, вы хоть тут… Не убивайте уже все». И эти два сзади: «Что ты начинаешь?» Я повернулся: «Товарищи офицеры, а вы бы хотели оказаться на моем месте?» Один грустно улыбнулся и сказал: «Нет». Генерал: «Ну, все-все. Иди, замполит, подумай».

Читайте также: Украинские морпехи из Феодосии: «Нам сказали: если враг пойдет на нас, прикрываясь женщинами и детьми, стрелять… по ногам»

В четыре часа дня объявили построение и подняли российский флаг. Те, кто был за Украину, ушли. Идут мои бойцы, у них слезы текут: «Замполит, это что? Ну как? Как?!» А у меня самого ком в горле. Не знал, что им сказать.

Кстати, флаги Российской Федерации командиры всех на тот момент боеспособных частей, сговорившись, поднимали в одно время по всему Крыму (только феодосийские морпехи стояли под флагом Украины,тральщик «Черкассы» и большой десантный корабль «Ольшанский» еще пытались как-то сопротивляться. — Авт.). Мой комбат, «очкуя», что мы можем не так среагировать, позвонил в Бахчисарай Стешенко, который был очень авторитетным офицером, и поставил на громкую связь: «Сергей Николаевич, подтвердите, что я не один». Стешенко ответил, что позвонил Ильину, который тогда был для нас всем, а тот сказал: «А что вам остается?» На следующий день приехала федеральная миграционная служба — выдавать паспорта. За три дня управились.

21 вечером звонок с «1+1». Мол, у них телемост с министром обороны: «Не хотите рассказать, что у вас делается?» Тенюх рассказывал, что в Крыму все под контролем, что он созванивается с командирами частей ежедневно и т. д. Я был в шоке. Аж заикался: «Товарищ адмирал, может, вы не знаете, что у нас здесь происходит? Может, вам не докладывают? Тут уже все сдались. Хором подписывают рапорта»… В общем, получился очень эмоциональный разговор.

Я же в Генштаб к тому времени уже отправил фото, как дагестанец откручивает с трибуны герб Украины на фоне российского флага: «Вот смотрите». Кстати, этот герб сейчас у меня дома.

* Российский оккупант откручивает украинскую символику

— Эфир был в час ночи, — продолжает собеседник. — Первым позвонил мой комбат: «Теперь ты понимаешь, почему я так поступил?» — «Саныч, я твоего решения не принимаю. Но это твое решение».

Мы хотели уходить как воинское подразделение — с флагом, оружием, а не как беженцы. Как-то раздался звонок: «Я исполняющий обязанности министра обороны Коваль Михаил Васильевич (Тенюха уволили 27 марта. — Авт.). Вы Никифоров? Соберите своих бойцов. Я через пять минут позвоню. Поставите на громкую связь и поговорим». Потом выяснилось, что в это время в его кабинете были телевизионщики. Спросил Коваля, как мы выходим: «Как подразделение, как часть с атрибутами и архивом?» Он ответил, что да. Мы забрали всю документацию, архив, флаг (Саня Яхновский на себе его вывозил), всю символику, чтобы потом никто над ней не глумился и не надругался.

Расскажу, как люди за несколько дней полностью поменяли решение. Один из замов комбата до последнего был с нами, хотя у него с Украиной ничего не связано — родители на Дальнем Востоке, жена из Керчи. Но ему было за Украину больно. Он думал, как выйти. Помогал собирать архив и т. д. За день до выхода позвонил: «Леха, я подкаблучник, я не могу. Жена, две дочки, теща мне мозг высасывали двое суток днем и ночью. Не знаю… Буду бухать, буду наемником. Я предатель». В интернете гуляет фото, как мы с ним обнимались, когда прощались. Меня потом обвиняли, что я обнимаюсь с предателями. Но это те люди, которые сделали все, чтобы мы ушли нормально. Однако через месяц или два я позвонил ему и услышал: «Вы бомбите собственный народ». Там практически нереально сохранить мозги.

— Наверняка были те, у кого случился водораздел в семьях.

- Конечно. Как-то пришла SMS от жены нашего начпрода: «Ребята, вы молодцы. Я со своим мужем даже носить одну фамилию не хочу. Помогите выехать». Помогли. Она поехала к своим родителям. Там пошла в военкомат, чтобы попроситься в армию, а военком оказался «ватником». Совсем отчаялась. Я предложил: «К нам пойдете?» — «Я стеснялась спросить». Мы ее призвали… А у нашего сержанта жена там осталась: «К бандеровцам не поеду». Теперь у них сложилась новая семья. Уже родился ребенок. В такую «Санта-Барбару» и не поверишь.

Расскажу еще об одном эпизоде, касающемся россиян. Где-то числа 14−15 марта, когда мы понимали, что уже — все, один из больших военачальников РФ, которые вели с нами все переговоры (от Каспийской флотилии было два капитана первого ранга с украинскими корнями) показал мне в багажнике своей машины («Хюндай» без номеров, мол, «так гаишники не трогают») целый ящик новеньких травматических пистолетов. На мой вопрос, зачем, ответил, что для защиты, и заулыбался. Я сказал: «Нет такой армии, какую травматы защищают». И попросил: «Подари. У меня жена сидит с тесаком дома». — «Ну, может быть»… Мы выходили 7 апреля в Николаев. Там накануне разогнали Антимайдан. По телевидению показали, что у толпы забрали биты, еще что-то. И два точно таких пистолета, какие были у того военного: серебристые, револьверного типа с инкрустированной под кость ручкой.

— Из одного «военторга»?

— Разумеется.

Читайте также: Оборона «Бельбека»: «Это единственная часть, ради захвата которой был вызван российский спецназ»

— Вы были потом на войне?

- Конечно. Попал туда в 2017 году. Те, кто вышли на континент из моего батальона, почти все были на фронте.

Подытоживая, скажу следующее. Я не хочу, чтобы мой сын стал военным. Чтобы ему никогда не нужно было принимать решение — ехать туда, где все пылает, или остаться, ведь тут все будет просто здорово. Еще раз такое пережить тяжело.

Очень хотелось бы вернуться в Крым — посмотреть в глаза тем, кто размахивал триколорами и рассказывал, что я оккупант. Вот вы спросили, поменял ли я о них свое мнение. Я их понять могу, действительно были какие-то причины… Но прощать не хочу.

Я в прошлом году подписал контракт на восемь лет. Пока не победим, какая может быть пенсия?

Как сообщали ранее «ФАКТЫ», глава Министерства иностранных дел Украины Павел Климкин заявил, что до освобождения оккупированного Крыма и возвращения контроля над полуостровом Украиной никакого мира с Российской Федерацией быть не может. Кроме того, в сети появилось очередное видео, подтверждающее, что «зеленые человечки» в буквальном смысле прикрывались гражданским населением при захвате Крыма. Тем временем данные соцопросов свидетельствуют, что присоединением Крыма гордятся менее половины россиян.

4262

Читайте нас у Facebook