Юрий башмет: «у меня в школе была электрогитара, как у джорджа харрисона. Не копия, а именно такая же, как у битла»

Юрий Башмет -- всемирно известный музыкант, альтист, основатель благотворительного Фонда своего имени. В предисловии к своей книге «Вокзал мечты» Юрий Абрамович писал: «Жизнь артиста -- это не только сцена, но и чемоданы, дороги, гостиницы, вокзалы… И встречи на них. Особенно сейчас, когда расстояния сократились, а течение времени, кажется, становится все быстрее и быстрее. Я назвал свою книгу «Вокзал мечты», можно сказать, по инерции. Она полна имен дорогих мне людей, которые помогали мне стать таким, каким я стал».

«Мне не нужны талантливые дети, мне нужны талантливые мамы»

Я родился в тот самый год, когда умер Сталин. Буквально за месяц с небольшим до всенародного плача, в котором родители мои, кажется, не участвовали. У них уже был трехлетний сын, и врачи всячески убеждали отказаться от меня, так как у мамы было больное сердце и диабет. Никто не мог поручиться за благополучный исход…

24 января 1953 года я и родился -- «очень смуглым и некрасивым», как говорил папа.

-- Ничего, подожди, -- пообещала мама. -- Юрочка будет красивым и особенным!.. И я постарался ее не подвести. Случилось это в Ростове-на-Дону, куда папа получил распределение после окончания Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта. Однако запомнить этот город, прикипеть к нему сердцем я не успел, потому что скоро все семейство перекочевало во Львов. Опять-таки вслед за папой, которого перевели в управление Львовской железной дороги. Мы поселились на улице Руднева (ныне улица Ференца Листа) неподалеку от консерватории. И этот уголок земли я и считаю своей настоящей родиной. Здесь я вырос. Здесь получил все, без чего меня бы просто не было. Здесь начинал и как музыкант.

Мама моя считала, что для того, чтобы ребенок не стал уличной шпаной, у него должны быть увлечения, какое-то занятие помимо школы. Тогда появятся разные интересы, а не только улица. В то же время она была не против футбола и велосипеда, скорее даже поощряла это. Ведь ребенок должен развиваться еще и физически, должен вырасти здоровым человеком. Спорт спортом, но довольно скоро выяснилось, что заниматься каким-либо видом, связанным с руками, вредно. (К этому времени стало ясно, что музыка -- это серьезно. ) Например, мяч. Я поначалу увлекся ватерполо, но какой-то мальчик вывихнул палец, принимая мяч, и мама немедленно забрала меня из секции. Я занимался фехтованием, даже имел юношеский разряд, -- мама все волновалась, что будет с кистью. Она не была профессиональным музыкантом, но понимала все опасности, подстерегающие здесь.

Конечно, были и коньки, и лыжи, но самым мощным увлечением стал велосипед. Тут я побеждал уличных друзей и в скорости, и во всевозможных трюках.

Прошел я и через метание ножей. Перочинный ножик помню, стоил рубль двадцать. У нас у всех были одинаковые, с длинным лезвием. Тогда впервые показывали знаменитый вестерн «Великолепная семерка», и под впечатлением от этого фильма мы все приобрели такие ножи. Всеми правдами и неправдами умоляли старших братьев, знакомых или просто прохожих купить их в магазине, потому что детям не продавали. Есть высказывание знаменитого учителя музыки Петра Соломоновича Столярского, чье имя носит музыкальная школа в Одессе. (С этой школой связаны очень большие имена, ну хотя бы Ойстраха Давида Федоровича. )

Так вот, Столярский говорил:

-- Мне не нужны талантливые дети, мне нужны талантливые мамы.

И он был, конечно, прав. Моя мама была той самой, в классическом смысле, талантливой мамой, которая подняла меня, провела через все соблазны и опасности. Когда я занимался дома музыкой, мама иногда сама выпроваживала меня на улицу. Видя, что сын мучается, но не решается подойти к ней и отпроситься, она говорила:

-- Ну, боже мой, поезжай на час, на два, сколько тебе надо. Возьми велосипед, созвонись с Игорем (у меня был школьный друг Игорь, мы вместе катались), поезжай. Накатаешься, проголодаешься -- приедешь, поешь и еще позанимаешься.

Вот примерно так она мудро руководила моей жизнью. Конечно, иногда я ее обманывал. Например, пока она была в другой комнате, ставил на пульт «Три мушкетера» и как бы занимался. Вожу смычком по струнам как попало, а на самом деле читаю. Она слышит, что звуки какие-то есть… и спокойна. Как-то у меня появилась идея воспроизвести звуками альта собственный голос, интонацию, максимально приближающуюся к слову. Например, позвать маму. И в конце концов я этого добился. Мама пришла ко мне, спрашивает:

-- Ты меня звал?

Это было высшей наградой моего творческого поиска. Много лет спустя я повторил этот эксперимент еще раз. Наше консерваторское общежитие практически примыкало к зоопарку. И вот какое-то животное, регулярно просыпаясь в половине седьмого утра, бешено кричало. И будило меня. Почему-то я решил подобрать в звуках и голос, и интонацию зверя. У меня это тоже получилось. Но это был последний такой опыт.

«Нет у него слуха, нет!»

Итак, чтобы я не стал бандитом, мне купили самый дешевый инструмент. Это была скрипка за 9 рублей 25 копеек. Хорошо помню этот момент. Я учился в первом классе, мама встретила меня после школы и за пятнадцать минут прогулки через парк мягко-мягко подвела к этой теме:

-- Вот хорошо бы музыкой заняться, как ты к этому относишься? Понимаешь, ведь ты будешь меньше гулять, придется много учиться.

Я говорю:

-- Да, да, понимаю.

А внутри -- жуткий протест. Но обидеть маму, отказать ей -- невозможно. Хотя на душе тяжело, плакать хочется. Но это еще ничего! Мы вошли в квартиру, а на столе в гостиной лежит цвета хаки маленький мешок, -- у меня в душе все опустилось. Я понял, что все, конец. Это скрипка. Уже купленная, она лежала на столе…

Потом меня повели в консерваторию, в студию -- проверить данные. Выяснилось, что я не могу повторить мелодию. Нет слуха! Эту проверку устроила Валя Стрельченко -- студентка консерватории, певица, родная сестра знаменитой потом народной певицы Александры Стрельченко. Валя дружила с мамой, снимала у нас угол какое-то время, вот и привела к своему сокурснику «на испытание». А тот говорит:

-- Нет у него слуха.

Валя на него кричит:

-- Как нет? Я знаю, что есть. Ты ритм, ритм проверь.

Он простучал какой-то сложный ритм, она вновь на него напустилась:

-- Это же ребенок, ты что вытворяешь?! Надо просто -- есть ритм или нет. Раз есть ритм, значит, есть слух.

И мне стали развивать способности. Оказалось, что слух, конечно, был, а связки не отвечали, и я пел «В лесу родилась елочка» на одной ноте. Слух мне развили буквально за две недели.

В нашей семье профессиональных музыкантов не было. Но музыка в доме звучала постоянно. Между прочим, родители и познакомились-то в театральной студии. У отца был приятный баритон, у мамы -- хороший музыкальный слух и безупречный вкус.

Борис Абрамович, дедушка по папиной линии, знал много советских и еврейских песен, неплохо пел и танцевал. Другой дедушка был репрессирован, я его не знал, но слышал рассказы о том, что у него был абсолютный музыкальный слух и он насвистывал фрагменты симфоний, а скрипичный концерт Мендельсона мог по памяти воспроизвести от первой до последней ноты.

Бабушки тоже не отставали. Папина мама Циля Ефимовна в юности два года проучилась в консерватории по классу вокала. А мамина -- Дарья Аксентьевна -- прекрасно исполняла родные гуцульские песни. Брат Женя тоже обладал хорошим слухом, сильным голосом. В школьные годы мы даже пели с ним дуэтом и импровизировали на гитарах. Что касается меня, то, как вспоминает сегодня папа, я с детства любил «выступать на публику». В шесть лет взбирался на стул и палочкой дирижировал воображаемым оркестром. Чем не предвидение моих нынешних дирижерских увлечений!

Впрочем, один сон я запомнил на всю жизнь: почему-то еду в какой-то машине за рулем. Конечно, все мечтают в детстве порулить, но это была моя машина. Она черного цвета, а я в белой рубашке. Тепло, окно машины открыто. И я -- уже гастролирующий музыкант. Еду во Львов. Вот такой провидческий сон был у меня в самом раннем детстве. Конечно, он был не случаен и, скорее всего, оказался следствием маминых мечтаний и действий.

Я -- стопроцентный результат маминых трудов. В то же время совершенно не хочется обижать папу. Он тоже потрясающая личность. Именно он развивал во мне увлеченность музыкой. Правда, не классической, но очень мелодичными эстрадными песнями и романсами. У папы был очень хороший голос.

Через несколько дней после того, как у нас появилась скрипка, в дом ввезли пианино. Это был подарок дедушки:

-- Раз внука начали учить музыке, значит, в доме должно быть пианино.

И я впервые, собственно, прикоснулся к музыке именно через пианино. На скрипке я пока только пытался научиться извлекать более-менее приятные звуки, а на рояле одна нотка, другая нотка -- и уже получается какая-то мелодия. И мне это нравилось. Папа говорил:

-- Ну, давай, вот я спою «Очи черные», или «Я встретил вас», или что-то из репертуара Николая Сличенко или Муслима Магомаева, а ты подбирай музыку.

И вот эти песни, романсы мне приходилось просто с нуля подбирать, чтобы аккомпанировать папе. А ему очень нравилось проводить время со мной у пианино. Где-то даже сохранилась фотография -- мое первое выступление на сцене. Это был «Голубой огонек» у папы на работе. Папа был ведущим. И вот та самая Валя Стрельченко, из-за которой меня, видимо, вообще начали учить музыке, в этом «Огоньке» принимала участие. Она должна была спеть какую-то песню, популярную тогда. За несколько часов до начала возникла идея, чтобы я ей саккомпанировал. Она выбрала песню «Давай никогда не ссориться, никогда, никогда». И я должен был играть на слух, без нот! Подобрал какой-то проигрыш, очень нервничал… Страшно было невероятно. И было мне десять лет без одного месяца.

Про альт, гитару и баклажанную икру

Формально события развивались так. Меня «поступили» в музыкальную школу-семилетку. Но учиться в двух школах -- общеобразовательной и музыкальной -- было сложно. И после четвертого класса я был переведен в музыкальную десятилетку им. С. Крушельницкой. В скрипичном классе мест не оказалось, и маме предложили записать меня в класс альта. Родители всполошились -- что такое альт и кому он нужен… Стали советоваться с музыкантами и в конце концов решили: «Важно не на чем играть, а как играть!»

Для меня же решающим оказался совет одного из моих старших товарищей:

-- Альт требует для упражнений гораздо меньше времени, чем скрипка. Получишь больше возможности заниматься гитарой.

Вот это было важно! Я очень увлекался гитарой, а потом электрогитарой. Так что скрипкой занимался для мамы, а гитарой для себя, для сердца. Но собственного инструмента у меня не было, и мне все время приходилось одалживать его. Однажды случилась настоящая трагедия -- в трамвае я вдребезги разбил чужую гитару. Весь класс мне помогал. Собирали по 50 копеек, по рублю. Остальное добавила тетя -- папина сестра. Гитара была восстановлена. Родители ничего не знали об этом, и потом, когда все успокоилось, я всерьез побеседовал с мамой и сказал, что мне нужна гитара. Я понимал, что это дорого -- 240 рублей, поэтому сразу же добавил, не дав ей возможности ответить:

-- Если у меня будет своя гитара, обещаю каждый день на час больше заниматься на альте.

Мама поговорила с папой, они, видимо, обсудили с дедушкой, сбросились и купили мне гитару. Мама сделала это, желая, чтобы я играл на альте. Она, как всегда, мудро поступила.

Я был в классе любимчиком именно потому, что имел гитару. Одноклассники были в основном детьми профессоров и потому очень домашними, «правильными», а я -- отнюдь не парниковое растение -- ездил на велосипеде задом наперед, метал ножик, играл на танцах. Хотя, как я понял позднее, так не бывает, чтобы тебя любили все. Но это уже потом… А пока ты -- милый, симпатичный, играешь на гитаре, без ума от «Битлз»…

Это было самое время их взлета, и все сознательное юношество города Львова, как Ливерпуля и Лондона, да и всей Европы, было влюблено в феноменальную четверку. И я тоже не был исключением. Вскоре у меня появилась гитара «Вокс». Гитара той же самой марки, что и у Джорджа Харрисона. Не копия, а именно такая же.

Каким образом это приобреталось? Разные группы и ансамбли завершали свои турне по Советскому Союзу как раз во Львове -- играли последние концерты и здесь же часто распродавали свои микрофоны и гитары. Вот так гитара попала ко мне, если не ошибаюсь, от группы «Червони гитары» из Югославии.

Ой, боже мой, я помню, «Песняры» приезжали. Мы вместе играли. Молодой Владимир Мулявин делал три шага вперед и потрясающе виртуозно исполнял что-то на гитаре, а я тоже считался виртуозом, и получался самый настоящий «джем сейшн», так это называется. Много лет спустя мы с Мулявиным встретились в Таллине. Я напоминал-напоминал ему юнца с усами (у меня тогда усы были!) во Львове, но он так и не вспомнил.

А вот совсем другая история. Как-то летом мы с мамой отдыхали в Закарпатье. Это было в самом начале моего обучения на скрипке. Первую неделю мама говорила:

-- Отдыхай, вот неделю отдохнешь, а потом начнем, будешь заниматься каждый день.

И когда я открыл инструмент, выяснилось, что он абсолютно расстроен, а я не могу его настроить, не получается. И тут мама сообразила:

-- Помнишь, у реки, возле моста, мы слышали скрипку. Давай пойдем погуляем и, может быть, найдем того, кто играет. Возможно, он сумеет нам помочь.

И мы отправились. Подошли к дому, откуда слышалась скрипка, позвонили… Мужчина серьезного вида открыл дверь, мама ему все объяснила. Он сказал:

-- Да, это мой сын играет на скрипке.

Нас проводили в дом, пухленький мальчик моего возраста, может быть, года на два старше, деловито отложил свою скрипку, взял мою и довольно ловко настроил. Мы поблагодарили и ушли.

Через много-много лет во Франции, в городе Туре, в академию, где преподавала вся профессура Московской консерватории, приехал Квартет имени Бородина. Был теплый вечер, мы сидели во дворе отеля и вспоминали старые времена. С альтистом Митей Шебалиным вспомнили, что как-то перед конкурсом 74-го года я специально приезжал к нему и играл конкурсную программу. В то время Квартет Бородина отдыхал в Закарпатье, в местечке Невицкое -- это недалеко от Ужгорода. И тут я к слову рассказал, как бывал с мамой в Невицком в детстве, как не мог настроить скрипку, но… И вдруг поднимается скрипач Миша Копельман. Оказывается, это был он, тот самый пухлый мальчик. Он никогда об этом не вспоминал, а вот заговорили про это место -- изумительно красивое, с водопадом -- и все встало перед глазами! И опять мама…

И еще о маме. И о Рихтере.

Как-то у нас с Маэстро случилось большое турне по Европе. Ехали мы вдвоем на машине. Я был шофером и солистом. Он -- пассажиром и пианистом. Двигались от Москвы к Парижу и по дороге давали концерты. На обратном пути тоже. Это было насыщенное турне. И Минск, и Брест, и Варшава, и, конечно, Берлин и Франкфурт, и, наконец, Париж. Потом еще его, рихтеровский, фестиваль в Гранж-де-Миле во Франции. И когда на обратном пути добрались до Вены, отыграв около двадцати концертов, он мне объявил, что не успевает выучить две сонаты Кароля Шимановского. Должен сказать, что это технически архисложные произведения, а ему надо было исполнить их через две недели, уже на обратном пути в Польше. Без меня. Он объяснил мне это, извинился и сказал:

-- Юра, только вы, пожалуйста, не обижайтесь, но, в общем, я не рассчитал свои силы, и все. Мне нужно остаться здесь и учить сонаты Шимановского.

То есть отменялось пять концертов, и мне нужно было возвращаться домой, в Москву. Честно говоря, я тоже невероятно устал, потому что ежедневное общение наедине с личностью такого масштаба требовало невероятной концентрации. Плюс ко всему я по многу часов в день сидел за рулем, а вечерами мы выступали на сцене. Поэтому предложение Рихтера не вызвало у меня протеста, скорее, я почувствовал какое-то облегчение. И тут он неожиданно добавил:

-- Я понимаю, наверное, вы расстроились, потому что мы не сыграем обещанный концерт во Львове. Сыграем! У меня есть идея. Когда я буду возвращаться из Польши и окажусь во Львове, вы прилетите туда, и мы выступим. Там же мама ждет!

Я был очень тронут.

Так все и произошло. Мы действительно дали концерт во Львове. Мама моя была, конечно, счастлива невероятно. Она работала во Львовской консерватории в учебной части, и вот, представьте себе, приехал ее сын выступать с самим Святославом Рихтером.

Единственное, о чем попросил Святослав Теофилович, -- чтобы вечером мы не ходили ни в какой ресторан, а посидели бы у меня дома и чтобы присутствовали только самые близкие.

Были мой дедушка, папа, мама и брат. И мы с Рихтером. Был замечательный вечер, ужин. Можете себе представить, как мама старалась. В какой-то момент глаза Рихтера увлажнились. Я встревожился:

-- Что случилось?

Он говорит:

-- Юра, вы знаете, точно такую баклажанную икру готовила и моя мама.

Потом он поднял тост за меня. Сказал, что с точки зрения музыки у меня все есть. И это говорил мэтр!

-- Главное, чтобы голова не подвела, -- заключил он.

И я все время сейчас думаю -- начала она меня подводить или это еще впереди.

А мама успела все-таки увидеть результаты своих трудов. Потому что с момента, когда я начал делать успехи в музыкальной школе, цель ее жизни, как я понимаю, была определена: сделать из меня музыканта. Я считаю, что дети и родители -- это прямая связь навсегда, если угодно, это кармическая связь. А связь мужа и жены -- духовная. Почему в легендах часто рассказывается, что муж и жена прожили всю жизнь счастливо и умерли в один день? Это счастливое совпадение душ. Предназначенность, наверное, существует.

Мама была очень мудрым и талантливым президентом нашей семьи. Каждый, кто имеет власть, мечтает, чтобы его все любили. Когда выбирают лидера какой-то партии президентом, я думаю: как же он потом живет, когда 30 или даже 49 процентов людей его не выбрали? Силы для власти и руководства маме давала невероятная любовь к своему ребенку. Когда я вынужден проявить власть, волю, вспоминаю, как этим пользовалась моя мама, -- мгновенно помогает. Секрет прост: подвластный тебе должен получить свободу выбора. Даже если он не готов к самостоятельному решению и нет базы для этого. Поэтому власть в данном случае -- только любовь.

 

433

Читайте нас у Facebook