Юморист анатолий трушкин: «в диалогах яна арлазорова с публикой все продумано: и вопросы, и ответы, и выкрики из зала»
Что бы там ни говорили, жизнь писателя-сатирика тяжела! Все лавры достаются исполнителям. Артисты же о тех, кто написал им пользующийся популярностью монолог, чаще всего умалчивают — не хотят делиться славой. Но и авторы в последнее время стали не лыком шиты, предпочитают читать свои шедевры самостоятельно. Анатолий Трушкин — один из них.
«Ответы на записки из зала я готовлю заранее. Да и вопросы… сам придумываю»
— Для кого из актеров вы писали?
— У меня было только два романа с актерами — с Мишей Евдокимовым и Яном Арлазоровым. Для Миши написан его знаменитый «деревенский» цикл, придуман этот Серега, у которого «морда красная». И с тем, и с другим мы «дружили домами». Я часто бывал у Миши в деревне, слушал настоящих мужиков. Но все рассказы, с которыми он выступал, все равно были не реальными, а выдуманными. Со временем Миша начал писать сам, но он же не писатель, хоть и пытался подражать Шукшину. Я сделал для него двадцать рассказов, все они есть в моем 16-м томе «Антологии сатиры и юмора России. ХХ век». С Арлазоровым у нас был роман покороче: я сочинил его номера под условным названием «Мужик».
— Как, разве это не импровизация?!
— Там все продумано: и вопросы, и ответы, и выкрики из зала. Только кажется, что человек может крикнуть что-то неожиданное. На самом деле существует всего пять-шесть вариантов реакции зрителей. Все легко просчитывается и готовятся ответы. Самое интересное, что зрители его реплики давно знают. Ян как-то взял меня на концерт. Рядом со мной сидели два мужика, и один другому говорит: «Сейчас он скажет: «Хорошо свистишь, чайником будешь!» И смеется, довольный. А как Ян эту фразу сказал, он еще пуще заходится. И не скучно им по десятому разу один и тот же номер смотреть! И знаете почему? Ян для них свой: «Слышь, мужик!» Он разрушил пресловутую «четвертую стену», артист — такой же, как они, а им это льстит невероятно! И они прощают даже то, что все его реплики знают наизусть. Правда, пару раз бывали совершенно непредусмотренные выкрики, и я с ужасом думал: «Как же Ян выкрутится?!»
— И как?
— Элементарно, он просто ничего не отвечал! Говорил: «Да ну тебя, ты какой-то кривой, да еще, наверное, и пьяный! Что с тобой разговаривать?» Дальше опять все шло по накатанному. Но со стороны — полная иллюзия импровизации.
— Выходит, импровизация хороша только тогда, когда тщательно подготовлена?
— Во всяком случае, продумана. Наверное, есть люди, способные на чистую импровизацию, но они из умершей нынче профессии конферансье. Да и то такие истории давно стали легендами. Рассказывают, как году этак в 1919 на сцену вышел конферансье, так сказать, из бывших: «Здравствуйте, товарищи!» Это тогда был новый термин! Из зала ему ответили: «Гусь свинье не товарищ!» В ответ он взмахнул руками, как крыльями, и сказал: «Улетаю, улетаю… » Но это — особый дар. Такие люди чувствуют себя на сцене, как рыба в воде. А я тушуюсь. Думаю: «Ну я ведь уже тертый-перетертый, неужели с листочка не прочитаю?» И все равно каждый раз по спине бежит холодный пот! Я даже ответы на записки из зала готовлю заранее.
— Как же узнаете, что именно вам напишут?
— Так вопросы-то банальные: как пишете, кто вам нравится? Я вам больше скажу, я и вопросы… сам придумываю. Потом якобы читаю, а зрители восхищены: ну, надо же, как остроумно кто-то из них написал! Есть один вопрос, которым я просто горжусь. Звучит он так: «Вы работаете утром, днем или трезвый?» И ответ есть: «Утром. Трезвый. Жизнь заставляет!»
«Пишу о вечном: о воровстве, любви, пьянстве»
— Писатели любят рассказывать о том, как их притесняли в советское время. Вам в этом смысле есть чем похвастаться?
— Я скорее юморист, а не сатирик, поэтому никаких особо опасных для советского строя произведений у меня не было. Конечно, мы тогда писали немного эзоповым языком, а в партийных комиссиях не дураки сидели, все хорошо понимали. Перед каждым концертом «Вокруг смеха» приходили из ЦК партии, всех внимательно выслушивали и говорили: «Жванецкому это убрать, Альтову то вырезать, и завтра можете выступать!» Оставляли в основном бытовые темы: муж, жена, теща. Никого это не трогало, не портило настроение. А сейчас не контролируют, но и ответственность, в случае чего, лежит только на тебе. Выясняется, что рисковать головой никто не хочет.
— На какие темы вы любите шутить?
— Да все о том же! Меня как-то интервьюировал один журнал, кстати, ваш, украинский. Они мне потом прислали свое издание, а там заголовок: «Трушкин пишет о вечном — о воровстве и пьянстве». Мне очень понравилось, я даже сольник свой так назвал. Правда, чуть хитрее сформулировал: «О вечном: воровстве, любви, пьянстве». Дескать, речь пойдет не только о серьезном, лирика тоже будет.
— Ну, с пьянством более или менее понято. А как же быть с воровством?
— Так ведь тоже на Руси тема вечная. Вот был я как-то с концертами на Колыме, выступал перед золотодобытчиками, которых еще можно назвать золотоворюгами. Там везде кордоны, на каждом шагу тебя прощупывают. И все равно около десяти тонн ежегодно вывозится. Как?! Пешком не уйдешь и на машине не уедешь, самолетом выбираться надо. Ну, и сколько ты в самолет на себе пронесешь. Загадка!
— Вы писателем-сатириком с детства мечтали стать?
Я вообще-то инженер. Профессию начал активно менять уже после рождения дочери. Когда она была еще совсем маленькой, я в 11 вечера укладывал ее спать, сам успевал немного подремать, а потом просыпался и писал с 12-ти ночи до четырех утра.
— И как родные отнеслись к тому, что вы из инженера превратились в писателя?
— Неоднозначно. Семья у меня рабоче-крестьянская, для них писательство — вообще не профессия. Да что семья, помню, в райкоме партии заставили анкету заполнять, и девушка, занося данные в картотеку, спрашивает: «Кем работаете?» Гордо отвечаю: «Я — писатель!» А она говорит: «Понимаю, что писатель. Работаете кем?»
«Видимо, медиков, которые совсем уж никуда не годятся, Бог отправляет в юмористы»
— Зачем же для того, чтобы стать юмористом, заканчивали технический вуз?
— А куда мне идти, у нас в доме и книг-то не было. Только в технический! Как любит говорить моя мама: «Какой ты писатель? Ты ведь и не читал-то ничего!» Любовь к литературе у меня гораздо позже появилась, в Литературном институте. Но что-то в вашем замечании есть! Действительно, основная масса наших юмористов заканчивала либо авиационные, либо медицинские институты. Да простят меня коллеги по цеху, но мне кажется, таким образом Бог спасает людей. Больше всего их гибнет в автомобильных катастрофах и от неумелых медиков. Видимо, тех, кто совсем уж никуда не годится, он отправляет в юмористы: «Вы уж лучше шутите, ребята!»
— Вам по первой специальности удалось поработать?
— Слава Богу, нет!
— ?!
— Я на третьем курсе путал гайку с болтом! Там еще вот какая штука получилась. Поехали мы на целину, а я же здоровый был, за день выполнял 13 норм. Ребята месили раствор, а я по полведра и — об стенку! Девчонки только шли за мной, затирали. В общем, дали мне медаль «За освоение целинных и залежных земель». И как героя труда сразу же в институтский комитет комсомола избрали. А комитетчики имели право посещать занятия по своему усмотрению. У меня усмотрение было одно: не посещать! Так что я очень быстро сошел с дистанции. Потом просидел два года на одном ракетостроительном заводе, но ничем так и не занимался, а писал рассказы в заводскую многотиражку.
— Герои ваших рассказов похожи на вас?
— Как можно написать о том, чего не знаешь? Поэтому писатель присутствует в каждом своем герое. Говорят, что Левин в «Анне Карениной» — это Лев Толстой. Значит, во мне есть многое от того ворья и пьяниц, о которых пишу. Есть у меня рассказ, начинающийся со слов: «У одной женщины пил муж. Не сильно, но все-таки — до беспамятства». Так вот, к этому мужику я не имею никакого отношения, а жена… списана с моей. Как хотите, так и понимайте.
— Вас очень часто упоминают вместе с Коклюшкиным. Это благодаря рифме?
— У меня даже шутка есть на эту тему: что общего между Пушкиным, Трушкиным и Коклюшкиным? Ни один, ни другой, ни третий никогда не были членами Союза писателей СССР.
— Ну, с Пушкиным понятно. А вас почему не взяли?
— Так ведь презрительно советская власть относилась к нашему жанру! А еще мы с Коклюшкиным среди юмористов — нацменьшинство. Третьим был покойный Миша Евдокимов. Как-то у меня состоялся прямой эфир на радио в Америке, и прозвучал вопрос: «Почему среди юмористов так много евреев?» Да Бог его знает! Есть же какие-то традиционно еврейские занятия, портняжное искусство, например. И потом, количество не всегда означает качество. Гоголь, например, не еврей, Салтыков-Щедрин и Зощенко — тоже, а так, по мелочи. А если серьезно, то среди них действительно очень много талантливых людей. Просто восхищаюсь Жванецким, Альтовым, Аркановым, покойным Гришей Гориным.
— На ком в первую очередь проверяете свои произведения?
— На жене, мы с ней теперь вдвоем остались, дочка давно с нами не живет. А супруга у меня, знаете ли, выгодно вышла замуж, что для женщины — самое главное.
1391
Читайте нас у Facebook
