«после сотого спектакля «калиновий гай» на киевской сцене александр корнейчук преподнес каждой исполнительнице женской роли золотое украшение, а актерам вручил изделия из серебра»
В петербургской квартире Марины Корнейчук об Украине напоминают рушники и гобелен работы заслуженного мастера народного творчества Анны Верес, картины народных художников СССР Алексея Шовкуненко и Николая Глущенко, народного мастера Марии Примаченко, традиционная керамика на полках. Особенно впечатляет массивный обеденный стол, занимающий центр 20-метровой комнаты. «Когда мы раздвигали его в своей киевской квартире на улице Шелковичной, — вспоминает Марина Федотовна, — стол становился в три раза больше и за ним свободно рассаживались 24 человека. Гостей на нашей свадьбе тоже угощали за этим столом. Всю еду и выпивку для праздничного застолья Александр Корнейчук заказал в гостинице «Москва», которая находилась недалеко от дома… »
«Читал Вашу «В степях Украины»… Добавил несколько слов на 68 странице», — написал Сталин»
- Сегодня, когда Петербург украшен транспарантами в честь 60-летия Победы, вспоминается, что в годы войны маршал Малиновский требовал расстрелять Александра Корнейчука за пьесу «Фронт».
- Александр Евдокимович был на фронте и все видел своими глазами, — рассказывает Марина Корнейчук. — Когда замысел пьесы созрел, Корнейчук попросил у командования отпуск и за месяц написал «Фронт». Сталин вызвал его в Москву, поинтересовался пьесой, и Александр Евдокимович ответил: «Рукопись со мной, но почерк у меня плохой, я должен диктовать машинистке». — «Наши машинистки разберут. Оставьте!»
Работая над «Фронтом», Корнейчук много раз встречался со Сталиным. Во время последней встречи Иосиф Виссарионович посоветовал ему: «Надо некоторое время побыть в Москве, а то на фронте шальная пуля может случайно вас зацепить». Только через много лет Александр Корнейчук узнал, что тогда же на имя Верховного Главнокомандующего пришла телеграмма от маршала Малиновского: «Драматурга «Фронта» расстрелять. А того, кто разрешит печатать в «Правде», судить военным трибуналом». Маршалу пришел ответ: «Изучайте «Фронт» — воевать лучше будете. И. Сталин».
- На вашем серванте стоят бронзовые фигурки Часныка и Галушки — главных персонажей довоенной пьесы «В степах Укращни». На ее выход в свет Сталин тоже давал добро?
- В старой папке с тесемочками Александр Корнейчук бережно хранил вырванный из блокнота листочек, исписанный синим карандашом: «Читал Вашу «В степях Украины». Получилась замечательная штука — художественно цельная, веселая-развеселая. Боюсь только, что слишком веселая и есть опасность, что разгул веселья и комедии может отвести внимание читателя-зрителя от ее содержания. Между прочим, я добавил несколько слов на 68 странице. Это для большей ясности. Привет! И. Сталин. 28. 12. 1940 г. »
А история самих фигурок такова. Как-то к Александру Корнейчуку пришел известный скульптор Селибер. Точнее, он тогда еще был студентом и готовился к защите дипломной работы. Будущий скульптор попросил писателя одолжить ему денег на покупку материала, чтобы запечатлеть персонажей пьесы «В степах Укращни». Через некоторое время Селибер принес Корнейчуку долг вместе с подарком — фигурками Часныка и Галушки. Александр Евдокимович улыбнулся и сказал: «Нет, такие дорогие подарки я не принимаю. Пусть те деньги, которые вы мне принесли, останутся у вас за эти работы».
- И многие люди обращались к популярному писателю за деньгами?
- Денег просили без конца. Если бы у Корнейчука был банк, разорился бы полностью. Как-то сидим мы с мужем дома и вдруг приходит какой-то молодой человек: «Я муж племянницы Марии Заньковецкой. Она лежит в больнице. Вы можете чем-нибудь помочь?» Корнейчук ответил: «Я подумаю». Но лишь потому, что не хотел давать деньги неизвестному человеку. Узнал, в какой больнице лежит племянница, дал мне конверт и попросил, чтобы я деликатненько — не дай Бог обидеть родственницу знаменитой украинской актрисы! — передала больной.
Слава Богу, Октябрьская больница находилась недалеко от нашего дома. Я зашла в палату, где лежала роскошная женщина с пышной косой, и, стесняясь, подсунула конверт ей под подушку: «Это вам от Корнейчука. Выздоравливайте… »
Позже выяснилось, что эти люди — и пришедший к нам в дом молодой человек, и женщина в больнице — были аферистами. Они побывали и у Олеся Гончара, и у Наталии Ужвий, и у других известных людей. Интересно, что на суде судья сказал: «Самым щедрым оказался потерпевший Корнейчук!»
«Кроме депутатского значка, никаких наград, в том числе шесть орденов Ленина, муж не носил»
- Известно, что знаменитый драматург прилично зарабатывал. Его первая пьеса «Загибель ескадри» была написана в 1933 году, последующие появлялись на свет через каждые два года.
- Некоторые писатели получали и поболее (между прочим, гонорары прозаиков выше, чем драматургов), а Александр Евдокимович действительно был щедрым человеком.
Расскажу вам один случай. После премьеры «Загибелч ескадри» представители правительства республики поздравили 29-летнего автора пьесы с успехом. Узнав, что он ночует в театре за кулисами, сразу же предложили ему зайти в горсовет за ордером. На следующий день Александр Корнейчук уже был обладателем собственной комнаты в коммуналке, где он повесил на стену афишу, поставил на окно фанерный чемоданчик с рукописью. После чего закрыл комнату и отправился на спектакль. Вернувшись, обнаружил на своей кровати спящую женщину с ребенком, а в углу комнаты мужчину, читающего пьесу. Выяснилось, что на одну комнату ошибочно выдали два ордера.
Растерянный Корнейчук встал посреди комнаты, не зная, что делать. Молодой человек, прочитавший до этого пьесу, начал с восторгом говорить о ее героях, а под конец пообещал ради такого замечательного писателя завтра же освободить жилплощадь. После таких слов Александр Евдокимович растрогался, забрал свой чемодан, афишу и отправился ночевать в сквер, на лавочку, где его всю ночь дергали милиционеры.
В годы войны на деньги Александра Корнейчука от трех(!) Сталинских премий (Сталинская премия составляла 150 тысяч рублей, в то время как автомобиль «Победа» стоил 16 тысяч рублей. — Авт. ) был построен танк, который он назвал «За Радянську Укращну!» (раньше этот танк стоял на одной из площадей Кировограда, а может, и сейчас стоит). Для сравнения скажу, что все артисты Малого театра скинулись на один самолет.
- Правда, что за Александром Корнейчуком был закреплен номер в московской гостинице «Москва»?
- Да, Александр Евдокимович всегда останавливался в 902-м номере. Как-то ему позвонили из Москвы с приглашением на заседание Комитета защиты мира (Александр Корнейчук длительное время был председателем Советского комитета защиты мира. — Авт. ). И еще попросили надеть значок Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами». Лауреатов этой премии в Советском Союзе было всего двое — Леонид Брежнев и Александр Корнейчук. Правда, Александр Евдокимович, кроме депутатского значка, никаких наград, в том числе и шесть орденов Ленина, не носил. Но по особому случаю надел значок Ленинской премии мира.
Когда мы возвратились в гостиницу, вместе с нами в лифте ехал хорошо выпивший грузин. Мужчина обратил внимание на редкий значок и спросил, за что он. Муж ответил: «Ленинская премия мира». Лифтерша тут же говорит: «Но Александр Евдокимович отдал премию в Фонд мира — мы читали и знаем о Корнейчуке все». Наш попутчик переспросил: «Заставили?» — «Да нет, сам отдал». Грузин вспылил: «Какой дурак добровольно отдаст такие деньги?» Мы вышли и в номере долго смеялись над его реакцией.
С этой же гостиницей у меня связано еще одно приятное воспоминание. В 1950-е годы в киевском Театре им. Ивана Франко шла пьеса Корнейчука «Калиновий гай», в которой я, актриса театра, в очередь с Надей Новацкой играла Пурхавку. На сотый спектакль Александр Корнейчук решил всем исполнителям, даже играющим малюсенькие роли, сделать подарки. Актрисам купил золотые сережки, колечки, брошки, а мужчинам — серебряные портсигары, рюмки. И надо же, в сотом спектакле выпало играть моей напарнице. Я попереживала, что осталась без подарка от самого Корнейчука, и успокоилась.
Потом уже, когда стала женой Александра Евдокимовича, мы с ним разговорились о «Калиновом гае» (это как раз было в номере гостиницы «Москва»), и я вспомнила, что всем достались украшения, а мне — нет. Муж сделал вид, что ему срочно нужно спуститься на первый этаж. В гостинице всегда работал ювелирный киоск. Александр Евдокимович купил мне комплект с александритами — колечко и сережки, вернулся в номер и вручил мне. За тот «Калиновий гай». С опозданием.
«Саша всем рассказывал, что я думала над его предложением ровно одну минуту»
- Как вы получили предложение руки и сердца от такого видного жениха?
- Дело было на херсонских гастролях. После спектаклей мы с Александром Корнейчуком долго бродили по улицам, он провожал меня до номера. Как-то Саша сказал: «Сколько мы будем так ходить? Мне уже 59 лет! Перебирайся ко мне. А хочешь, подадим заявление в загс». Поскольку первый брак у меня не сложился, я предложила не торопиться со штампом в паспорте. И мы просто стали жить вместе.
- Вы жили в так называемом доме Корнейчука, что по улице Артема, 46, в Киеве?
- Нет. Этот особняк, построенный пленными немцами в 1948 году, государство предоставило вдове генерала Ватутина. Спустя некоторое время Александр Корнейчук купил у нее дом. Пожив там немного, писатель попросил для себя государственную квартиру, а особняк бесплатно отдал под Дворец новорожденных. Сам же занял четырехкомнатную квартиру на улице Карла Либкнехта (сейчас Шелковичная).
Как только я переехала к Александру Евдокимовичу, одна за другой последовали заграничные поездки. Хорошо, что за рубежом в гостиницах селят без паспортов, но наши чиновники все время уточняли у писателя, кто это с ним ездит. И как-то Александр Евдокимович не выдержал: «Слушай, сколько я тебя, непонятно кого, буду с собой возить? Пошли подавать заявление».
- В центральный, «шоколадный», загс на Печерске?
- Да Боже упаси! В обыкновенный загс Ленинского района, который тогда находился на улице Ленина, напротив Оперного театра. Подъехали на его «Волге» — вся машина утопала в цветах — и зарегистрировались.
Перед этим мы были в Будапеште, и Саша сказал: «Нам же надо расписываться. Подумай о платье». А я была счастлива, и не имело значения, в чем идти в загс. Какая разница? Но Александру Евдокимовичу очень нравилось, когда я красиво одевалась. Поэтому мне купили шерстяное кремовое платье и такую же шляпку. Жениху ничего не купили, потому что на его суточные не особо разгонишься. Дополнительно обменять разрешалось только
24 рубля — даже члену ЦК КПСС Корнейчуку!
… Перед выходом в загс — я уже была в платье, при шляпке — он сказал: «Сядь на минутку, мне надо с тобой поговорить». Я даже испугалась, вдруг он передумал. А Саша говорит: «Были у меня две жены, и обе не хотели переходить на мою фамилию. Ты можешь взять?» — «С удовольствием!» — выпалила я. Потом муж со смехом рассказывал всем, что Марина думала над его предложением ровно одну минуту.
- Какой распорядок дня был в вашей квартире?
- Утром, пока я еще лежала в постели (я же сова), Александр Евдокимович уже принимал душ, обязательно каждый день брился, надевал свежую белую сорочку и ждал меня к завтраку. Помню, в первый день я села за стол в халатике, без полного марафета. Саша посмотрел на меня и спросил: «Мы куда-то торопимся?» — «Я нет. А что?» — «Тогда вернись в спальню, приведи себя в порядок и приходи. И будем завтракать!»
«Боже мой, какой стыд!» — думала я, пока одевалась, причесывалась и подкрашивалась. Когда я при полном параде вышла к завтраку, муж отодвинул стул, усаживая меня, и сказал: «Доброго ранку! Смачного».
- С утра он обязательно придумывал какую-то смешную вещь, чтобы рассмешить меня, — продолжает Марина Корнейчук. — Как-то я спросила: «Тебе не лень каждый раз что-то выдумывать?» — «Это я делаю специально. Днем-то тебе обязательно по телефону испортят настроение, а так кусочек смеха останется в душе и неприятное не будет казаться полностью неприятным. А то с утра плохое настроение, потом его днем еще испортят, так уже и жить не надо».
- Как вы чувствовали себя в новой квартире после того, как здесь хозяйничала известная писательница Ванда Василевская?
- Безусловно, Ванда Львовна — великий писатель. Но совершенно несчастная женщина с трагической судьбой. После того как полька Василевская поменяла гражданство, Польша от нее отвернулась. В свое время у них с Александром Евдокимовичем начались какие-то нелады. Мне это через пятое-десятое рассказывали, у меня хватало деликатности не затрагивать эту тему. Только один раз на даче я полезла на чердак и обнаружила две пары совершенно новых сандалий. Перед тем как отдать их соседям, поинтересовалась: «Саша, зачем тебе две одинаковые пары?» — «Одни Ванды, а другие — мои». У нее был 43-й размер, у мужа — 42-й. Ванда Львовна была высокой и строгой женщиной, говорила басом, много курила.
Что я застала в квартире после ее смерти? Голые окна без штор, вытертое до дыр кожаное кресло, два неработающих приемника, рабочий стол, книжные полки… Как будто женщины в доме и не было, а жил холостяк. Я тут же повесила гардины, выбросила рухлядь. Вы не представляете, как Александр Евдокимович радовался: «Боже, моя дорогая! Боже, мое счастье!» К нам стала приходить молодежь, в квартире зазвучали смех и музыка. Муж всегда это приветствовал.
- Вы на 17 лет моложе своего супруга. Как ваша мама отнеслась к этому браку?
- Мама была ужасно против. Она приходила после походов по магазинам и говорила: «В очередях только и слышно: Корнейчук женился! Корнейчук женился… А мне стыдно сказать, что это моя дочь!» Мама переживала, что муж выше меня рангом и обязательно бросит.
Как-то по телефону Александр Евдокимович сказал ей: «Ефросинья Карповна, я бы очень хотел, чтобы вы приехали к нам в гости. Я пошлю за вами машину». — «А почему это я должна ехать к вам? — удивилась мама. — Вы первыми должны ко мне ехать». Александр Евдокимович положил трубку со словами: «Впервые ко мне не хотят приезжать в гости».
В назначенный мамой день мы были у нее, сели за накрытый стол, и Александр Евдокимович поднял тост: «Я вам так благодарен за Марину, за то, что она согласилась выйти за меня замуж. Я так счастлив!» «Моя дочка намного моложе вас, красивая, веселая, с хорошим характером и хозяйка что надо. Почему вы не должны быть мне благодарны?» — сказала мама и поправила узелок своей белой косынки.
Когда мы возвращались домой, Александр Корнейчук произнес: «Ну прямо ко-ро-ле-ва! Обычно мне старались подсунуть своих дочек, внучек, а тут… Настоящая королева!»
Когда мама звонила, муж бежал за мной сломя голову: «Мама, мама звонит!» Он ее просто боялся. Чаще всего мама звонила мне, если у нее поднималось давление. Тогда я мчалась к ней ставить пиявки — на затылок, щиколотки, и помогало. В то время, кроме раунатина, других лекарств не было. Александр Евдокимович несколько раз предлагал Ефросинье Карповне: «Марина часто ездит к вам, а я остаюсь один. Перебирайтесь к нам, или давайте я куплю вам квартиру неподалеку от нас!» — «Не хочу я ни с кем жить! Дайте мне покой. Я нажилась уже и с внуками, и с мужьями. И однокомнатную не хочу. Тут выйду на кухню, поговорю с соседями (соседи действительно были хорошие, до сих пор общаемся. Настолько хорошо жилось в коммуналке! Покупали в складчину мешок картошки и ставили его на кухне). Помру, а вы будете за границей, так и завоняюсь в изолированной квартире. Благодарю вас».
Так и случилось: мы находились за границей, когда мама умерла. Легла спать и не проснулась. Нас разыскали через МИД в Венгрии. Пока я прилетела, соседи и руководство театра им. Франко все организовали, я только деньги дала…
- В своих воспоминаниях вы пишете, что Александр Корнейчук, находясь в Феофании, как-то сказал: «Если я утром не смогу побриться, наверное, в тот же день умру».
- Его предсказание сбылось. Александр Евдокимович болел с 1965 года. Диагноз был страшный — лейкемия. В 1971-м в Москве после консилиума академик Блохин сказал, что болезнь прогрессирует. Но Александр Корнейчук много работал, ездил по стране и за границу. Были моменты, когда я верила в его выздоровление… Но в марте 1972 года у мужа появились сильные боли, он очень похудел. Больному сказали, что ему надо в институте рентгенологии подлечить… радикулит.
Усилием воли Александр Евдокимович старался делать все, чтобы жизнь в палате шла обычным чередом. Так в больнице появилась пишущая машинка, затем кофемолка и кофеварка. «Давай откроем в палате трактир «Чай, кофе круглосуточно!» — предложил он. По утрам к нам забегали на кофе врачи, нянечки, санитарки. Как-то муж рассказал мне о замысле новой комедии — это в институте-то онкологии!
Но майским днем Александр Евдокимович потерял сознание. Бригада реаниматологов сделала все возможное, и больной открыл глаза. «А знаешь, я побывал на том свете. Ой, как там плохо. Не надо туда спешить. Мы еще поборемся», — улыбнулся муж. Потом Саша попросил меня уговорить врачей провезти его по Крещатику, чтобы увидеть Киев в каштановом цвету. Этот наш разговор оказался последним.
14 мая в нашу палату вновь пришли реаниматологи. Сижу у постели, ожидаю, что Саша опять, как вчера, откроет глаза. Бледное восковое лицо и только пальцы правой руки как будто держат перо, а рука скользит по одеялу, как по строчкам на бумаге, — он пишет, пишет. Врачи расправляют пальцы, а рука опять быстро-быстро пишет. И вот он открывает глаза, смотрит на меня, я беру его голову в свои руки, слезы заливают его лицо, я без конца повторяю его имя. С улыбкой он набирает воздух, чтобы что-то сказать, и… Александра Евдокимовича не стало.
989Читайте нас у Facebook
