Глядя на фотоснимки, сделанные в зоне, переселенцы по одной лишь печной трубе на пепелище безошибочно узнают, чей это дом
… В городе Чернобыле, в кафе «Левада», расположенном над горой в парке, дети ели мороженое, а мамы и бабушки любовались видом на Припять. К ним подошел незнакомый мужчина и спросил: «Ну как, красиво?» -- «Очень», -- ответили женщины. -- «Запомните, что город ваш будет еще красивее, но только после того, как его узнает весь мир!»
-- Это было задолго до аварии, -- рассказывает сегодня пенсионерка Вера Никитична Мирошниченко. -- Еще только строилась атомная станция, и в городе стали появляться новые люди. Человек этот тоже был нездешний, пришлый -- я чернобылян всех в лицо знаю, тут родилась, тут мой прапрадед похоронен… А тогда послушала я этого пришельца и подумала: Господи, наконец-то о моем родном Чернобыле узнает весь мир!
Не дождавшись команды «сверху», две женщины на свой страх и объявили эвакуацию Припяти
Мы разговариваем с Верой Никитичной на улице ее любимого старинного города (в 1993-м Чернобылю «стукнуло» 800 лет!), в котором испокон веков жили ее предки-старообрядцы. В 86-м их семью разбросало -- кого куда. Но домой тянет. Потихоньку люди возвращаются. И нет большего оскорбления для коренного жителя Чернобыля, чем назвать его «самоселом».
То тут, то там в Чернобыле видишь таблички с надписью: «Здесь живет хозяин дома». Между прочим, уже существует официально зарегистрированное общественное объединение коренных жителей города -- «Громада мiста Чорнобиля». Есть у чернобылян и своя газета -- «Прип'ять i земля древлянська». Ее выпускает давняя знакомая Веры Никитичны -- Нина Мельник. 16 лет назад она, в то время редактор радиовещания Припяти, объявляла об эвакуации города «мирного атома». И происходило это самым невероятным образом…
-- Дети спали, а я занималась домашними делами, -- вспоминает Нина Мельник. -- Утром мы с мужем собирались поехать к моей маме картошку сажать. Вышла на балкон. И тут слышу рокот и булькающее клокотание -- так обычно дышат люди, больные пневмонией. А это «дышал» реактор… Смотрю -- окна в трехэтажном здании нашего узла связи светятся (там находилась моя редакция и радиостудия -- через дорогу от дома. А до Чернобыльской станции я, не спеша, доходила за 20 минут). Не успела подумать, что случилось, как зазвонил телефон, и сразу же -- звонок в двери. Монтер радиоузла Михаил Расецкий с порога объявил: «Я за вами, авария!» -- «А что с системой оповещения?» -- спрашиваю. -- «Не включается!»
-- Знаете, предчувствие беды все-таки было! -- продолжает Нина Ивановна. -- Еще до аварии мне поручили записать в радиостудии выступление одного из руководителей гражданской обороны -- инструкцию на случай ЧП. После записи я, уж не знаю почему, спросила его: «А вы уверены, что если вдруг рванет, оповещение об аварии попадет в эфир?» И вот -- система не сработала… Я бегом к начальнику узла связи Людмиле Сиренко. С ходу приготовилась читать текст об эвакуации. Но ни текста, ни команды «сверху». Сидим при открытых настежь окнах. Ждем. Вокруг парни в штатском, косятся на нас подозрительно, нервно переговариваются. Нашла я какие-то сухари, кофе. «Хлопцы, -- говорю. -- Мы нормальные люди. Садитесь, перекусите!» Так и коротаем время до утра. А команды об эвакуации все нет! Людмиле Петровне и в горкоме партии, и в горисполкоме все время отвечают: «Ждите». Мне разрешили сбегать домой за детьми -- сыну тогда было пять лет, а дочке два с половиной… «Сколько же будет эта комедия продолжаться?» -- спросила я в конце концов у Людмилы Петровны. И вдруг она велит мне закрыть дверь, достает из сейфа листочек в клеточку с текстом, написанным от руки, и вручает его мне со словами: «Читай! Начнем сами. Будь что будет!»
-- Получается, первую команду об эвакуации на свой страх и риск дали две женщины?
-- Да. Мне потом Людмила Петровна призналась, что ей душу перевернула моя дочка, сказав с порога: «Здрасьте, тетя Люда!» И ее осенило: «Боже, тут дети, а мы, женщины, сидим и ждем чьей-то команды!» Она меня подстраховывала: «Я одинокая, сын уже взрослый, если что -- вали все на меня». Но это уже история, -- подытоживает Нина Мельник. -- А сегодня надо пробивать дорогу к жизни. Зона все равно наша родина.
Поэтесса Лина Костенко присмотрела себе дачу под Чернобылем
Нынешняя зона -- частица прародины славян. Здесь, на Полесье, наши пращуры 3,5 тысячи лет тому назад приручили коня. А еще совсем недавно устраивали проводы русалок, собирали росу, звали перелетных птиц и весну. Со времен Киевской Руси здесь сохранилось бортничество (в Европе оно исчезло еще в начале XX века). Пчел разводили в ульях-колодах, подвешенных высоко на деревьях в лесу, а то и в натуральных бортях -- дуплах сосен. А насколько интересна домашняя утварь полещуков! Едва ли не каждый предмет -- произведение искусства. Славятся и их полотняные сорочки, рушники, хаты, срубленные из дерева, резные матицы в них, песни, предания, легенды…
-- На территории Полесья полнее всего сохранились давние традиции украинской культуры, навсегда исчезнувшие в других регионах, -- говорит руководитель Чернобыльской историко-культурологической экспедиции, главный специалист Министерства по вопросам чрезвычайных ситуаций Ростислав Омеляшко. -- И именно эти заповедные места больше всего пострадали от радиационного загрязнения. 3000 квадратных километров стали мертвой зоной! 160 с лишним городов и сел обезлюдели, часть из них вообще пропала бесследно -- либо сгорели дотла, либо их «закопали», зарыли бульдозерами в котлованы. Оборвалась связь поколений, исчез целый материк культуры. Мы спасаем в зоне то, что еще можно спасти, а утраченное восстанавливаем с помощью фото-, видео- и аудиосъеок.
… Утром у экспедиции работа «в поле». Берем с собой респираторы-»лепестки» и перчатки. Ростислав Омеляшко раздает «наряды» ученым-этнографам, работникам музеев, архивистам (на этот раз приехали «сталкеры» из Львова, Ровно и Киева). Видеосъемку ведет бессменный участник походов в зону Николай Семиног. Наравне со всеми, без скидок на «регалии», в экспедиции работает поэтесса Лина Костенко. В зону Лина Васильевна начала ездить еще с 1991 года. А с экспедицией познакомилась спустя несколько лет и старается не пропускать ни одного похода. Хоть случалось и в ледяную воду окунаться, и через гадюку перепрыгивать -- всякое бывало. «В зоне я чувствую себя человеком», -- говорит поэтесса.
Лина Васильевна даже дачу себе здесь присмотрела -- в «отчужденном» селе Лубянка, славившемся когда-то своими гончарами.
-- Там женщина брала воду из единственной «живой» криницы, -- рассказывает Лина Костенко. -- Завидев меня, стала уговаривать остаться здесь. «И зачем вам тот Киев! Смотрите, какой дом пустует! Хозяйку выселили, и она уже умерла… Оставайтесь!» Теперь говорю киевлянам, что у меня есть дача под Чернобылем. И, знаете, кое-кто верит…
Мы отправляемся в «мертвое» село Весняное. Нужно пройти всю центральную улицу Калинина. Вообще выбор названий в зоне невелик: если не Калинина, то Ленина. Земля вся в рытвинах -- это работа диких кабанов. А по обглоданному стволу сосенки можно догадаться, что здесь побывал лось. Экспедиция отправляется в зону до того, как распустится листва: иначе ходить здесь будет просто невозможно. Уже сейчас на подворье покосившихся хат непроходимые джунгли дикой малины.
У завалинки одного из заброшенных жилищ стоит детская коляска, чуть дальше -- ночной горшок, крошечный тапочек, обернутый в целлофан высохший саженец. Календарь, открытый на листке с датой 7 мая 1986 года…
-- Ой, какая славная ступа! -- восклицает Ростислав Омеляшко, вытаскивая из хаты деревянное чудо. Но наш дозиметрист его восторга не разделяет -- ступа «фонит». Все найденные экспонаты проходят дозиметрический контроль. И «грязные» тщательнейшим образом чистят-моют в Припятской дезактивационной лаборатории и только после этого реставрируют. А потом на выставках в Киеве (их было уже четыре) посетители восторгаются: «Какая красота, какие сокровища мы чуть не потеряли навсегда!» И потеряли бы, не будь этих «сталкеров» из экспедиции.
Они уже собрали свыше семи тысяч экспонатов, почти 1000 аудиокассет, 300 часов видеозаписи, огромное количество фотографий и архивных документов. Случалось, что с помощью фотоснимков восстанавливали уничтоженное село. «Это -- виртуальная Украина», -- говорит Лина Костенко.
В зоне есть свой «виртуальный» храм
-- Однажды мы шли по мертвому селу Залесье под Чернобылем, -- вспоминает Ростислав Омеляшко. -- Зима, мороз. Вдруг слышим -- собака лает. Значит, и человек должен быть где-то рядом. И действительно, вышел нам навстречу Николай Филоненко. Родом он из села Копачи, которое «закопали». Но его отец, увлекавшийся фотографией, еще в 1972 году сделал три панорамных снимка села с высокой старой липы. Так что в мертвом Залесье мы обнаружили живые Копачи! Но на этом история не закончилась. В селе Лехновка Барышевского района нашли переселенцев из «закопанного» села. Показали им фотографии. «Боже! А это ж моя хата!», «А вот мое окно!», «А эти ставни мой свекор делал!» Так, по рассказам людей мы смогли восстановить Копачи. А самым удивительным было то, что переселенцы из сгоревшего села Разъезжее, увидев фотографию печной трубы сожженной хаты, определили, чья это была хата и кто делал печь!
На кладбище в Разъезжем огонь пощадил только могилу матушки -- жены 90-летнего отца Федора, который еще в минувшем году правил службу в Ильинской церкви в Чернобыле.
Есть в зоне и «виртуальный» храм. Шедевр украинского «козацького барокко» XVIII столетия -- Воскресенская церковь в селе Толстый Лес -- сгорела шесть лет назад, аккурат в день рождения Ленина. Но, слава Богу, участники экспедиции успели до пожара обмерить храм, сделать его чертежи и отснять. А Лина Костенко, в то же время зайдя в церковь, надиктовывала на диктофон все, что видела (ее голос на записи звучит глуховато -- из-за респиратора). Так что можно создать макет этой церкви или построить такую же -- очень просят об этом живущие в Макаровском районе переселенцы из Толстого Леса… Зато памятник вождю мирового пролетариата в селе Толстый Лес, на мой взгляд, сохранился очень хорошо (нигде больше не увидишь столько нетленных Ильичей, как в зоне!) И даже можно разобрать надпись на памятнике: «Всех хохлов -- в Сибирь!» Она появилась сразу после того, как сгорела церковь.
Все найденное в селах отправляется в экспедиционные хранилища. Их три -- в Чернобыле, Иванкове и Киеве. Однако помещения, где можно было бы разместить все экспонаты, пока нет. Музей истории и культуры чернобыльского Полесья по-прежнему остается мечтой.
… На очереди у экспедиции -- село Стечанка. Здесь должна проживать Галина Хоменко, с дочкой и внуками -- экспедиция их как-то проведывала. По дороге к ее дому «прочесываем» окрестности. Кто-то шутит: «Нас интересует именно то, что совершенно не интересует мародеров».
«Внимание! Камера!» -- командует Ростислав Омеляшко. Картина, действительно, достойна быть запечатленной: Лина Костенко и директор Центра защиты культурного наследия от чрезвычайных ситуаций Мирослав Горбатюк торжественно несут стариннейший инструмент -- жень (лазиво). Это приспособление, с помощью которого бортник забирался на высоченное дерево, чтобы собрать мед из борти. Жень валялся в полуразрушенном сарайчике. В другом конце села этнографы обнаружили не менее редкий экспонат: рушник с языческими узорами.
И был бы день всем хорош, если бы зашли в гости к Галине Хоменко. Но на дверях ее дома висит новенький замок и привет от бомжей, написанный мелом: «Вася, Сергей. Вернусь -- повешу, как собак! Мотило». А на дереве болтается… половина неощипанной курицы. В хате неподалеку -- куча колючей проволоки, отвратительный запах -- видимо, охотники за металлом оплавляли медное покрытие.
-- Ну, вот и все. Как только человек, хозяин, уезжает -- село разрушается, -- констатирует Лина Костенко. -- В зоне Галина была «знаковым» человеком. Такие же «знаковые» люди -- Савва и Елена Ображеи…
«Отступать нам некуда -- позади Чернобыль»
Савва Гаврилович и Елена Дорофеевна Ображеи -- бывшие колхозники, живут в своих Новошепеличах, в восьми километрах от реактора, одни на все село. Их выселили, но супруги уже через год по лесам-болотам, прячась от охранников, минуя колючую проволоку, пробрались домой. Тут у них хозяйство -- корова, гуси, конь Кирилка, курица с петушком, собаки. И земли немеряно.
Дед Савва -- маленький, щуплый (в чем только душа держится!) хозяйничает на огороде. Подзывает жену и, увидев слезы на ее глазах, ворчит: «Ну, что ты нюни распускаешь!» Но потом и сам беззвучно плачет. У стариков горе: сына потеряли. Гостил у них, пошел рыбачить на старицу Припяти -- и пропал. 28 дней искали!
-- Слышу, собака лает на воду. А там сынок. Я на лодке подплыл и забрал его. К руке железяка была привязана. Убили! -- рассказывает Савва Гаврилович уже на берегу, где стоит крест с рушником.
-- Меня дед к речке не отпускает, боится, чтобы с горя не утопилась, -- чуть успокоившись, говорит Елена Дорофеевна. -- Да на кого же его оставишь?..
Парни из экспедиции переворачивают на берегу большую рыбацкую лодку (деду Савве это уже не под силу), вычерпывают воду…
-- А я как знал, что приедете! Сегодня щуку привязал, -- сообщает Ображей.
Когда в сетку попадается сом или щука, Савва Гаврилович держит их в холодной воде на привязи -- «чтоб жир сгоняли». А чуть вода потеплеет -- отпускает на волю.
От платы за великолепный подарок категорически отказывается:
-- Нет, не такой я товарищ, чтобы деньги брать! А вот что хлебушка привезли, спасибо…
-- Мне начальник один из милиции говорил: «Это хорошо, что вы отсюда не уезжаете, -- говорит на прощание Савва Гаврилович. -- Организм привык. В другом месте вы бы уже умерли».
А «отступать» Ображею все равно некуда. Село Семиходы, где он родился, уже давно сравняли с землей, построив на этом месте город Припять…
-- Иногда я задаюсь вопросом: что останется в результате ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы? -- говорит Ростислав Омеляшко. -- Пройдет 100, 150 лет. Уйдут в прошлое проблемы с переселением, думаю, и медицинские проблемы будут решены, оздоровится земля, останутся разве что саркофаг и плутониевое «пятно» (радиоактивный плутоний «живет» десятки тысяч лет). Да наш, еще пока не существующий, музей истории и культуры Чернобыльского Полесья. Это -- вечное… (Для справки: средства для работы историко-культурологической экспедиции составляют 0,018 процента от сумм, выделяемых на ликвидацию последствий катастрофы. -- Авт. ).
-- Через 5--10 лет в зоне дорог уже не будет, -- считает постоянный участник Чернобыльской экспедиции, старший научный сотрудник Львовского Института народоведения НАНУ Ярослав Тарас. -- Растительность покроет их сперва по обочинам, а потом уже и сплошь, и территория станет практически непроходимой. Нужно делать выбор на государственном уровне: либо мы смиримся с «беспределом» природы, то есть с уничтожением тысячелетнего пласта человеческой культуры, либо противопоставляем этому реальную программу рекреации зоны. Да, во всем мире есть любители «экстрима» -- экстремального туризма. Но уже через несколько лет они не смогут увидеть в зоне ни одного произведения рук человеческих, ни одной этнографической хаты -- а только руины.
P. S. Пророчество незнакомца, услышанное много лет назад коренной чернобылянкой, сбылось пока лишь наполовину. О Чернобыле действительно узнал весь мир. И это слово стало «пугалом». Миру, по большому счету, абсолютно все равно, что будет с зоной, и возродится ли когда-нибудь чернобыльская земля.
Совсем скоро в зоне люди соберутся на «гробки» -- раз в год, после Пасхи, их пускают на могилы родных. И тогда в мертвых селах оживают кладбища. Но вряд ли это зрелище для любителей «экстрима»…
1939Читайте нас у Facebook
