Армен джигарханян: «когда мария миронова подошла к гробу сына андрея, она услышала из-за спины: посмотрели? Дайте другим! »
«Впервые отца увидел, когда мне исполнилось много лет… »
- Разобрались, Армен Борисович, какой дурак придумал повесть вашей жизни?
- Цитируете классика? Нет, и не пытался выяснить. Ни к чему. Мама, когда происходило неожиданное событие, повторяла: «Я знаю все, кроме даты своей смерти».
- Но он был дураком, взявшийся писать вашу повесть?
- В принципе, да… Вслед за вами сошлюсь на «Макбет». Шекспир говорил, в жизни много шума и ярости, нет лишь смысла. Конечно, могу сейчас поудобнее устроиться в кресле, придать лицу умное выражение и начать рассуждать, мол, очень грустная мысль! Нет, ничего печального не вижу. Не исключаю, мы и живем-то за счет того, что не ведаем, когда и какой конец нас ожидает. Читайте сочинение дурака по страничке, все откроется в свое время. Зачем совать нос за задернутую занавеску? Человек ничто иное, как сосуд для удовлетворения физиологических потребностей.
- Как-то пресновато звучит, Армен Борисович. А где же высокий полет души?
- Потребности тоже разными бывают. Одному для внутреннего комфорта нужно живот набить, а другому — прекрасную музыку послушать. Зазвучит произведение Моцарта — и человек заплачет. В эту минуту проявляется его настоящая сущность.
- Оглядываться любите?
- Сейчас — да. Все лучшее у меня позади. Позволите еще цитату? «После того как я уехал из родного города, в моей жизни не произошло ничего значительного». Маркес сказал, которого обожаю.
- Готовы подписаться под словами?
- Это же правда, хоть мы часто боимся себе признаться. Страшно показать истинные чувства, обнажиться. Каждый нашел свою маску и прячется за нее. У наиболее талантливых масок несколько, но лица не видит никто. Самое ужасное то, что мы часто не знаем, что же скрывается под гримом и ретушью…
- Полагаете, это кого-то пугает?
- Думаю, нет. Люди привыкают, путают маски с лицом…
- Смотрю, у вас над головой висит календарь с видами Еревана. Тоскуете, глядя на картинку?
- Принесли, подарили. Никакой тяги в родные места не испытываю. Абсолютно! По-моему, ностальгия — придуманное чувство. Да, иногда в душе возникает пустота, хочется ее чем-то заполнить, вот и начинаешь фантазировать: бе-бе-бе, бу-бу-бу… Если бы да кабы… Когда человеку хорошо, ему везде в радость, а если плохо, то хоть дома, хоть на чужбине — все едино. Да, я родился и жил в Ереване. Точка!
- А как же босоногое детство?
- Не помню, чтобы ходил босым. По острым камням бегать неудобно. Вы словно хотите подсказать то, чего не было в моей жизни.
- Пытаюсь спросить, уточнить. Например, вы никогда ничего не говорите об отце, будто его не существовало.
- Я впервые отца увидел, когда мне исполнилось много лет…
- Пятнадцать? Двадцать?
- Нет, больше! Но дело даже не в этом. Мы познакомились, я узнал, что у него вторая семья, где растут три девочки, и с ними повидался, но вопрос, повторяю, в другом…
- А как, к слову, мама объясняла в детстве, почему папа живет отдельно? Он же оставил семью, когда вам было несколько месяцев от роду.
- Месяц, всего месяц… Я подрос, начал соображать, тогда мама и сказала: «Папа ушел».
- И никаких легенд о разведчике или летчике, улетевшем, но обещавшем вернуться?
- Зачем оскорблять себя и меня ложью? Отец просто уехал учиться в Россию. Но вы не дали закончить фразу: о том, что он умер, я узнал от чужих людей. В тот момент в моей душе ни одна струна не дрогнула. И это, честно признаюсь, встревожило.
- Сколько вам было?
- Много — 30 с копейками. Я уже работал в Москве, в «Ленкоме».
- Не поехали на похороны?
- А зачем, если внутри ничего не шевельнулось?
- Но на могилу потом ходили?
- Нет, ни разу! Поэтому и говорю: родственные чувства, ностальгия — выдумки, которые люди сочинили, чтобы оправдаться перед собой и другими. Впрочем, если кто-то убедит в обратном, тут же подниму руки и признаю ошибку. Пока не убеждают.
- И старый партнер по кино Олег Табаков, не устающий повторять фразу о любви к отеческим гробам?
- У Олега своя история, а я, как Джамбул Джабаев: что вижу, о том пою.
- Может, в вас обида говорит? Безотцовщина?
- И это искусственное понятие. Не было случая, чтобы сидел в темном углу и плакал, мол, у других есть папы, а у меня нет. Мама заменяла целый мир: отца, брата, сестру. Помню, как-то во время войны мы пилили дрова в подвале. Это мужское занятие, но мама виду не подала, что ей трудно. Никогда не жаловалась на судьбу, поэтому я не чувствовал себя обделенным. Казалось, у нас самая замечательная семья. Правда, однажды произошел эпизод, косвенно связанный с отцом. Классе во втором или третьем я сказал на линейке, что мой папа погиб на войне, и получил майку. Как пострадавший. До сих пор не знаю, зачем это ляпнул… Мне всегда было хорошо с мамой. Я уже вырос, работал в театре, но не представлял, что ее не окажется рядом. Она на гастроли со мной ездила. Не то, чтобы яичницу жарила, но… Во-первых, мама любила путешествовать, а во-вторых… Говорят, животное сильно привязывается к хозяину, если у того больше никого нет. Своре не слишком нужен человек, любовь к нему не так сильна, она рассеивается на разные объекты. Я был сконцентрирован на маме, а она — на мне. Люди тоже животные…
«Чужой успех всегда вызывал у меня не зависть, а стремление сделать что-то более яркое»
- Разве Елена Васильевна не вышла замуж?
- Много позже.
- И отчим не пытался заменить отца?
- А что это такое? Не понимаю. Отец нужен, чтобы посвящать в какие-то мужские тайны? Например, писать (ударение поставьте на первом слоге) меня мама научила, у нее прекрасно получилось. А отчим не лез с советами, если не просили. Он стал мне другом. У нас даже общие секреты имелись: врачи запрещали отчиму курить, и он таскал мои сигареты, предупреждая, чтобы маме ничего не говорил. Звал я его по имени — Ашот, сокращенно — Аш.
- Кем он был по профессии?
- Бухгалтером. До сих пор часто вспоминаю Ашота, многое взял от него.
- А с родным отцом как встретились?
- Бабушка Марья Александровна, папина мама, настояла.
- Борис, Марья — явно не армянские имена.
- Так они же с Северного Кавказа, из Прикумска. Деда Акимом звали. Бабушка была очень красивая женщина, фантастически, невероятно. Отец не такой, похуже. Я в него пошел.
- Самокритично.
- Объективно. Впрочем, в последние годы стал на маму походить. Поворот головы, жесты… Так вот, возвращаюсь к своему рассказу. До конца жизни бабушка оставалась на моей стороне, не простила отцу, что нас бросил, хотела познакомить, позвала к себе, обед сварила. Встретились, посидели, поговорили и… разошлись. Нормально! А как иначе?
- Отец не пробовал загладить вину?
- За то, что не пожертвовал собою ради меня и мамы? Но так лишь в мелодрамах бывает. Нет, слез покаяния или умиления никто не проливал. Мы сделали то, о чем просила бабушка, успокоили ее и вернулись к делам — каждый к своим. Даже не помню, как обращался, отцом называл или по имени.
- Мама знала о вашей встрече?
- И отнеслась абсолютно спокойно.
- Предвижу ответ, но все же спрошу: то, что стали актером, — заслуга Елены Васильевны?
- Мама любила, когда мы вместе ходили в театр. Она работала в Совете министров Армении.
- Начальницей?
- Рядовой служащей. Правда, сумела мне добыть пропуск на вечерние спектакли. Тогда ведь после 19. 00 детей в театр не пускали. Словом, со сценой я познакомился рано. О чем не жалею до сих пор.
- Но ведь первый блин вышел комом: в ГИТИС не взяли.
- Да, было обидно. Может, даже плакал, не помню. Но жить-то дальше надо. Вступительные экзамены везде закончились, амбиции и надежды на время отложил, вернулся домой. Услышал от кого-то, что на киностудию набирают учеников. Пошел, устроился помощником оператора.
- А возвращаться из Москвы не стыдились, маме в глаза смотреть?
- Так ведь она со мной ездила! Год спустя поступил в Ереванский театрально-художественный институт. Буквально через пару занятий понял: счастье, что не попал в ГИТИС.
«Недавно покойная Наташа Гундарева во сне приходила… И с мамой, которой тоже уже нет, часто разговариваю»
- Почему счастье, что туда не поступили?
- Иначе не встретился бы с Арменом Гулакяном, моим Учителем. С большой буквы, — отвечает Армен Джигарханян. — Не передать словами, как много он сделал! Снова оказалась права мама, повторявшая: «Что ни делается — к лучшему». Уже будучи взрослым состоявшимся актером, я приходил к ней и сетовал: такую хорошую роль отдали другому. Мама успокаивала: «Не бери в голову. Им же хуже». Вскоре поступало более интересное предложение. Мама лишь смеялась: «Что я говорила?» Я никогда никому не завидовал. Конечно, и ночи бессонные случались, и сомнения одолевали, но не так, чтобы потом цианистый калий сопернику давать. Чужой успех вызывал стремление придумать что-нибудь более яркое. Армен Карпович научил главному: не останавливаться, двигаться дальше. До сих пор иду.
- Впервые вышли на сцену в 1954 году…
- Льстите, дебют состоялся 25 января 1955-го. В спектакле «Иван Рыбаков» мне доверили произнести всего четыре слова: «Товарищ капитан, вам телефонограмма!»
- Зал наверняка зашелся овациями.
- О, да! Спектакль прервали, зрители вскочили с мест, скандировали: «Джи-га! Джи-га!» А если серьезно, все, чем горжусь в жизни, не давалось легко. Всегда шел долго и медленно.
- Суетиться доводилось?
- Ошибки совершал. Я ведь не Будда, замерший в одной позе. Даже простые истины открываешь не сразу, на это необходимо время. Еще труднее объяснить другим, что, например, не надо стремиться всегда быть красивым. Или вот такая мысль: мудрость определяется в гневе. Вроде бы очевидно, а ты пойди и проверь.
- И каков Джигарханян в ярости?
- Глупый. К сожалению. Стараюсь удержаться от неверных шагов, никого не обидеть, особенно тех, кто от меня зависит, но…
- Горячая южная кровь?
- Нет, я нормальный человек, проживший
71 год и хорошо представляющий, что ждет впереди и сколько безвозвратно уже потеряно. Может, самая невыносимая боль на свете именно от осознания утрат.
- Список длинный?
- Очень… Ушло самое дорогое и любимое. Мамы нет, дочки. Совсем недавно потерял кота, скрашивавшего последние годы.
- Хочется вернуться в прошлое и что-то исправить?
- Опять какой-то идеалистический сценарий! Так не бывает. Что сделано, то сделано.
- И чувство недоданности не возникает?
- Этого не облечь в материальную или словесную форму. О таких вещах знают мое больное сердце и седая голова. Больше никому ничего не ведомо. И не надо, поверьте. Мой хороший товарищ в подобных ситуациях любил повторять: «Не наше это собачье дело… »
- Можно я о дочери спрошу?
- А что хотите услышать? Когда она погибла, многие говорили какие-то сочувственные слова. Но я-то понимал: сотрясание воздуха, за которым равнодушие. Только один человек, увы, уже покойный, позвонил и спросил: «Армен, это правда?» Я ответил: «Да». И тогда он сказал: «Позволь ничего не говорить… »
Поймите, и в страшном горе, и в огромной радости человек одинок. А у нас любят запустить руку по локоть и что-то выискивать в душе, мять, рвать на куски… Чудовищно!
- Вам ведь тоже наверняка приходилось оказываться в подобной роли — не ковырятеля ран, конечно, но того, кто вынужден произносить дежурные соболезнования.
- Нет! Нет! Я многих хороших людей обидел тем, что не хожу на похороны их близких. И не звоню. Не могу создавать видимость. В крайнем случае, телеграмму пошлю, чтобы голос по телефону не сорвался.
- Значит, ни Андрея Гончарова в последний путь не проводили, ни Наталью Гундареву?
- Нет. Не видел их мертвыми, и они остались для меня живыми. Наташа недавно во сне приходила… И маму, так получилось, не хоронил. Мы по-прежнему разговариваем, все ей рассказываю. В последний раз она прекрасно смеялась… Но мы опять полезли, куда забираться не стоит. Оставьте в покое остатки моей энергии. Живу этим и никого пускать дальше определенной черты не намерен. Много есть такого, чего я сам до конца не понял.
- Например?
- Никогда не скажу. Что мы знаем о чужой жизни? Родился, женился, развелся? Что было бы с Антоном Павловичем Чеховым, если бы в 23 года он тяжело не заболел? Вы в состоянии ответить? Я — нет. И слава Богу… Не хочу потакать бесстыдному человеческому любопытству, желанию заглянуть в замочную скважину. Вспоминаю рассказ Марии Мироновой. Она подошла к гробу Андрея, сына, и услышала голос за спиной: «Посмотрели? Дайте другим!» Что тут добавишь? Мы сейчас репетируем ялтинский вариант «Трех сестер». Пьеса заканчивается словами, которых нет в канонической версии. Маша говорит: «Вот птицы летают, не зная, зачем. И будут миллионы лет так летать, пока Бог не откроет им тайну». Ольга отвечает: «Если бы знать… » Понимаете? Пока не откроет тайну… Мы же хотим все и сразу. А Бог никогда не скажет. Тем более что нет его…
- Правда?
- Не наше собачье дело.
- Кажется, понял, Армен Борисович, почему вы такой упрямый противник мемуаров.
- Нормальный человек перед всем светом исповедоваться не станет. Зачем мне читать чужие спекуляции на известных фамилиях? Давно ничего подобного в руки не беру. Все зачастую удручающе глупо и пошло.
- Напишите умно.
- Ни за какие деньги! Много раз предлагали. Вот, мол, магнитофон, кассеты, говорите, что считаете нужным. Но я все уже ролями сказал. И о себе, и о жизни.
«Играя Ленина, картавил на армянском языке. Хорошо получилось»
- Дневники вели?
- Пишу плохо, не удается мысль на бумаге сформулировать. Ручка за головой не поспевает. Так что лучше и не начинать. К тому же, не забывайте: перед вами представитель одной из самых исповедальных профессий.
- Да, ипостасей вы сменили миллион. Даже Ленина изображали.
- Гулакян предложил эту роль. Я согласился. По-моему, хорошо получилось.
- Картавили?
- Да. На армянском языке…
- Гончаров в Театре Маяковского доверял вам несколько иной материал.
- Те 27 лет, по сути, отдельная жизнь. Счастливое время! Я играл гастрольный репертуар, каждый спектакль — откровение. «Трамвай «Желание», «Кошка на раскаленной крыше», «Бег», «Закат», «Беседы с Сократом», «Театр времен Нерона и Сенеки»… Можно долго перечислять.
- Как, наверное, и в кино?
- Там литература высокого класса редко встречается. Особенно остро это чувствовалось во времена Советского Союза. Я много снимался, а в искусстве правил соцреализм.
- Смотрите свои фильмы?
- Если лет десять прошло, не меньше. И все равно не люблю. Если ты не идиот, будешь не умиляться, глядя на экран, а замечать недостатки и переживать. А какой смысл изводить себя? Все равно ничего не изменишь. В последнее время почти не включаю телевизор. Куда интереснее наблюдать за детьми, играющими в парке, или за собаками, бегающими по дорожкам. Это настоящее. Я целыми днями общался с Филом и был счастлив.
- Правда, что Фил — сокращенное от «философ»?
- Сомневаетесь в мудрости котов? Я в этом убежден.
- Похоронили Фила в Америке?
- Он последнее время жил там с Таней, моей женой. Умер у меня на руках… Знаете, прав Бродский, говоривший, что сначала надо дать горю раздавить себя, а потом постараться из него вылезти. Не стоит сопротивляться или что-то искать взамен. Можно лишь добиться обратного, возненавидеть себя за то, что согласился на суррогат.
- Вы прислушались к совету классика?
- Конечно. По-другому никак. Горе все равно не даст сразу из себя выскочить.
- А время лечит?
- Это иллюзия. Может, стал старым, иммунитет ослаб, но мне ничего не помогает. Впрочем, так и раньше было. Боль притуплялась, но рана не заживала.
- Разве друзья в подобной ситуации не помощники?
- Не так много людей, с которыми могу быть предельно откровенным, хотя я компанейский человек. Но часто обманывался. И речь не о каком-то глобальном предательстве. Скажу что-нибудь человеку, а потом жалею. Ему мои проблемы не нужны.
- Дружба для того и существует, чтобы было кому поплакаться в жилетку.
- Не люблю обременять. Лучше сам. Так спокойнее. В последнее время ценю одиночество. Получаю физиологическое удовольствие.
- Татьяна Сергеевна обидится, прочитав эти слова.
- Думаю, нет. А может, и да. Но это жизнь. Мы 40 лет вместе. Кому-то нужно регулярно менять партнеров — и на сцене, и дома. Я иначе смотрю. Скажем, чай всегда разбавляю лимоном, и мне не надо напоминать Тане об этом. А другому придется объяснять: «Два кусочка положите. И сахар еще». Для чего?
- Это быт.
- Правильно. А на нем вырастает целая философия. Вам нужна правда или красивые версии? С годами в человеке многое меняется, и не в лучшую сторону. Впрочем, я ни о чем не жалею. Нормально прожили. Ни Таня никогда не хотела мне яд подмешать, ни я ей. Честь и хвала нам за это. А дальше — шлагбаум. Не наше это с вами собачье дело. Когда Левушку Толстого спросили, в чем смысл существования, он ответил: «В том, чтобы жить». Давайте этим и займемся, не отвлекаясь на глупости. Приеду домой, налью 50 граммов виски, возьму книжку, и все будет хорошо…
456
Читайте нас у Facebook
