Народный артист россии поэт-песенник михаил танич: «то, что алле пугачевой сейчас по инерции кланяются, мне неприятно. Нечему кланяться… »
Михаил Танич — автор нескольких тысяч стихов, десятков книг, с полтысячи песен, которые вот уже много лет на слуху. Песни на его стихи исполняют Иосиф Кобзон и Алена Апина, Вахтанг Кикабидзе и Валерий Леонтьев, Лариса Долина и Алла Пугачева. «Черный кот», «Идет солдат по городу», «На дальней станции сойду», «Комарово», «Узелки», «Погода в доме», «Девочка секонд-хэнд», «Нас выбирают, мы выбираем» из кинофильма «Большая перемена». Михал Исаевич создал популярную группу «Лесоповал», которая прогремела на всю страну хитом «А белый лебедь на пруду», и является ее бессменным руководителем.
Сегодня известный поэт-песенник по-прежнему много работает, поэтому застать его дома не так легко. Накануне дня рождения Михал Исаевич настроен оптимистично, но подумывает, отметить ли очередную дату с размахом или сбежать с женой подальше от всех, например, в Лондон.
«Мой самый первый в жизни стих — о Павлике Морозове»
- Вот, только с дачи вернулся, — начинает разговор мой собеседник. — У меня домик в Юрмале.
- Как отдохнули?
- Каждый раз пытаюсь отдыхать, но не удается: всегда какие-то заботы, дела, связанные с гастролями, новыми книгами. К тому же отдыха мне в жизни хватило — шесть лет в лагере. После того долгосрочного отпуска больше ни одного дня не хотел отдыхать.
- Вы ведь, если не ошибаюсь, попали в места не столь отдаленные за «антисоветскую агитацию»?
- Да, это так называлось: писатели специально для КГБ придумывали рубрики и формулировки. Наверху ведь были очень озабочены: кончилась война, солдаты вернутся из Германии, Чехословакии, начнут что-то рассказывать про заграничную жизнь, которая всегда была другой. Так называемая нищая Германия жила по карточкам, однако по сравнению с нашей страной все равно выглядела жутким капиталистическим раем. Но этого нельзя было рассказывать здесь: партия поняла, что подобные истории вредны. Солдатикам, которые приезжали, надо было язычок обрезать, вот и придумали такой сценарий. Называлось это «восхвалял жизнь за границей». Мы ведь не могли жить хуже побежденных немцев: хвалить жизнь за границей в стране, считавшейся лучше всех, было нельзя. Людей, которые болтали, отправляли в лагеря. Конечно, не надо было их расстреливать, хотя могли бы, но десять лет давали спокойно.
Для нас же прокурор потребовал пять лет, а суд «расщедрился» и дал по шесть. А я всего-навсего сказал, что немецкие приемники фирмы «Грюндик» очень хорошие. Причем говорил это не кому-то постороннему, а в своем ближайшем кругу, в котором оказался осведомитель. Он целый год ходил с нами, пил водку. Этот человек, конечно, ничего не выдумывал, но все наши высказывания записывал и отправлял куда надо.
- Что было самым тяжелым в лагере?
- Это не были лагеря смертников, они не предназначались для того, чтобы заморить людей. Надо было пилить лес для государства. Бесплатная рабочая сила. Делалось все, чтобы поддерживать в нас какую-то минимальную силу для работы. Тем, кто хорошо пилил лес, давали 900 граммов хлеба в сутки.
- В заключении вы тоже стихи писали?
- Я всю жизнь писал стихи. Поначалу, долгое время, очень плохие, не понимая, что это не стихи, — ну как может десятилетний мальчик хорошо писать? Кстати, мой самый первый в жизни стих — о Павлике Морозове. Правда. (Смеется. — Авт. ) Мне было лет восемь, когда появился Павлик Морозов — такой герой наш пионерский, почти святой. Мы же не могли в восемь лет подумать, что это предатель, который отца заложил. Мы были очень оглупленным поколением, зомбированным, можно сказать.
- Отсидели, как говорится, от звонка до звонка?
- Не досидел до шести лет 90 дней, там ведь тоже были свои зачеты. Самое страшное началось потом: работать никуда не брали. Паспорта не было — только бумажка. К тому же минус 39 городов: в них мне нельзя было прописываться и жить. Человек с волчьим билетом. После лагеря я работал на стройках, числился маляром, разнорабочим — оформить меня на инженерную должность было нельзя.
- Фамилию на Танич сменили, чтобы ваши стихи не «зажимали»?
- Просто когда я начал печататься, сразу придумал себе это укороченное имя. Это моя фамилия, только сокращенная. Фамилия отца — Танхилевич. Родители матери тоже из евреев, но из выкрестов, а отцовские — одесские евреи.
- Так у вас украинские корни?
- Да, и по матери, и по отцу. Это была одесская семья. Мой дедушка дружил с Шолом-Алейхемом. Когда писатель уезжал в Америку, оставил деду всю свою библиотеку. А дедушка попал под погромы в 1904 году, и все сожгли, в том числе и книги Алейхема.
- Чем для вас пахнет детство?
- Бычками, жаренными на сковородке на дворовой кухне, и вареной кукурузой. Детство мое прошло в Таганроге — на границе с Украиной. Этот город наполовину русский, наполовину украинский. Вся округа говорила на украинском языке, и я с детства знал его.
- В школе, наверное, круглым отличником были?
- Нет, у меня было три четверки — по арифметике, физике и химии, остальные пятерки. Я окончил школу и получил аттестат 22 июня 1941 года. Помню, когда услышал по радио сообщение о войне, ужасно обрадовался. Я был полным пионерско-комсомольским идиотом. А ведь у меня уже тогда расстреляли отца как врага народа. Правда, мы еще не знали об этом до XX съезда партии, поскольку это называлось «десять лет без права переписки».
В общем, я очень обрадовался, что наконец-то мы разгромим фашистскую Германию: не сомневался, что Советский Союз гораздо сильнее. Поступил в институт, уехал с ним в эвакуацию в Тбилиси. Проучившись там несколько месяцев, пошел в военкомат, откуда меня направили в Тбилисское артиллерийское училище, а затем на войну.
- На войне страшно было?
- Поначалу нет: в 18-19 лет ничего не страшно. В 1944 году в Прибалтике меня сильно контузило: на три месяца стал слепым и глухим. И вот когда мне как-то отмыли глаза и я сбежал из госпиталя, то, подходя к фронту, начал слышать орудийные раскаты. Вот тогда немножко стало боязно, подумал, что все-таки это страшно. До сих пор мои фронтовики, оставшиеся в живых — четверо из целого полка, — мне пишут: желаю тебе того-то, того-то и мирного неба над головой. Как они усвоили это! Моя жена приносит мне десять открыток ко Дню Победы и говорит: «Вот тебе мирное небо над головой».
«Я не считаю Пугачеву такой звездой, как вы»
- Давайте, Михал Исаевич, о мирной жизни. С удивлением узнал, что самая первая песня, которую исполнила Алла Пугачева, была именно ваша.
- Самая первая и самая вторая. Первая песня — «Робот», которую недавно замечательно перепела Кристина Орбакайте. Алла сама хотела ее перепеть, но Кристина была без репертуара, и эту аранжировку она отдала ей. Кристина спела не хуже. А вторая моя песня, которую спела Алла, — «По грибы», музыка Вадима Гамалия. Алла сразу была «запускальщицей» песен. И «Робот» спела вся эстрада, и «По грибы» тоже исполнили все, даже Анна Герман и Гелена Великанова…
- То есть сейчас вас бы назвали продюсером Примадонны…
- Можно сказать, мы ее первые поставили к микрофону. Познакомились мы с Аллой случайно. Она приходила на радио, была там в редакции сатиры и юмора такая передача «С добрым утром». Каждое воскресенье они выпускали новые песни. Алла училась в училище Ипполитова-Иванова и частенько появлялась в коридоре этой радиостанции. Девочка лет 15 или 16, худенькая, в платьице вздернутом. Совершенно не похожа на теперешнюю, без всяких амбиций. Она была влюблена в одного из редакторов этой передачи — Володю Трифонова, женатого на манекенщице всесоюзного дома моделей. Вот этот редактор Аллу и запустил — посоветовал нам поставить ее у микрофона. Это стало для нее звездным часом.
Я не подозревал, что Аллу ожидает такая слава. Потом она спела что-то Шаинского, потом куда-то исчезла… Появилась уже с ребенком на руках. Звездой ее сделала не моя песня, а «Арлекино». Это было на два-три года позже.
- Почему вы не стали сотрудничать с Аллой Борисовной?
- Она нашла себе другого поэта — Резника, подружилась с ним. Вместе они написали штук сто песен. Очевидно, он показался ей интереснее, талантливее. Из моих песен Алла исполнила еще две — «Балалайка» и «Девочка секонд-хэнд». Для них она уже сама музыку писала.
- Среди песенников была конкуренция?
- Нет, особой ревности не было. Я лично считаю, что лучше других писали песни Леонид Дербенев, Роберт Рождественский, Игорь Шаферан и я. Были Резники всякие, много Рябининых, Пляцковских — второй-третий эшелон. Но Алла выбрала по жизни именно Резника. Они дружили, он бывал у нее дома, возил с собой ее портреты… Может быть, тоже был в нее влюблен.
- У них был роман?
- Я не думаю, что у них был роман. Меня это мало касается. У нее романов было много, поэтому она одна.
- Сейчас поддерживаете с Пугачевой отношения?
- Редко общаемся. Иногда она бывает у нас, когда празднуем дни рождения и годовщины нашей свадьбы с женой. Алла не занимает в моей жизни так много места, как вам бы хотелось. Я ее не считаю такой звездой, как вы. А то, что ей теперь по инерции кланяются, мне даже неприятно. Нечему кланяться: она уже давно ничего не пела. Надо вовремя покидать эту звездно-посадочную площадку, освобождать место для других.
«За несколько лет до нашего с женой знакомства она увидела меня во сне»
В наш разговор в очередной раз вступает супруга Михаила Танича поэтесса Лидия Козлова, которая на протяжении всей беседы что-то подсказывает, напоминает, комментирует.
- Моя жена, если ее не остановить, будет отвечать на все вопросы вместо меня, — говорит Михаил Танич. — Такой у нее характер.
- Когда вы написали строки «Важней всего погода в доме», свою семью имели в виду? У вас чаще какая погода?
- Я имел в виду и свою семью тоже. В ней — погода с облаками, но всегда хорошая. 5 марта следующего года нашему браку будет 50 лет.
- Прожить бок о бок 50 лет, да к тому же двум творческим людям — это подвиг! Наверное, есть какой-то секрет?
- Секрет — большое терпение.
- А кто терпеливее?
- Я. Жена у меня нетерпимая.
- Если не ошибаюсь, жена у вас еще и Скорпион по гороскопу. Ссоритесь часто?
- Часто. У нас уникальный случай: мы совершенно разные люди с противоположными характерами, но сохранившие любовь. Каждый день признаемся друг другу в любви. Мы не можем друг без друга. А то, что она Скорпион, это действительно тяжелая штука, но я считаю, что это хуже для них, ведь они самоеды. Я Дева по гороскопу, человек покладистый, аккуратный, пунктуальный. У меня есть такие строчки в одном стихотворении: «Я пунктуален и аккуратен, как средство по выведению пятен. Но с удовольствием врежу в рыло, если же рыло меня оскорбило».
- Что, часто приходилось драться в жизни?
- Да, я много дрался. Сейчас уже нет, у меня отказала правая рука — ударная, в плече. Я задира и все время думаю: Господи, не задраться бы с кем-то, у меня же нет правой руки.
- Когда вы познакомились с женой, это была любовь с первого взгляда?
- Нет, я бы не сказал. Хотя жена говорит, что она меня раньше видела во сне. Ей было 18 лет. Девочка уже окончила техникум, но ни с кем никогда не ходила на танцы и даже в кино. Как-то за несколько лет до нашего знакомства они с подругами гадали на суженого, и ей приснился я. Когда мы встретились, она поняла, что я — тот самый человек из ее сна. Она это всегда рассказывает, а я не знаю, верить или нет. Но, очевидно, так оно и есть.
Когда я пришел на молодежные посиделки 7 ноября 1956 года, то она не сразу узнала, кто я такой. Взяла гитару и сказала, что сейчас исполнит песню на стихи поэта Михаила Танича, не догадываясь даже, кто перед ней. Я тогда писал много стихов, они публиковались и были популярны среди молодежи.
- А сейчас какие у вас отношения с молодежью? Внуки ваши песни слушают?
- Слушают, но они не поклонники моих песен. Моя младшая дочка Светлана живет в Москве, она настроена на американский джаз. А старшая дочь Инга слушает мои песни. Она выросла на них, а сейчас даже приезжает в Москву на концерты. Инга живет в Голландии, у нее двое сыновей — Лева и Вениамин.
- А у жены какая из ваших песен любимая?
- Я не знаю, надо у нее спросить. Она говорит, что все. Она же и сама написала знаменитые строки «А ты такой холодный, как айсберг в океане», которые исполнила Пугачева, и гениальную песню «Снег кружится, ложится и тает». Это просто классика. Эти две песни стоят многих.
- Это вы ее подвигли?
- Нет, не я. Она, будучи честолюбивой по характеру, решила доказать мне, что она не просто жена. Еще она написала книжку замечательных стихотворений под названием «Не для тебя, так для кого же».
- То есть жена у вас гениальная.
- Во всяком случае, выдающаяся, не гениальная. Гениальный у нас я, так и напишите. Это меня Долина так называет.
- Одни только строки «Жил да был во дворе черный кот» из бессмертного хита чего стоят!
- Я их, кстати, очень быстро написал, как шутку.
- На Западе за одного «Черного кота» наверняка миллионером стали бы. Не жалеете, что не уехали?
- Нет, не жалею. Много моих друзей уехали и меня агитировали. Я сказал: ребята, думаю, вы ошибаетесь. Финансово благополучен я был всегда. Ни разу в жизни не одалживал ни у кого денег — обходился тем, что зарабатывал.
- Правда, что, когда вы писали мемуары, вас врачи несколько раз хоронили?..
- Врачи меня хоронили, поскольку я пережил «ползущий» инфаркт, из которого еле выбрался. К сердцу проходило всего пять процентов крови. Сначала определили двадцать, но когда мы поехали к знаменитому доктору Акчурину, он сказал: «Какие двадцать? У вас кровь проходит тоньше, чем иголка. Вам надо через три дня делать шунтирование, и неизвестно, сколько дней при таком кровоснабжении вы проживете». И я лег на тот самый стол, на котором он оперировал Ельцина. Та же бригада в течение пяти часов делала мне операцию. Это очень тяжелая операция: распиливается человек, отключаются все органы…
В общем, я выжил, несмотря на то, что после операции в больнице со мной случилось ЧП: капельницу на ночь сняли, оставив катетер в вене. Пластырь отклеился и через эту дырку фонтаном била кровь! Я лежал в луже крови, поскольку подо мной была подстелена клеенка и ей некуда было деться. Это был час или два ночи, вся реанимация спала. И какой-то больной отсоединился от своего аппарата и пошел всех будить. Если бы не он, я бы умер в ту ночь. И не от инфаркта, а от потери крови.
А ровно год назад доктор Давыдов, президент Академии медицинских наук России, директор онкологического института сделал мне онкологическую операцию! Тяжелейшую! Прогнозы тоже были мрачные, а я, как видите, еще год прожил.
На войне в нашу землянку, на которой стоял ящик противотанковых гранат, ударила мина. Все это взорвалось, разворотило землянку. Наутро меня хоронили в братскую могилу: наш шофер, 18-летний мальчишка, привез утром 20 трупов. Спасло чудо. Кто-то заметил: «Мишка-то живой». Что-то шевелилось, дергалась щека. Меня вынули — и в госпиталь, в котором я потом лежал с контузией.
- Говорят, если хоронят раньше времени — долго жить будете. Судя по тому, что вас трижды хоронили, вы лет 200 должны протянуть! Здоровья вам, Михал
Исаевич, и с днем рождения!
595
Читайте нас у Facebook
