Первый киевский оперный театр погубил… Евгений онегин?
Киевский оперный театр -- краткое пособие по изучению нашей истории, как минимум, последних ста лет. Все отразилось в нем -- царское время, революция, войны, смена курсов и правителей, великие деяния и бытовые подробности… В этом году один из старейших киевских театров отмечает столетний юбилей, хотя дата эта весьма условна: сейчас уже не осталось живых свидетелей, которые помнили бы первый оперный, который сгорел в февральский вечер 1896 года, не говоря уже о тех, кто видел первый деревянный городской театр, построенный в 1806 году. Ирина Григорьевна Стеблянко более 20 лет посвятила изучению истории родного театра -- благодаря ей мы смогли узнать факты, некоторые из которых публикуются впервые.
Николай I лично выбрал место для оперного театра, хотя церковь была против
Как ни странно, именно Николай I (»Палкин», «кровавый» -- любили добавлять у нас) сделал для театра больше, чем все советские генсеки, вместе взятые. Именно ему мы обязаны возникновением Киевской оперы. Во многих исторических источниках можно встретить вопрос: почему до середины 19 века в Киеве не было своего стационарного театра, в котором выступала бы постоянная труппа? На месте нынешнего Украинского дома находился дальний родственник оперного -- маленький деревянный театр, постройка которого началась в 1803 году. Именно эта дата считается началом профессионального театра в Киеве, хотя в деревянном театре выступали только заезжие артисты и любители, и то крайне нерегулярно. Здание просуществовало до середины 40-х годов 19 века, и его разобрали за ветхостью.
В 1849 году отцы города при поддержке киевского губернатора Ивана Ивановича Фундуклея (его имя носила до революции улица рядом с театром) обратились с челобитной к царю -- построить в Киеве каменный городской театр. (На постройку нужно было высочайшее разрешение. ) Церковные власти Киева в свою очередь послали в Синод жалобу с просьбой ни в коем случае не открывать театр: «Русский православный народ смотрит на зрелища, не соответствующие духу истинного христианина… » Дело в том, что Киев в те времена считался центром религиозной жизни России: здесь было около 150 монастырей и церквей, в Лавру «на прощу» ходило замаливать грехи все население империи. Театр же считался делом греховным и несовместимым с церковью. Царь оказался перед выбором: оставить Киев духовным центром или сделать его светским. Николай не только разрешил строительство театра, но и сам выбрал для него место.
Знать тогда жила на Печерске и хотела, чтобы театр был рядом -- возле Кловского дворца или на месте нынешнего стадиона «Динамо». Однако царь выбрал нынешнее место не случайно: на самом высоком холме в Киеве находится Софийский собор, а на следующем по высоте холме было решено строить оперный театр. Это было символичное решение: церковь и искусство существуют наравне, но церковь -- немного выше. Таким образом, киевляне должны быть благодарны Николаю I не только за Университет, Институт благородных девиц (нынешний Международный центр культуры и искусств) и кадетский корпус, но и за первый оперный театр.
Городские власти просили у царя 90 тысяч рублей, но Николай I выделил, как указано в ведомости, «… разновременно 105 тысяч, 755 рублей, 58 с половиной (!) копеек». Построен театр был в 1856 году по проекту архитектора Ивана Штрома, но выступали там по-прежнему нерегулярно, пока в 1863 году в Киев на гастроли на три сезона приехала итальянская труппа во главе с Фердинандом Бергером (позже он основал киевскую оперную труппу). Горожанам настолько понравилось ходить в театр, что решено было создать собственную труппу. Артистов набирали, в основном, из московских оперных театров и консерватории, и в 1867 году в Киеве был открыт стационарный Русский оперный театр. Это была третья в России опера -- после Большого в Москве и Мариинского в Санкт-Петербурге.
Вечером 4 февраля 1896 года после дневного спектакля «Евгений Онегин» театр сгорел. Освещение тогда было свечное, и по одной из версий пожар начался в гримуборной артиста, исполнявшего партию Евгения Онегина -- известного оперного баритона того времени Осипа Камионского. По другой версии, тот же артист в сцене дуэли выстрелил холостым, и искра ударила в тюк с тряпьем за кулисами. Сейчас между залом и служебной частью висит огромный свинцовый противопожарный занавес, а тогда ничего такого не было: от тлеющих тюков огонь вскоре перекинулся в зал, и остановить его было уже невозможно. Пожарная каланча была далеко, телефона в театре не было, и пока пожарные приехали, от театра остался один остов, хотя здание, вопреки расхожему мнению, было не деревянное, а каменное. Во время пожара никто не пострадал, но киевляне были убиты горем: газета «Киевлянин», например, писала: «Лучше бы мы сами сгорели, чем наш театр». Вместе с театром сгорела и крупнейшая на Юге России нотная библиотека. Киевляне говорили, что, дескать, Киев заполонили кафешантаны, поэтому срочно нужен новый Оперный.
Стул, на котором сидел Столыпин во время покушения, нельзя купить ни за какие деньги
Николай II, в отличие от Николая I, денег выделил совсем мало, и город собирал средства на новый театр самостоятельно. Списки дарителей печатались в газетах (включая тех, кто пожертвовал 50 копеек, -- за рубль тогда можно было купить корову). На постройку нового здания ушло около 500 тысяч рублей. Из них половину собрали киевляне, 150 тысяч выделили из казны и 100 тысяч выплатило за сгоревший театр страховое общество. Увы, собранных средств было явно недостаточно, поэтому Киевская опера гораздо меньше и скромнее, чем Львовская или Одесская. Интересно, что тогда архитекторы подавали на рассмотрение проекты новых строений под псевдонимом, чтобы исключить возможность лоббирования. Из 18 предложений (на конкурс присылали работы архитекторы со всей Европы) был выбран проект под псевдонимом «Каприччио» -- под этим именем скрывался известный российский архитектор Виктор Александрович Шретер. Первый театр «смотрел» парадным входом на Фундуклеевскую (ныне -- Б. Хмельницкого), а новый уже «развернулся» фасадом на Владимирскую. Шретер своего творения уже не увидел, театр стал его «лебединой песней» -- архитектор умер за полгода до открытия театра. Новый оперный был открыт осенью 1901 года, причем вначале он был полукруглым и сверху напоминал черепаху, а уже в 30-е годы к задней стенке пристроили другие корпуса.
Туристы часто просят показать место, на котором был смертельно ранен Столыпин. Один иностранец даже умолял продать ему этот стул, предлагал тысячи долларов… Но ни этого стула, ни даже ряда сейчас просто не существует. Чтобы объяснить их «исчезновение», необходимо перенестись на тридцать лет вперед -- в 1942 год. Во время гитлеровской оккупации Киева театр продолжал работать. Любимым композитором Гитлера был Вагнер -- его оперы чаще всего ставились и в театрах на оккупированных территориях. Для исполнения Вагнера нужен расширенный состав оркестра, а оркестровая яма Киевского театра была для этого мала. Чтобы ее расширить, пришлось снять нескольких передних рядов, в том числе и тот, в котором был смертельно ранен великий реформатор…
Советские историки не любили вспоминать, что театр работал во время оккупации. Многие артисты просто не успели уехать -- летом 41-го они отдыхали в Крыму, и пока добрались до театра, часть труппы уже эвакуировали. Можно ли осуждать людей, которые в силу разных обстоятельств остались в оккупации, в том числе и потому, что советское руководство практически бросило своих граждан на произвол судьбы? В годы войны в театре работала сборная труппа -- некоторые добровольно, некоторые по принуждению. Знаменитый дирижер Стефан Турчак вспоминал, что, как ему рассказывали коллеги, если нужно было срочно разучить новое произведение, немцы сгоняли музыкантов и в течение недели держали в театре, заставляя репетировать день и ночь. Кормили, правда, с немецкой аккуратностью -- три раза в день. За саботаж или неявку расстреливали. Кстати, театральные декорации и костюмы немцы аккуратно сложили и вывезли -- их обнаружили в 1945 году под Кенигсбергом и вернули в театр.
Среди прочих во время оккупации здесь пел и знаменитый оперный бас Борис Гмыря. В оккупации певец оказался по наивности -- начало войны застало его в Крыму, и на предложение срочно вернуться в Киев Борис Романович махнул рукой: «Да что вы -- через неделю война закончится! А тут тепло, хорошо… » На эшелон, с которым театр эвакуировался в Уфу, а затем в Иркутск, Гмыря не успел, а вскоре Киев был оккупирован. При немцах спектакли в театре шли регулярно, и например, для евреев, которые играли в оркестре, это была единственная возможность выжить. Некоторые артисты, например, певица Раиса Окипная (позже расстрелянная немцами), помогали партизанам, но таких все-таки были единицы. В основном, артисты просто занимались своим делом, но после войны им (существовал даже такой термин -- «оставанцы»), конечно, пришлось несладко.
Бывший директор Оперного сбежал за границу вместе с домочадцами
Рассказывает старейшина театра, проработавший в Киевской опере 50 лет, художник-декоратор Юрий Белоненко: «Никогда не говорили, что Гмыря был в оккупации. После войны он попросился обратно в театр, был запрос в ЦК… Все понимали, что он очень нужен театру, но никто в Киеве не мог решиться его взять. И тогда Хрущев обратился к Сталину… Сталин сказал: «Пусть поет!». Гмыря вернулся в театр. Приняли его недоброжелательно: не дать ему звание заслуженного артиста не могли, слишком он был известен, но на народного сколько ни выдвигали -- бесполезно: как же, пел при немцах! И вдруг -- мы тогда были на гастролях в Ленинграде -- читаем в газете: «Присвоить Гмыре Борису Романовичу звание народного артиста СССР». Что же случилось? Все в недоумении. Бросились поздравлять его, требовать, чтобы «выставлял»: «Борис Романович, с вас причитается!» И вот я вышел после премьеры -- впервые в Ленинграде! -- и пошел прогуляться по набережной. Вдруг смотрю, идет навстречу мне Борис Романович. «Гуляете? Ну давайте прогуляемся… » И вдруг говорит: «Вы знаете, я получил звание, и все ко мне подходят, требуют магарыч, а я ни одному человеку ни грамма не поставлю. Единственный человек, которому я могу налить хоть канистру, хоть цистерну, -- это Сталин».
А дело было так. Гмыря участвовал в заключительном правительственном концерте, а там был такой порядок: каждый исполнитель поет одну песню, уходит за кулисы и больше не возвращается, как бы ему ни аплодировали. Никаких бисов, повторов… Гмыря спел арию Сусанина, поклонился, ушел за кулисы -- отдохнуть на диванчике. Зал аплодирует. Гмыря думает: «Раз такие овации -- может, все-таки выйти?» Только к сцене -- его охранник вежливо, но твердо берет его за рукав: «Извините, не положено!» Гмыря ушел за кулисы. Вдруг бежит охранник, хватает его за руку: «Бы-ы-стра на сцену!» -- и вытолкал в зал. Там -- овации, а впереди, у всех на виду аплодирует Сталин. В виде исключения Гмыре пришлось спеть на бис. В ту же ночь ему присвоили звание народного артиста.
При Хрущеве театром стал руководить его зять -- Виктор Петрович Гонтарь, он пришел в 1954-м. Тогда театр переживал лучшие времена -- его приравняли к статусу Большого и Кировского, увеличили штат и зарплаты. Главный дирижер получал 9 тысяч -- это 900 рублей переводе на послереформенные деньги (средняя зарплата была 140 рублей), главный режиссер -- 7 тысяч. Певец Константин Лаптев купил «ЗИМ» -- тогда машина стоила 40 тысяч. Это были бешеные деньги. Черная, огромная!.. Как приедет -- так дети вокруг машины целый день стоят, рассматривают, трогают… У остальных были «победы», «москвичи»… Гонтаря называли в театре Хозяином -- каждое утро он первым делом обходил весь театр -- от колосников наверху до подвалов машинного зала. Его супруга Юля, дочка Хрущева, была очень скромной женщиной -- все время держалась в тени. При Гонтаре завели привычку устраивать после спектакля банкеты: как премьера -- так банкет. В ресторане -- в «Интуристе» или «Театральном». Особенно шикарные банкеты -- после балетных спектаклей. На них бывала и дочь Хрущева. Жили тогда не очень богато, а в ресторане подавали водку, бутерброды с колбасой и сыром, отбивные, шницели -- после войны это считалось роскошью… Гонтарь умер в 90-е годы, но сих пор в театр из-за границы приходят на его имя письма.
До Гонтаря театр за границу не выезжал: по Союзу ездили, а вот за границу поехали впервые при нем -- в Югославию. Там все билеты распределялись через кассы -- даже для высших лиц. Шутили, мол, неизвестно, достанут президенту Югославии Тито билет или нет!.. Потом была Болгария, и началась эпоха гастролей -- мы объездили всю Европу, неоднократно бывали в ФРГ, во Франции. Из Японии наш балет впервые привез «Тойоты» -- около 15 машин. Тогда же мы впервые услышали слово «невозвращенец». В 60-х первым не вернулся из поездки один рабочий сцены -- он остался в ФРГ. Простой, скромный человек, его звали Коля. Потом он и семью перевез. Ему было лет 36. Но шума поднимать тогда не стали.
Был у меня закадычный друг, Владимир Андреевич Колесник, с которым очень много связано -- он был одно время директором, а потом главным хормейстером театра. На гастролях в Болгарии он познакомился и подружился с одним человеком, и в 1972 году тот пригласил Колесника с семьей в гости. А тогда для выезда за границу была нужна характеристика, подписанная директором, секретарем парткома и председателем профкома. Секретарем парткома тогда был Дмитрий Михайлович Гнатюк, председателем профкома -- Юрий Гуляев. А я у Гнатюка был замом. Директор и профком характеристику подписали, а Дмитрий Михайлович куда-то уехал. Колесник ко мне: «Ты заместитель -- подпиши!» Колесник -- член горкома партии, депутат горсовета, преподавал в консерватории… Чего ж не подписать… Проходит время, мы его ждем, скоро открытие сезона -- Колесника нет. Пропал. Идем к его отцу -- «Не знаю, нет его». Мы начали волноваться -- не случилось ли с ним чего? И вдруг меня вызывает директор: «Ты знаешь, где Колесник? Он сбежал!!!» Он, оказывается, полетел туда с женой, певицей театра Ратушной, и сыном, а до этого туда же по турпутевкам уехали теща, сестра и зять. И они там уже ждали Колесника. (Затем Колесник уехал в Канаду и руководил там украинской капеллой. Урна с его прахом захоронена на Байковом кладбище, в один день с Владимиром Гетьманом. -- Авт. ) Ох, как нам всем досталось, и больше всех -- мне! Тягали меня и в горком, и в КГБ, и в ЦК -- из-за того, что я подписал характеристику. Меня едва из партии не исключили и за границу уже не пускали. Потом, в 70-х, за границу сбежал один артист кордебалета, но это уже другая история… »
Читайте нас у Facebook
