Эдвард Радзинский: «Когда я писал роман о Николае II, стали происходить мистические вещи…»
Эдвард Радзинский сейчас находится не в лучшем расположении духа — не отошел еще от трагического июльского ДТП, в которое угодил в Подмосковье. Тогда погибла 24-летняя девушка, идет следствие, сроки которого недавно продлили еще на два месяца.
«Я ушел из театра во время перестройки, когда в Москве шло сразу девять моих пьес»
— Это нелепая случайность, хотя я не снимаю с себя вины, — поделился с читателями «ФАКТОВ» Эвард Радзинский. — Помню, увидел перед собой машину, от которой пытался вырулить в сторону, и услышал дикий удар, после которого потерял сознание. Занесло меня или занесло его — это можно уточнить по состоянию машин. Он пытался вырулить, и я пытался вырулить. Перед этим прошел дождь, и дорога была безумно скользкой, сцепление с дорогой было очень плохое. К тому же там крутой спуск. Если у меня при спуске скорость увеличивалась, то у того водителя должна была уменьшаться, поскольку его машина поднималась вверх.
Это жуткий случай, нелепый, трагедия. Я достаточно опытный водитель, за всю жизнь не имел нарушений. Алкоголь вообще не употребляю, они делали и эти тесты. Короче, следствие разберется. Пока же по худшему из прогнозов мне светит пять лет тюрьмы. Но, раз человек оставлен жить, он должен делать то, ради чего пришел на этот свет. Несмотря на душевные травмы…
— Ладно, Эдвард Станиславович, довольно о грустном. Расскажите, что вас связывает с Украиной.
— Одесса — родина моего отца Станислава Радзинского. Выпускник знаменитой Ришельевской гимназии и юридического факультета Новороссийского университета, он после революции работал в местной газете «Шторм», потом трудился заведующим литературным отделом Одесской кинофабрики. Позже, став драматургом и сценаристом, членом Союза писателей, отец переехал в Москву…
Жизнь придумана довольно быстрой и очень-очень ограниченной, а у меня есть еще незаконченные вещи, обязанности. Хочется до конца рассказать о трагедии, произошедшей с великим пространством — Российской империей. Ведь мысль о том, что революцию завезли большевики и сделал ее плохой человек по фамилии Парвус (теоретик марксизма, партийный псевдоним Молотов. — Авт.), хоть и прелестна, но свидетельствует об огромном детском сознании людей, так думающих. В России революция началась, наверное, с двадцатых годов XIX века. Трагедия в том, что произошла она слишком поздно. Поэтому поколение, столкнувшееся с революцией, ее приветствовало как выход из застойно-сытого мира в другой, новый…
Когда открылись наши центральные архивы, у меня появился океан работы. Именно открытие архивов — одна из причин, из-за которой я бросил театр. Ушел из театра после перестройки, когда в Москве шло сразу девять моих пьес. Все, что я предлагаю людям, — это история, сделанная в виде пьесы.
— Тема тирании и диктатуры не случайна?
— Она до сих пор не изведана. Я пытаюсь рассказать о диктаторах XX века. И речь, как вы поняли, не только о Сталине. Эти диктаторы мистически похожи друг на друга.
— Ленин и Сталин.
— На первый взгляд, как они не похожи! Ленин — потомственный дворянин, рос в интеллигентной русской семье. Сталин — сын пьяного сапожника, видевший от отца лишь побои, а от жизни — только нищету. И при этом, как они похожи! Оба резки и заносчивы, нетерпеливы и вспыльчивы, скрытны и холодны. Оба при маленьком росте с детства стремились быть первыми. И оба не собирались быть революционерами, но, вступая в революцию, твердо усвоили: настоящий революционер должен быть беспощадным. И тот, и другой обладали секретом харизмы — гипнотического влияния на людей, господства над ними. Их общая мысль — устранение несправедливости насилием.
— Иллюстрацией этой мысли служит, очевидно, также расстрел царя Николая II и его семьи?
— Над книгой о Николае II я начал работать в 1976 году. Документы, которые мне дали в архиве, были слипшимися — раньше их никто не спрашивал. Читал старые бумаги, и мне казалось, что эти люди живут со мной. Я был в шоке… Николай II — слабый царь, но великий политик, а для политика смерть иногда важнее жизни.
Основная причина его убийства четко сформулирована наркомом Львом Троцким: обратного пути нет, есть или смерть, или победа, расстрел царя должен встряхнуть людей. Самое постыдное заключалось в том, что недалеко от Екатеринбурга, куда отправили царскую семью, находилось более трехсот белых офицеров. Им ничего не стоило напасть на красногвардейцев и отбить Романовых. Но этого не случилось. Николай II стал символом поражения.
Я настолько вжился в героев будущей книги, что меня не оставляло ощущение того, что живу… с трупами под кроватью. Начали происходить мистические вещи. Так, обнаружив в архивах записку коменданта дома, в подвале которого была расстреляна царская семья, Якова Юровского, решил ввести ее в компьютер. Печатала текст моя знакомая под диктовку. Вдруг машина «зависла», а там — пятьсот страниц романа! И ни одной копии! Специалисты, приглашенные в дом, констатировали: прожжена плата — все кончено. Признаться, я даже был… счастлив, что наконец-то избавился от этих трупов.
Решив отдохнуть, снял дачу. В полтретьего ночи меня разбудил телефонный звонок. Взял трубку и слышу: «Юровского можно к телефону?» Решив, что меня разыгрывают, повесил трубку. Через пять минут снова звонок: «Сказал тебе: Юровского зови!» И так несколько раз. От страха я перерезал телефонный кабель. Только утром узнал: Юровский, которого ночью требовали к трубке, сын… хозяина дачи.
Дальше — больше. Летом мне пришлось поменять дачу. Новый адресок дал мой друг — знаменитый пианист Коля Петров. В записке значилось: владелец дачи — Николай Иванович. Оказалось, что его фамилия… Романов. И тогда я понял: мне нужно вернуться к теме, но писать не роман, а документальное произведение.
«Редактор моей книги Жаклин Кеннеди сказала: «В России я никогда не спрашиваю мнение людей друг о друге»
— Вы говорите, что Ленин — это радикал, пытавшийся построить счастливое здание человечества…
— Он великий радикал! И вся его жизнь — доказательство греха радикализма. Доказательство того, что если очень долго идешь налево, то приходишь направо — к консерватизму. Второй персонаж — Иосиф Сталин. Его никак не может оставить наша страна. Но эта личность победила на конкурсе «Твое имя, Россия». Вот уж действительно, умом Россию не понять…
Однажды я наблюдал интересную сцену в вечернем выпуске новостей. Когда дошла очередь до итогов Венецианского кинофестиваля, ведущий радостно объявил, что мы ничего не получили, но потом его лицо вдруг стало… озабоченным: «Нет, я ошибся. Мы получили премию за лучший сценарий». Трагическое лицо при этом известии… «Нам, русским, хлеба не надо. Мы друг дружку едим и тем сыты бываем».
Известная американка Жаклин Кеннеди (она стала редактором книги Радзинского о Николае II в издательстве «Doubleday». — Авт.) как-то сказала: «В России я никогда не спрашиваю мнение людей друг о друге». Я знаю, что фраза «Художника может обидеть всякий» у нас буквальна.
— Вы наверняка не раз прочувствовали это на себе?
— В свое время моя пьеса «104 страницы про любовь» попала к министру культуры СССР Екатерине Фурцевой. Это произведение сочли непристойным и решили уничтожить, для чего назначили разбор полетов в Минкульте. Я отправился туда на заседание. Фурцева была в гневе: «В то время когда в стране проблема с количеством абортов среди несовершеннолетних, в Театре Ленинского комсомола репетируют спектакль про шлюшку, которая в первый день знакомства с молодым человеком ныряет к нему в постель?!» Аудитория замерла в ужасе. И тут я встал: «Екатерина Алексеевна, вы не читали пьесу — там ничего этого нет…» Фурцева спросила: «Вы член партии?» «Нет — комсомолец», — гордо ответил я. Велев мне замолчать, госпожа министр поочередно стала поднимать своих заместителей. И все они повторяли, как попугаи: «В то время когда в стране такая проблема с количеством абортов среди несовершеннолетних, в Театре Ленинского комсомола репетируют спектакль про шлюшку…» И всякий раз я вскакивал: «Вы тоже не читали пьесу…».
— Не выдержав, Фурцева обратилась ко мне: «Вы решили сорвать совещание?! Идите и говорите…», — продолжает Эдвард Радзинский. — И я пошел, умирая от страха. Заметив на обнаженных руках Екатерины Алексеевны рубцы, вспомнил, что она резала вены из-за несчастной любви. Глядя на нее, начал говорить: «Моя пьеса не о шлюхе. Она о людях, которые попали под любовь, как под поезд, и пытаются изобрести современный способ общения…» Я говорил, а Фурцева внимательно слушала. Потом сказала: «Как нам должно быть стыдно из-за того, что мы все… не умеем любить». После нее выступали те же «спикеры». «Сейчас, когда количество абортов столь велико, нужна пьеса о чистой любви», — говорили почти одно и то же мои недавние противники. Это был урок какого-то дикого рабства. Спустя несколько дней мою пьесу репетировали сто двадцать театров.
— Не секрет, что в свое время интерес к творчеству Радзинского подогревала его супруга — актриса Татьяна Доронина.
— Она великая актриса. Мы и сейчас общаемся по телефону, я хожу в театр на ее премьеры и очень радуюсь, когда у нее все хорошо. (Татьяна Доронина — вторая супруга Радзинского. Нынешняя — 51-летняя Елена Денисова-Укращенок — бывшая актриса, поэтесса. — Авт.).
— Каждая ваша пьеса становилась событием театрального сезона.
— Люди в России шли в театр как на политический митинг. Ловили малейшие намеки и воспринимали все через призму эзопова языка. В мире постоянной лжи публика необычайно радовалась крамольной истине.
— Не кажется ли вам, что история повторяется?
— Именно это я и пытаюсь донести… Народ в восторге стоял на коленях в 1914 году перед Зимним дворцом, приветствуя войну. Но то была гибель для империи.
— Что думаете о взаимоотношениях России и Украины?
— Россия и Украина — самые близкие страны, с общей историей и долгой общей культурой, благодаря которой писатель Николай Гоголь воспринимается обоими народами как свой. Но, как часто бывает у очень близких родственников, периодически возникают конфликты. Страстные конфликты, как это водится, между родными. Однако разногласия не могут продолжаться долго.
— По какому принципу сейчас развивается Россия?
— Это процесс царской демократии. Покойный Борис Ельцин, обидевшись на непристойное «поведение» рубля, стукнул по столу, и… рубль застыл. Правда, только на три дня. С одной стороны, он был демократ, с другой — царь, его решения не обсуждались. Но царская демократия долго существовать не может.
Сегодня любая попытка диктатуры не продуктивна: каждый новый день будет вносить поправки. Еще вчера диктатор жил спокойно, потому что за всем следила служба безопасности. Сегодня так не выйдет.
— Нет ли у вас желания написать книгу о ком-то из современных политиков?
— Лучше писать о кровавых диктаторах, которые ставили вселенские задачи. Писать же о тех, кто озадачился что-то отобрать у государства, унизительно.
1784Читайте нас у Facebook
