«в чернобыль мы ехали, как на обычный крупный пожар. Но жизнь нам спасли таблетки йодистого калия»
«О взрыве реактора мы не знали»
-- В апреле 1986 года, -- рассказывает Василий Петрович, -- я работал начальником отдела службы пожаротушения и подготовки личного состава Управления пожарной охраны Киевщины, имел звание майора.
Звонок о пожаре на станции поступил на наш центральный пункт пожарной связи через одну-две минуты после начала аварии. Дежурный сразу же позвонил мне домой. Я дал команду на выезд оперативной группе штаба пожаротушения, быстро оделся, заглянул в комнату, где спала семилетняя дочка. «Пожар на атомной? Господи!» -- тихо всплеснула руками жена.
У подъезда нашего дома на Виноградаре меня ждала новенькая красная «Волга». В ней, кроме водителя, сидели члены штаба пожаротушения -- подполковник внутренней службы Василий Васильевич Денисенко, офицеры Леонид Алексеевич Осецкий и Станислав Васильевич Юзишин.
По радио нам сообщили о пожаре в машинном зале. Представляете, гигантское помещение с 850-метровым пролетом, в нем -- огромные турбогенераторы, которые охлаждают взрывоопасный водород, сотни тонн масла…
Пока мы мчались из Киева, а это 130 километров пути, на кровле четвертого и соседнего третьего энергоблоков уже боролись с огнем поднятые по тревоге караулы военизированной пожарной части N 2 по охране ЧАЭС, ВПЧ N 6 по охране города Припяти, на станцию летели машины из соседних районов.
Все время держал ситуацию под контролем. На меня свалилось бремя обязанностей руководителя тушения пожара (РТП)-3. Первыми были Правик и Телятников, впоследствии удостоенные звания Героя Советского Союза. Я дал команду по радио вызвать дополнительные силы пожарных из Киева.
Примерно в три часа ночи въезжаем на территорию станции со стороны ВПЧ-2. Ворота закрыты. На прапорщиках-охранниках -- костюмы Л-1, так называемая одежда химзащиты. Мы поняли, что радиация повышена. До этого нам никто ничего не говорил, дозиметрических приборов в автомобилях не было. Это теперь все есть. Но тогда считалось, что такая авария невозможна.
«Над четвертым наблюдалось странное свечение»
-- Над станцией стояла чудная теплая, наполненная запахами весны ночь, -- продолжает Василий Мельник. -- Нигде ничего не горело. Только над реактором струился пепельного цвета дым и стоял столб какого-то странного, не похожего на огонь свечения.
«Что может там гореть?» -- спрашиваю Денисенко. Василий сам удивляется: пылающий битум на кровле погасили караулы Правика и Кибенка. Других горючих материалов там не должно быть. Об этом Денисенко знал еще со времени строительства.
«Вначале раскаленный реактор пытались тушить… водой»
-- Под утро, в четыре тридцать, приехали заместитель начальника Главного управления пожарной охраны МВД Украины полковник Гурин, заместитель начальника нашего управления Иван Захарович Коцюра. В 4. 50 мы доложили в Киев, что пожар локализован, т. е. он уже не может распространиться. А в шесть тридцать пять, после дополнительной разведки по всем объектам, мы убедились, что с огнем покончено.
Больно было смотреть на разрушенное здание четвертого реактора. Я послал старшего лейтенанта Сазонова -- подчиненного майора Телятникова -- за таблетками йодистого калия. И заставил выпить таблетки всех, кто был со мной. Возможно, именно они спасли нам жизнь. Ибо самочувствие некоторых стремительно ухудшалось.
Утром поступила команда совершить передислокацию всех сил, съезжающихся в город Припять. Там на базе местной СВПЧ-6, возглавляемой Александром Ивановичем Ефименко и где служил герой-начкар Виктор Кибенок, формировался первый сводный отряд пожарной охраны. Каковы могли быть его обязанности -- еще никто не знал. Но эти люди должны были в случае необходимости безотлагательно действовать.
Со стороны Правительственной комиссии мы получали очень много вводных. Порой даже нереальных. Например, поступила команда поднять с помощью механической лестницы на разрушенную крышу пожарный рукав и заливать водой раскаленное нутро реактора. Но из-за кошмарного уровня радиации люди могли работать там не более пяти минут. За это время такую операцию не выполнить. Пытались также набросить, подняв вертолетом, на горловину реактора гигантское, сваренное из трубы большого диаметра кольцо с отверстиями. К нему крепилось несколько рукавов для подачи воды. Но от ветра они начали вздыматься ввысь, словно воздушные змеи, и могли коснуться лопастей винта.
Потом специалисты сказали: хорошо, что этот замысел остался неосуществленным, ведь мог произойти взрыв водородной бомбы -- почему мы и спешили откачать воду из подреакторных помещений…
«После остановки исправного энергоблока начал резко расти радиационный фон»
-- В ночь с 27 на 28 апреля перед нами поставили задачу передислоцировать к пруду-охладителю со стороны третьего и четвертого реакторов автомобильную насосную станцию для подачи воды.
Отправились мы туда на разведку с заместителем начальника УПО области Иваном Захаровичем Коцюрой и дозиметристом из Москвы. Видим, берег везде слишком высок -- машина не возьмет. Высокомерный москвич не соглашался: «Признайтесь, что не хотите дать воду, радиации испугались. А никакой радиации нет, она здесь в норме… »
Вдруг прозвучал взрыв. Грохнуло так, что, казалось, Вселенная содрогнулась, а не только вентиляционные и прочие технологические трубы, которые угрожающе загудели и завибрировали. Вот тут мы таки испугались и спрятались под мостик. Потом выяснилось, что срочно останавливая какой-то энергоблок, сработали предохранительные клапаны аварийного выпуска пара. А в тот момент наш безмятежный дозиметрист бросил взгляд на прибор и побледнел. «Быстрее в машину!» -- воскликнул он и стремглав бросился к «уазику». Мы -- вслед за ним в кабину. Смотрю на дозиметр, а стрелка неуклонно ползет вправо: 800, 900, 1000… На мосту перед городом Припять -- 1200. Чего -- рентген или миллирентген -- до сих пор не знаю, не специалист в этой радиации, нас не учили. А москвич не сказал.
Вернулись мы в часть, помылись. Полотенец не было. Вытерлись майками. Ни переодеться, ни респираторов -- ничего не было. А обязанности выполнять надо. Выдали нам «карандаши» -- индивидуальные карманные дозиметры. Они показывали, что фон нормальный. Ибо были… без батареек. Но раздумывать о радиации у нас не было времени.
На второй или на третий день приехал начальник УПО полковник Трипутин. В момент аварии он находился в Харькове в командировке. Поступила команда сводный отряд перевести в Чернобыль. А здесь, в Припяти оставить минимальное, самое необходимое количество людей и техники.
30 апреля нас, 12 пожарных-киевлян и 20 припятчан, отправили автобусом в Иванков на медицинский осмотр. Сказали, что нас осмотрят, а потом вернемся назад. Мы ощущали дикую усталость. Ведь несколько ночей не спали. Немного тошнило. Спасало, наверное, то, что мы были молодыми, крепкими.
По пути в Иванков завернули к Березовому Гаю на ПУСО (пункт санитарной обработки. -- Авт. ). Там мы помылись. Работникам милиции выдавали чистую форму. А нам посоветовали свою старую вытряхнуть в поле и надеть снова. Я как старший группы возмутился: что за дискриминация? Мы ведь с передовой, из-под реактора едем! В сердцах швырнул далеко в поле фуражку. Обидно было за людей.
«Телятников был трезв. А меня от радиации шатало, словно пьяного»
-- В Иванкове мне удалось уговорить медиков отпустить нас в Киев, -- продолжает рассказ Василий Мельник, -- где в Октябрьской больнице к тому времени уже развернули небольшое отделение лучевой терапии. Там нас ждали.
В этой суете мы как-то не позаботились о питании. Поначалу есть не хотелось из-за тошноты. Но потом очень захотелось. Денег ни у кого не было. Кто-то из наших сумел раздобыть буханку хлеба, селедку и бутылку самогонки.
-- Кстати, до сих пор ходят разговоры о том, что в те дни даже водителям, работающим возле станции, давали спиртное…
-- Бред. Никто там спиртного не давал. Может быть, отдельные любители сами привозили с собой. И майор Телятников, вопреки утверждениям некоторых авторов публикаций, в ту страшную ночь приступил к исполнению обязанностей абсолютно трезвым. Подчеркиваю: в ту ночь я сам близко видел его, не верьте врунам.
Так вот, разделили мы тот хлеб и селедку по кусочку на двенадцать человек. Бутылку пустили по кругу. Немного подкрепились.
В Дымере в пожарной части помылись в сауне, переоделись в куцые простенькие спортивные костюмы. Носки достались только шестерым. Больше не было. И в таком странном виде (хорошо, что был вечер) приехали в Киев, прямо в больницу. Там нас осмотрели, одного или двух оставили, остальных отпустили по домам.
Дома я часа три поспал, затем переоделся в резервную форму и поехал на работу.
2 мая после партсобрания в УВД области подходит ко мне секретарь парткома Пилипчук: «А что это тебя, голубчик, водит, что ли?» «Да нет, -- говорю, -- все в порядке». Хотя, признаться, чувствовал себя как-то не очень хорошо. «Пойдем в машину, подвезу». «Да нет, спасибо… » «Садись-садись… » Я в кабину. А Пилипчук -- водителю: «В госпиталь МВД!»
Все. Положили. А я ведь не один такой, с острой лучевой болезнью. Назвал фамилии товарищей, их всех вызвали и тоже госпитализировали. Недели четыре мы там лечились. Спасибо докторам, до сих пор живы. Не все, к сожалению…
В те первые дни я, по подсчетам дозиметристов, получил дозу облучения свыше 80 бэр, то есть более трех армейских «норм». В последующие месяцы и годы еще примерно столько же.
«Жена отказалась меня покинуть»
-- Но, поверьте, в то тревожное время как-то об этом не думалось. Волновало другое -- судьба семей. Особенно в первые дни мая, когда ветер повернул на Киев и уровень радиации в столице значительно повысился.
Я позвонил жене, кажется, 2 мая из госпиталя: «Бросай, Лида, работу, забирай Наташу и вывози». А она: «Я тебя не брошу». Что же делать? Подруга Лиды ехала к родителям в Полтавскую область. Забрала и нашу дочурку. Электричкой они доехали до Миргорода. А уже туда мой брат, живущий в Донецкой области, прислал машину. Там Наташа пробыла все лето. Худенькая сделалась -- как былиночка. Тосковала за нами, да и нам с Лидой без нее было тяжело.
-- А если завтра снова война? (Люди, чья родина стала зоной отчуждения, так и говорят «до войны», «после войны», имея в виду Чернобыль. -- Авт. )
-- Ну, я думаю, второго Чернобыля не случится. Для этого очень много сделано и делается.
-- Это на станции. Но значительную часть территории зоны отчуждения занимают леса, а их хозяин -- предприятие «Чернобыльлес» объявлено банкротом. Лес без ухода и присмотра -- это пороховая бочка!
-- Да, это последствия тяжелой экономической ситуации в стране. Нас, пожарных, они тоже не обходят. Конечно, если у гражданских коллег трудности, большая нагрузка ложится на наши плечи. Но нам не привыкать. На то погоны носим.
6623Читайте нас у Facebook
