Олег Свирко: «Достаточно часто люди умирают не от рака, а от препаратов, которые с ним борются»
Часть восьмая
В двух предыдущих публикациях (от 16 августа и 30 августа) «ФАКТЫ» рассказали о том, как сейчас живет
«Ученые уже могут определить,какой ген запустил болезнь»
— Нынешней весной в Киеве прошла встреча выпускников педагогического университета, где я учился на историческом факультете, — рассказывает Олег Свирко. — Из Израиля прилетел и мой студенческий друг Саша. Он уехал из Украины, когда мы учились на втором курсе, стал профессором археологии тель-авивского университета. Я рассказал Саше о своей болезни и о том, как много лет с ней сражаюсь. Около года назад в интернете на сайте, которому доверяю, я прочел статью о молодом ученом онкологе-генетике, который заболел раком. Точно не помню, но, кажется, у него была лейкемия. Когда он обратил внимание на симптомы, болезнь уже оказалась в запущенном состоянии. Ученого начали лечить по протоколам, однако это не давало должного эффекта. Постоянно возникали рецидивы. Коллеги этого онколога, желая помочь, принялись искать другие варианты терапии. Так как они занимались генными исследованиями, провели все необходимые анализы и выяснили, какой из генов мутировал. Они даже определили, какие именно произошли изменения, и уже исходя из этого подобрали препарат. Оказалось, ученому могло помочь лекарство, которое обычно применяют при опухолях почек. Молодого человека пролечили, и уже несколько лет у него длится ремиссия, болезнь не возвращается.
Я объяснил своему сокурснику, что ищу специалистов, которые понимали бы и развивали именно это генетическое направление. Спустя какое-то время мне перезвонил Саша: «Я нашел того, кто занимается этим в Израиле. Прилетай». В конце июня я побывал в Тель-Авиве.
— Вы считаете, что онкозаболевания следует лечить именно с помощью генных технологий?
— Понимаете, на данный момент наука достигла такого уровня развития, что вот-вот должен произойти качественный скачок в лечении практически всех заболеваний. Думаю, многое изменится. Что делают врачи сегодня? Поставив диагноз, они следуют протоколу, согласно которому всех пациентов с одним и тем же диагнозом лечат по определенной схеме, то есть одинаково. Но это не совсем правильно. Важно понять, на каком уровне произошла поломка, определить, вследствие чего ген мутировал, насколько обратим процесс, и лишь затем подобрать препарат, который наиболее эффективен в данном случае. Это даже звучит логично.
— То, что вы говорите, похоже на ситуацию с американской киноактрисой Анджелиной Джоли, у которой благодаря генному анализу определили высокий риск развития рака груди, после чего она профилактически удалила обе молочные железы.
— Мне сложно обсуждать историю Джоли. Но, исходя из того, что я слышал, могу предположить: она не совсем точно излагает то, что с ней происходило. Как мне кажется, на самом деле речь шла не о вероятности возникновения у нее болезни. Я думаю, она уже была больна. Возможно, на очень ранней стадии. Или находилась в пограничном состоянии. Но, как мне кажется, ни одна здравомыслящая женщина не удалит профилактически грудь и яичники. На самом деле никто не может дать стопроцентную гарантию того, что болезнь разовьется. Думаю, случай Джоли — это совместный с врачами пиар-проект. Может, я ошибаюсь, но медицинские компании могли ей предложить выступить с таким заявлением, предполагая, что после этого будут массовые обращения женщин, к проблеме удастся привлечь огромное внимание.
Прежде всего меня интересует не анализ, помогающий определить у человека генетическую предрасположенность и риск развития онкоболезни, а информация о сути проблемы. Медицинские технологии быстро развиваются. Конечно, еще рано говорить о том, что мне помогут именно эти разработки. Но я должен попробовать все существующие методики.
«Разработки израильских ученых — будущее онкологии в частности и медицины в целом»
— В Израиле вы встречались с исследователями, занимающимися непосредственно анализом генов?
— При университете Вацмана есть группа ученых, которая ведет генетические исследования. Саша организовал мне встречу с ними, всячески помогал: встретил, возил, переводил... Я очень ему признателен за такую помощь.
У нас была оговорена часовая встреча с исследователями, а в итоге мы беседовали почти три. Они были вусмерть измучены мною. Когда мы вышли, Саша сказал: «Вот это ты их „отутюжил“. Я даже не ожидал такой глубины знаний и такого серьезного подхода». «Саша, а как иначе? — ответил я. — Ведь цена — моя жизнь». Ученые говорят, что занимаются исследованиями уже пять лет. Два последних года даже проводят терапию на основании полученных результатов. Просто препараты, которые они предлагают пациентам, не всегда соответствуют протоколам лечения данного заболевания. Хотя именно эти лекарства могут дать наибольший эффект в каждом конкретном случае с наименьшим риском для организма.
— Но ведь нет лекарств, которые могут исправить генетическую поломку...
— Предположим, у вас фурункул. Он говорит о том, что в организме стафилококк. Однако есть разные виды стафилококка. Вам могут дать антибиотик, но он не поможет, потому что «ваш» стафилококк невосприимчив именно к данному препарату. Так и с онкозаболеваниями: определяют, на какое лекарство ген даст наибольший ответ. И это не всегда протокольный препарат. Ученые еще недостаточно исследовали подобную схему терапии, чтобы говорить о длительном периоде ремиссии или даже полном излечении. Но то, что эффективность воздействия высокая — это точно. Какая основная проблема в лечении онкобольных? Очень часто люди умирают от неспособности организма принять слишком большие дозы лекарств, которые борются с недугом. В результате эти препараты и убивают человека. А здесь речь идет о том, что меньшей дозой можно добиться большего эффекта.
У израильских исследователей было четыре пациента с диагнозом, похожим на мой. Во всех четырех случаях ученые смогли подобрать лекарства, и в одном из них непрофильный препарат давал эффективность в три с половиной раза выше профильного. При этом побочные риски для здоровья были значительно ниже, чем обычно. Исследователи хотят добиться высоких показателей по таким критериям: наивысшая эффективность, наименьший риск для организма, наибольшее время действия. Также они работали с препаратом, у которого риск побочных осложнений превышал 20 процентов по сравнению с обычным, но эффективность его оказалась в три с половиной раза выше. То есть ремиссия может длиться существенно дольше. Либо дозу препарата можно уменьшить в три раза и добиться такого же эффекта, как при традиционной схеме лечения. Пообщавшись с этими ребятами, я сделал для себя вывод: эти разработки — будущее онкологии в частности и медицины в целом.
Пока это дорого и процесс невозможно поставить на поток, ведь врачи еще не могут гарантировать результат. Правда, признают, что иногда все же им не удается обнаружить мутировавший ген.
«Моя главная задача — всеми способами цепляться за жизнь»
— В Израиле вы сдали анализы, прошли обследование?
— Еще нет. Честно скажу: очень боюсь нарваться на мошенников. Не секрет, что вокруг тех, кто болеет раком, очень много непорядочных людей. Я встречался с исследователями и задал им много вопросов, на которые мне должны дать ответы по электронной почте. Попросил организовать встречу с несколькими пациентами этих ученых, познакомить с врачами, которые лечили по их рекомендациям.
— Этих исследователей удивили ваши просьбы?
— Не скажу, что удивили, но и не вызвали воодушевления. Меня очень волновал вопрос, как к их разработкам относятся врачи. Знаю, что мой немецкий онколог не согласится применять препарат, которого нет в протоколе лечения болезни, — не дай Бог у меня случится рецидив. Представьте, если я приеду к своему врачу и скажу: «Мне нужно вводить лекарство, которое применяют, допустим, при раке матки». Он однозначно ответит: «Молодой человек, я на себя такую ответственность не возьму. Вы с ума сошли». Израильские ученые подтверждают: одни специалисты отказываются следовать их рекомендациям, другие соглашаются. Надеюсь, познакомлюсь с врачами, которые уже применяли подобную схему лечения.
В общем, я сейчас жду ответов. Мы договорились: если все в порядке и меня устроит вся информация, начнем оговаривать, когда и как пройду обследование.
Кроме того, находясь в Израиле, я не мог не воспользоваться ситуацией и не проконсультироваться с одним из ведущих онкогематологов. Врач меня порадовала, сказав: «В последнее время появились новые препараты и новые взгляды на то, как можно бороться с вашей болезнью». Ведь надо мной висит угроза четвертого рецидива. Это только вопрос времени. Эта болезнь всегда возвращается, и к этому надо быть готовым. До поездки в Израиль я понимал: если рецидив наступит, он почти наверняка будет последним, ведь, согласно статистике, люди очень редко его переживают... После лечения может быть короткая ремиссия, но, как правило, вскоре человек уходит. А тут меня обнадежили тем, что появились новые лекарства и новые протоколы лечения, которые вкупе с пересадкой костного мозга могут дать продолжительную ремиссию — четыре, пять, шесть лет... В течение этого времени наверняка разработают более эффективные препараты. Все это лишний раз подтверждает мое убеждение: ценить нужно каждое мгновение жизни, всеми способами за нее цепляться.
— Даже самому мужественному человеку тяжело услышать о неизбежном рецидиве...
— Имея такой диагноз, я понимаю риски, которые с этим сопряжены. О таких вещах нельзя говорить вслух, но я в принципе готов к тому, что рецидив может произойти в любой момент. У этой болезни есть самый большой союзник и самый большой враг больного — страх. Бояться — значит, проиграть. Нужно все знать, но нельзя бояться, потому что это путь туда, откуда нельзя вернуться. Очень важно верить, надеяться и бороться за каждый день! К рецидиву надо быть готовым, то есть подготовить клетки костного мозга, стволовые клетки, которые будут вживляться во время пересадки костного мозга. Делать все необходимое, чтобы максимально продлить свою жизнь.
— Вам понравились израильские врачи?
— Они мне показались немного другими. Менее консервативными, чем те немцы, с которыми я до сих пор работал. При такой болезни, как у меня, риск — право больного. Я считаю, что человек имеет право знать о возможностях и должен сам принимать решение, стоит на что-то соглашаться или нет. Моя главная цель — выслушать как можно больше квалифицированных специалистов в этой отрасли, обобщить все, что они скажут, и сделать правильный выбор. Пока есть время, я должен подготовиться к любому развитию ситуации. А если мне удастся сделать так, чтобы болезнь не вернулась, — тем лучше.
— Наверняка вы не впервые в Израиле. Что увидели во время этой поездки?
— Да, я не раз ездил в Иерусалим к святым местам. Но эта поездка был совершенно другой. Я постоянно находился рядом со своим другом. Побывал у него в офисе, ездил с ним в школу за детьми. Его младший сын страдает ужасной аллергией. Тирану (так зовут мальчика) противопоказаны абсолютно все молочные продукты. Десять миллилитров молочного белка в кексе или любом другом блюде могут привести к шоку и даже смерти. И вот Саша мне рассказывает: «Тиран сейчас в садике». Я удивился: «Как это? Чем его там кормят?» — «С ним рядом постоянно находится няня, которая наблюдает за всем, что он ест». «А вам не дорого ее содержать?» — удивился я. Оказывается, существует закон, по которому няню предоставляет государство. Представляете, она постоянно смотрит, чтобы ребенок не съел того, чего ему нельзя. А если внезапно такое случится, няня тут же сделает укол, который спасет жизнь малыша.
Заехали как-то к Саше на работу. Как он извинялся передо мной: «Я покажу тебе старый корпус, но мы уже переезжаем в новый. Он гораздо лучше — многоэтажный, красивый. В нем стоят стекла с бактериями, которые уничтожают грязь». Просто поразительно! Я прошелся по старому корпусу. Признаться, даже не представляю, когда в украинских институтах или университетах будут такие корпуса... То, что нам кажется новейшим оборудованием, они считают уже устаревшим, неподходящим. И обновления делаются за счет государства.
Приехали мы в школу за детьми, которые находились в дневном лагере. «Это элитная школа?» — поинтересовался я. «Нет, обычная, районная», — ответил Саша. Три бассейна, два из которых открытые, площадка для прогулок, футбольное поле, теннисный корт... На пятерых детей приходится один педагог. Видно, что это студенты педагогических вузов, которые любят свое дело, живут интересами детей. Я был просто потрясен. Ведь много езжу в командировки, бываю за границей из-за своей болезни. Но чаще вижу аэропорт, гостиницы, комнаты переговоров или больничные стены. А тут — жизнь израильтян изнутри. Как же там государство заботится о своих гражданах! Не знаю, будет ли когда-нибудь такое отношение к людям и в нашей стране.
*«О таких вещах нельзя говорить вслух, но я в принципе готов к тому, что рецидив может произойти в любой момент, — говорит Олег Свирко. — Сейчас делаю все, чтобы продлить свою жизнь и как можно дольше оставаться со своими родными, растить сына» (фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»)
12366Читайте нас у Facebook
