Галина вишневская: «первым моим гонораром был стакан спирта с тарелкой супа»

«В школу ходила в веревочных туфлях, которые крючком связала бабушка»

- Почему так получается: одним фамилии мало, чтобы стать узнаваемыми, а другим имени с лихвой хватает? Произносишь: «Галина» — и всем все ясно.

- Хотите, чтобы сама себя нахваливала? Не буду. Никто не ведает, как жизнь сложится. Хотя меня с детства дразнили Галькой-артисткой. Значит, была предрасположенность. Кстати, знаете, как мое имя переводится с греческого языка? Спокойствие, безмятежность, штиль на море.

- Явно не о вас сказано, Галина Павловна.

- Нет, морскую стихию люблю. Выросла у бабушки в Кронштадте. А что касается тиши, тут, пожалуй, ошибочка вышла. Мой характер, скорее, напоминает бурю: налетела, разбросала все в разные стороны и унеслась. Помню, какой яростью клокотала, когда нас с Ростроповичем выгнали из страны, а потом лишили советского гражданства. Окажись в тот момент в моих руках атомная бомба, бросила бы без колебаний: сама погибла бы, но и врагов прихватила…

- А сегодня что-то вызывает у вас столь же бурную реакцию?

- Теперь разум включается. А может, нет таких бредовых ситуаций, как прежде.

- Тем не менее от празднования собственного юбилея в Большом театре вы наотрез отказались, чем многих повергли в шок.

- Да, отказалась. Потому что…

- … шлея под хвост попала.

- И не скрываю: попала. Всегда была нетерпима к тому, что считала неправильным. Наверное, это недостаток мой, но себя не переделаешь. Мне и Слава (Мстислав Ростропович.  — Ред. ) говорит: «Зачем все время вмешиваешься? Оно тебе надо?» Надо! Никогда не промолчу, особенно если это касается искусства. Ну как я могла стерпеть после увиденного на премьере «Евгения Онегина»? Нельзя так издеваться над классикой! Одним махом плюнули в лицо двум нашим гениям — Пушкину и Чайковскому!

- Оскорбились за них?

- Если хотите знать, именно из-за этой оперы я артисткой стала. В девять лет мать, которую я видела лишь несколько раз в жизни, да и то по большим праздникам, подарила мне патефон и набор грампластинок с записью «Евгения Онегина». Она знала: больше всего на свете люблю петь. Я послушала оперу и чуть не сошла с ума. Эмоции били через край! С утра до ночи крутила ручку патефона. Меня все потрясло: музыка, стихи, голоса Козловского, Норцова, Кругликовой. Выучила оперу наизусть, даже попыталась объясниться в любви, позаимствовав у Александра Сергеевича слова. Без зазрения совести перекатала «Я к вам пишу — чего же боле?» и через подружку переправила записку мальчику из параллельного класса, который мне очень нравился. Он единственный во всей школе ходил в настоящем костюме — в пиджаке и брюках. В 1936 году, представляете? Я, например, носила веревочные туфли, которые крючком связала бабушка.

- Избранник ответил вам взаимностью?

- «Онегин» даже не взглянул в мою сторону. Наверное, ничего не понял, дурачок! Как же горько я плакала! Впрочем, дело не в несчастной любви. На сцене Большого театра я дебютировала в этой опере, пела Татьяну. И через 30 лет ею же завершила оперную карьеру. Правда, не в Москве, а в Париже, где в Гранд-Опера специально для меня поставили спектакль. И вдруг такая пошлость, которую показывают сейчас… Это выше моих сил! Неожиданно поняла, что не имею никакого отношения к зданию, где теперь прописался Большой театр. Я 22 года прослужила в святом, намоленном поколениями великих артистов месте, а в этом новострое мне нечего делать, ухожу. И ушла.

- Эффектный жест.

- В моем поступке нет позы или игры на публику. В желании понравиться любой ценой присутствует что-то, извините, плебейское, а я всегда чувствовала себя королевой. Даже в детстве, когда носила старые оборванные платья, хотела быть только первой. Так со школы пошло. Училась я не слишком прилежно, не любила сидеть над домашними заданиями. Зато за справедливость боролась отчаянно, грудью бросалась на амбразуру. Успела окончить семь классов, и началась война. Школы закрылись. Тетка с тремя сыновьями эвакуировалась, а я решила не уезжать из Ленинграда и вместе с городом оказалась в блокаде. Бабушка умерла, я осталась совсем одна. Лежала в комнате и спала, спала, спала… Когда думаю о том времени, вспоминаю даже не голод, а дикий, продирающий до костей холод. Всю одежку, которая была в доме, накидывала сверху, сожгла все, что горело, в буржуйке, но согреться не могла. Стены почернели от копоти, по углам белел иней… Наверное, померла бы, если бы не женщины, которые ближе к весне обходили квартиры и собирали покойников. Они увидели, что я еще дышу… Определили в противовоздушную оборону, где служили старики со старухами да дети. Несколько сотен нас было. Ежедневно выдавали по 400 граммов хлеба, и я немного ожила, отогрелась. Снова стала петь, начала выступать перед моряками из Кронштадта. Первым моим гонораром был стакан спирта с тарелкой супа. Да, выпила, а вы как думаете? Это ведь калории, а не пьянка. В 1944 году поступила в Ленинградский областной театр оперетты. Так началась моя профессиональная карьера. А диплом об окончании Московской консерватории получила лишь в 1966 году, экстерном сдав экзамены. Уже была народной артисткой СССР.

«Обе мои дочери и шестеро внуков живут за границей»

- Примадонне потребовалась корочка?

- Ростропович заставил. Говорил: «Закончишь петь, захочешь преподавать, а тебе не разрешат, скажут, нет образования». Слава иногда умел рассуждать здраво…

- Но это ведь ваши слова, что примадонной не становятся, ею рождаются.

- Да, лидерству нельзя научиться, это качество не приобретенное, а врожденное.

- И в роли императрицы чувствовали себя комфортно?

- Прекрасно! Однажды сыграла Екатерину Великую во МХАТе имени Чехова. Драматической актрисой себя не считаю, но попробовать было любопытно. Это совсем другое искусство! В опере царит диктат музыки, все задано, расписано, вплоть до пауз и ритма речи, а тут пришла на первую репетицию с заранее выученным текстом и стою, не знаю, какую ноту брать. Земля ушла из-под ног, надо что-то говорить, а я не чувствую интонации, не могу ее уловить. Поняла, что должна сочинить себе партитуру роли. Момент был сложный, но постепенно освоилась. Люблю добиваться поставленной цели.

- Это, Галина Павловна, все любят, не у многих получается осуществить задуманное.

- Что делать? Наверное, плохо стараются. Когда я пришла в Большой театр, там было шесть Татьян, по очереди певших в «Евгении Онегине». Меня взяли седьмой, но я быстро стала первой.

- Чувствовали шипение оставленной за спиной шестерки?

- Никогда не обращала на это внимания, хотя и понимала: самим фактом своего существования перекрываю дорогу на сцену многим хорошим певицам. Конечно, это было несправедливо, но такая система сложилась в советское время. Люди могли годами сидеть без работы и новых ролей, но цеплялись за театр, боялись потерять место в труппе. Вылетишь из Большого и куда денешься? Поедешь в Пермь или Воронеж? Вот неплохие артисты и довольствовались малым, соглашались на то, что есть. Я никогда сознательно никому не вредила. И не подличала, как некоторые…

- Похоже, вы ничего не забываете, Галина Павловна.

- Давно всех простила, но сделанное помню. А как иначе? Это часть моей жизни, хотя стараюсь чаще думать о хорошем. Обиды — удел слабых.

- Согласны с выражением, мол, все, что ни делается, — к лучшему?

- Это цитата из «Кандида». Вольтер был мудрым человеком… Правда, я на любую ситуацию смотрю по-русски: хорошо, что так закончилось, а ведь могло быть и хуже.

- Если бы вас с Ростроповичем не выставили из страны, жизнь наверняка повернулась бы иначе.

- Что ждало Славу здесь, для меня было абсолютно ясно. Он погиб бы. Попросту спился бы. Ему не давали играть, перекрыли кислород, запретив выступать во всех крупных городах, лишив возможности работать с ведущими оркестрами. Более верной удавки не придумать. Отъезд оказался единственным спасением. Но мы не считали и не считаем себя эмигрантами.

- Тем не менее российский паспорт принципиально не получаете.

- Обе мои дочери и шестеро внуков живут за границей. Ребята имеют американские паспорта и с сильным акцентом говорят по-русски. Конечно, очень огорчаюсь, что они оторвались от корней, но разве дети виноваты, что советская власть так поступила с их родней? Вероломно лишили гражданства, а затем вернули его, даже не поинтересовавшись нашим мнением. Перед фактом поставили. А мы ничего ни у кого не просили — ни в 1974 году, ни 16 лет спустя. Я из газет узнала, что нас, оказывается, снова записали в россияне. Нельзя торговать паспортами в угоду политическому климату, стыдно… Вне зависимости от того, документ какой страны лежит у меня в сумочке, была и остаюсь русской. И похороненной хочу быть в родной земле. Думаю, местечко на хорошем кладбище нам со Славой дадут, не поскупятся.

- Не торопитесь, Галина Павловна, с этим делом. Вы ведь только новую жизнь начинаете.

- Вы о Центре оперного пения в Москве? Да, это главное мое детище на сегодня. Даже поселилась в доме над репетиционными классами. Акустика такая, что в собственной квартире прекрасно слышу, как внизу поют. Если начинают фальшивить или берутся за чужой репертуар, сразу спускаюсь на этаж и навожу порядок. Удобно руководить: круглые сутки все под контролем. Раньше жила в Газетном переулке и могла доехать до Остоженки за десять минут, а теперь по полтора часа в пробке приходится стоять. Поэтому и на дачу в Жуковку выбираюсь только по выходным, когда в городе машин поменьше.

- Вообще-то, про новый этап в жизни я спрашивал, подразумевая съемки в фильме «Александра» у Сокурова.

- Александр Николаевич в прошлом году снимал о нас со Славой документальную картину. Кстати, «Элегия жизни» недавно участвовала в фестивале в Локарно. Словом, закончил Сокуров ту работу и говорит: «Хочу сделать художественный фильм с вами в главной роли, Галина Павловна». Я принялась отказываться, мол, куда мне? Поздно начинать.

- Галина Павловна, прежде никогда не пробовали себя в кино?

- Сыграла Кручинину в «Провинциальном бенефисе» по мотивам произведений Островского, но это было сто лет назад… Попыталась сосватать Сокурову Нонну Мордюкову — великолепная актриса, настоящий кинопрофессионал, не чета мне. Но у Александра Николаевича собственное представление, что именно ему нужно. Продолжал настаивать, мол, сценарий написан специально для меня, и я согласилась, хотя сомневалась. Героиня не имеет отношения к искусству, обычная бабушка, которая едет в Чечню, чтобы навестить внука, капитана российской армии, и проводит в Грозном три дня.

- А вы сколько там пробыли?

- Месяц. И каждый день снималась по десять часов. Жара стояла за 40 градусов. Жили на окраине города на территории нашего гарнизона в домиках офицеров ФСБ. Это даже не дома, а вагончики площадью три метра на шесть, где годами ютятся по шесть-восемь человек. Шкаф поставить негде, вещи висят на спинках кроватей. Солдаты размещаются в палатках по 20-30 человек. Нары в два яруса… Лагерь похож на резервацию, за его пределы не выйти. Каждое утро перед выездом на съемки дорогу проверяли минеры. Мы летали по кочкам и колдобинам на страшной скорости: как объяснили мне сопровождающие, чтобы боевики не успели прицелиться и подбить машину. В те дни как раз Басаева взорвали, возросла угроза терактов…

- С Ростроповичем советовались перед поездкой?

- Позвонила ему из Грозного, а до этого говорила, что еду в Минеральные Воды.

- Оздоровиться, да?

- В общем-то, и не обманула, действительно прилетела в аэропорт Минвод, где меня ожидали две автомашины и пять автоматчиков сопровождения.

- Чем все закончится в Чечне, по-вашему, Галина Павловна?

- Надо разговаривать с людьми, другого пути нет. Знаете, что меня поразило? В Грозном очень много детей, особенно мальчиков. Вроде бы война, разруха, а чеченки рожают. В тех условиях это сродни подвигу.

- Новых воинов плодят?

- Повторяю, силой на Кавказе ничего не решить, нужно договариваться.

- Когда ваш фильм выходит?

- В конце года вроде бы. Там нет политики, лобовых лозунгов или призывов. И ни единого выстрела. Сокуров предлагает зрителю задуматься и самому сделать выводы.

- Справится ли?

- Народ не глупее нас с вами. Во всяком случае, я стала иначе смотреть на многое после поездки. Глаза раскрылись. Как говорится, век учись… А я пока лишь 80 годков отмерила.

 

291

Читайте нас у Facebook