Для неучей у Григория Сковороды были определения: «туп», «весьма туп», «сущий бестолковщина»
Экскурсии по бывшему имению помещиков Ковалевских в селе Сковородиновка Золочевского района Харьковской области, где с 1972 года находится Национальный литературно-мемориальный музей Григория Саввича Сковороды, долгое время на добровольных началах проводил простой колхозник Ефим Дерега. Рассказывая о последних днях великого философа, которые тот прожил у дворянина Андрея Ивановича Ковалевского в Ивановке (так тогда называлась Сковородиновка), самодеятельный гид обязательно упоминал о том, что 72-летний Григорий Саввич, почувствовав приближение смерти, очертил прямоугольник под развесистой липой в парке и начал копать себе могилу. «Готовлю последнее прибежище», — так он объяснил изумленному садовнику. «Выстелив глинистое дно вырытой ямы дубовой листвой, привезенной для него из Чернух, зашел в свою комнату, зажег огарок свечи и прилег на диван. Под утро Григория Саввича не стало», — Ефим Дерега не упускал ни единой детали в старинном предании. И всем хотелось верить, что так оно и было. Что дубовые листья действительно передали из родных Чернух на Полтавщине, куда Сковорода якобы шел умирать, да так и не дошел…
Легенд и мифов о Григории Сковороде существует множество. При жизни одни называли его чудаком, другие — отступником. Но в историю он вошел выдающимся философом и мыслителем, народным просветителем, талантливым поэтом, педагогом, предтечей современной украинской литературы.
Поначалу у молодого Григория Сковороды с педагогикой не складывалось. В те времена учителя должны были строжайше придерживаться канонов преподавания предметов, а он норовил учить детей по-своему, по-новому. Из-за чего лишался заработка.
«Трения» и идейные расхождения с власть имущими у Григория Саввича начались вскоре после того, как переяславский епископ пригласил его на должность учителя поэзии в местную семинарию. Молодой учитель, успевший поучиться в Киево-Могилянской академии и повидавший Европу, написал рассуждения о поэзии и правила для нее, что епископу не понравилось. Он требовал от преподавателя «обыкновенного образа учения», а тот не соглашался, доказывая: его методика проще и вразумительней для семинаристов. За что и был выгнан с позором с должности. «Иное дело пасторский жезл, а иное — пастушья свирель», — философски заметил Григорий Сковорода, собирая свои нехитрые пожитки в саквы — полотняные дорожные торбы конусоподобной формы, с которыми никогда не расставался. В одной, вспоминали современники, было только две дырявые рубашки, кафтан, башмаки да черные гарусные (шерстяные) чулки. А в другой — Библия и книги. Еды в дорогу странствующий философ никогда не брал. «Даст Бог день — даст и пищу», — говорил он.
*По воспоминаниям современников, Григорий Сковорода «имел набожество без суеверия, ученость без кичения, обхождение без лести»
Пришлось Сковороде идти домашним учителем к сыну знатного дворянина Стефана Томары, проживавшему в селе Каврай возле Переяслава. Его наняли для преподавания ребенку словесных наук и языков. С мальчиком у Григория Саввича сложились дружественные, доверительные отношения. Они общались между собой откровенно и просто. «Ах ты, свиная голова!» — пожурил однажды учитель ученика за какие-то неверные рассуждения. Слуги, услышав такое, тут же донесли именитым родителям о недостойном обращении с их сыном. И снова Григорий Саввич остался без места и без пропитания. Правда, позже Стефан Томара уговорил учителя продолжить обучение сына Василия. Тот со временем, кстати, сделал блестящую карьеру — стал русским послом при турецком султане.
Надо заметить, что многие ученики Сковороды были весьма интеллигентными и прогрессивными людьми. В основном на их пожертвования был построен в 1805 году Харьковский университет.
Как известно, не сложились отношения у Григория Саввича и с церковным начальством. В Харькове его уговаривали принять монашество. Архиерей обещал очень скоро дать ему высокий духовный сан. «Разве вы хотите, чтобы и я умножил число фарисеев? — не согласился с предложением философ. — Ешьте жирно, пейте сладко, одевайтесь мягко и монашествуйте». Сам он, как утверждал первый биограф Сковороды, его лучший ученик и близкий друг Михаил Ковалинский, предпочел монашеству «жизнь нестяжательную, в малодовольстве, воздержанности, в лишении всего ненужного, дабы приобрести все нужнейшее, в отвержении всех прихотей, дабы сохранить себя самого в целости, в обуздании самолюбия, дабы удобнее выполнять заповедь любви к ближнему, в искании славы Божией, а не славы человеческой».
— Полно бродить по свету, пора пристать к гавани, — пытались образумить странствующего философа монахи из Киево-Печерской лавры, среди которых было много его бывших соучеников, знакомых и родственников, когда Григорий Сковорода достиг уже 42-летнего возраста. — Нам известны твои таланты. Святая Лавра примет тебя, как мать свое дитя, ты будешь столб церкви и украшение обители.
На что свободолюбец возразил с горячностью:
— Ах, преподобные! Я столботворения умножать собой не хочу, довольно и вас, столбов неотесанных, во храме Божием.
А губернатор Харьковщины Евдоким Щербинин предлагал Григорию Сковороде чиновничью должность. И тоже получил отказ.
— Свет подобен театру, — по-философски обосновал свой ответ Григорий Саввич. — Чтобы представить на театре игру с успехом и похвалою, то берут роли по способностям. Действующее лицо на театре не по знатности роли, но за удачность игры вообще похваляется. Я долго рассуждал о сем и по многом испытании себя увидел, что не могу представить на театре света никакого лица удачно, кроме низкого, простого, беспечного, уединенного. Я сию роль выбрал, взял и доволен.
— Вот умный человек, честный! — нахваливал Сковороду губернатор. — Он прямо счастлив. Меньше на свете было бы дурачеств и неудовольствий, если бы люди так мыслили.
Многим удивлял современников Григорий Сковорода. Например, тем, что ел всего раз в день, уже после захода солнца, и только растительную пищу. Спал не более четырех часов в сутки. Вставал на заре и, когда позволяла погода, прогуливался на чистом воздухе. «Всегда весел, бодр, легок, подвижен, воздержан, целомудр, всем доволен, благодушен, унижен перед всеми, словоохотлив, где не принужден говорить, из всего выводящий нравоучение, почтителен ко всякому состоянию людей; посещал больных, утешал печальных, разделял последнее с неимущими, выбирал и любил друзей по сердцу их, имел набожество без суеверия, ученость без кичения, обхождение без лести», — вспоминал Михаил Ковалинский.
Сковорода отказался даже от положенного жалования, когда его попросили прочитать курс благонравия в Харьковском коллегиуме, где он на протяжении десяти лет (с 1759 по 1769 годы) работал учителем поэзии, синтаксиса и греческого языка. «Удовольствие, которое я нахожу в сем случае быть полезным по склонности своей, заменяет мне всякую мзду», — объяснил.
Ученики очень любили своего педагога. Послушать его приходили даже с других курсов. Григорий Сковорода сумел отойти от устоявшихся догм в преподавании и читал лекции на понятном, доступном языке. Оценки у него тоже были своеобразными. Успешные спудеи (студенты) получали такие: «весьма остр», «зверок вострой» (то есть, схватывающий все на лету). А отстающим учитель ставил другие отметки: «туп», «весьма туп», «сущий бестолковщина». Таких градаций у Сковороды было двенадцать. Поэтому, можно сказать, он положил начало двенадцатибалльной системе оценивания знаний учеников.
Слава о талантливом парне Грице Сковороде из Малороссии дошла до царского двора еще в его бытность спудеем Киево-Могилянской академии. Как певца с приятным голосом юношу отобрали для придворного хора императрицы Елизаветы, которая была большой любительницей музыки. Но уже тогда Григорий понял, что начищенный до блеска паркет дворцовых палат — не то зерцало, в котором можно увидеть отражение человеческой души. И, оказавшись через год в Киеве, куда хор сопровождал императрицу, в Петербург больше не вернулся. Как только появилась возможность, молодой человек отправился учиться в Европу, чтобы увидеть мир. Кстати, с музыкой Григорий Саввич не порывал на протяжении всей свой жизни. Сочинительство оной было его любимым занятием: писал духовные концерты, положил на ноты много псалмов и стихов. Сам играл на скрипке, флейте, бандуре, гуслях…
Знала о Сковороде и царица Екатерина II. Удивлялась его способу жизни, уважала славу. И однажды через своего фаворита — графа Потемкина — отправила ему предложение переселиться из Малороссии в столицу. Графский гонец застал Григория Саввича с флейтой у дороги, рядом паслась овца хозяина, у которого он остановился, странствуя милой его сердцу Слобожанщиной. Философ выслушал приглашение и ответил, что родину не оставит: «Мені моя сопілка та вівця дорожчі царського вінця».
Другая же легенда гласит, что Сковорода таки отправился в Петербург по приглашению Екатерины Великой, которая захотела увидеть столь необычного человека лично. Провели его в царский дворец. И тут в зал заходит императрица. Все присутствующие склонились в поклоне, и только странствующий философ остался стоять.
— Почему ты не кланяешься мне? — спросила его Екатерина.
— Не я тебя желал видеть, а ты меня, — невозмутимо ответил гость. — Как же ты можешь разглядеть меня, когда я вдвое согнусь?
С богатыми у Сковороды был короткий разговор. По дошедшему до наших дней преданию, один пан несколько раз отправлял за мудрецом лучших лошадей и карету, однако Григорий Саввич неизменно отказывался ехать к нему. Наконец, толстосум сам отправился к философу. Сел на деревянную лаву и просит совета: «Тяжело мне на свете без радости жить. Ни слава, ни золото, ни богатство, ничто не может дать покоя моей душе. Мое сердце слушали лучшие доктора мира. Мое тело купалось во всех лучших водах Европы. Я тысячу рублей каждый месяц по монастырям рассылаю, а покоя на сердце не имею, радости не знает душа моя». Сковорода, выслушав гостя, принес грабли, вилы, топор. Положил все у ног пана и говорит: «Работай, работай, работай! Заработанный в поте кусок хлеба ржаного излечит все болезни душевные и телесные и принесет радость».
Таинственность окутывала Григория Сковороду и после смерти. Не только потомкам помещика Андрея Ковалевского, но и новой хозяйке имения все мерещилось, что старец с посохом и саквами ходит в сумерках по аллеям парка, загадочно улыбается, пытается заговорить с каждым встречным. Не выдержав такого наваждения, нервная дама приказала перенести останки философа и великого мистика на гору, за глубокий и крутой овраг, чтобы дух его не мог перебраться в помещичью усадьбу. И через двадцать лет после кончины прах Григория Саввича таки был потревожен. На его могиле установили каменное надгробье с высеченной эпитафией «Мир ловил меня, но не поймал». Как и завещал Сковорода.
7573Читайте нас у Facebook
