Романтическое письмо преподавателя к студентке стало поводом для обвинения его в аморальном поступке и увольнения из вуза
«Февраль, 21, 2000 год
«Достопочтенная сеньорита! Моя Вирджиния! В понедельник, день Луны, проезжая на своем необъезженном мустанге по нашему бедному, забытому Богом мексиканскому селению на границе Техаса и Нью-Мексико, в толпе ковбоев я снова на мгновенье увидел Вас.
Ваши глаза выстрелили в меня всю обойму шестизарядного кольта, Ваша улыбка сияла жарче мексиканского солнца, и даже Ваши серьги блистали, как мачете бедного кабальеро… »
Так начиналось письмо преподавателя одного из криворожских вузов Роберта Ковалевского к студентке Инне Сарычевой. Одна из лучших студенток вуза недавно вернулась из Америки, где училась по программе обмена. Позвонив учителю домой, девушка предложила встретиться, чтобы поговорить об Америке (Ковалевский несколько лет назад стажировался в этой стране). «Встретимся, когда вы сдадите мне все зачеты и экзамены. Вы же знаете, это мой принцип», -- строго проворчал он в трубку. Но вечером сел за письмо.
Через полгода это романтичное письмо, понятное лишь двоим, стало достоянием «возмущенной общественности». В скандале, который разгорелся в стенах вуза, оно стало чуть ли не главной уликой, обличающей недостойный моральный облик кандидата филологических наук, доцента кафедры английского языка и литературы Роберта Ковалевского.
Двойка у Ковалевского означала приговор: ни слезы студента, ни увещевания коллег экзаменатора пронять не могли
Его считали чудаком. 45-летний ученый-лингвист, свободно владеющий 10 языками, автор 35 научных трудов, действительный член Европейской лексикографической ассоциации, он работал по программам научного обмена в США и Израиле и давно мог спокойно уехать в другую страну, куда его звали преподавать. Но он любил свой институт и отдавал ему все силы без остатка. Его друзья, уехав, присылали красивые фото на фоне синих морей и длинных автомобилей. Равнодушно пряча фотографии в альбом, он возвращался к своим рукописям и книгам.
Влюблялись ли в него? В институт приходили учиться раскованные молодые девушки -- далеко не кисейные барышни прошлых времен. Новое поколение -- холодное и рациональное -- жило без предрассудков, общалось с преподавателями накоротке. Да и сама институтская жизнь -- с шумными мероприятиями и вечеринками -- сокращала расстояние между учителем и учениками.
Сохранить традиционный «бесполый» стиль отношений в вузе с каждым годом становилось сложнее. Но самое большее, что доцент Ковалевский мог себе позволить в стенах вуза, -- это тонкие комплименты и галантные жесты. Впрочем, в старину это назвали бы хорошими манерами. Самые расторопные из студенток пытались обернуть внимание преподавателя на пользу собственной зачетке. Однако уже сдававшие ему экзамены знали: за красивые глазки Ковалевский хорошую оценку не поставит. Пренебрежительного отношения к науке он не прощал никому.
Приближение экзаменационной поры всегда нагоняет страх на студентов. Но особенно дрожали троечники, знающие не понаслышке о требовательности преподавателя. Ибо нерадивых он заставлял приходить к себе по пять-десять раз, пока не убеждался, что материал они таки усвоили.
Некоторые были совсем безнадежны. «Дойдя до пятого курса, они не знали английского даже в пределах школьной программы! -- возмущенно говорит Роберт Витальевич. -- Как можно было сдать вступительные экзамены на пятерки, оттеснив при этом отличников и медалистов, догадаться нетрудно… ». Имея весьма скромные способности к наукам и убогие познания английского, они, переползая с курса на курс, добирались до четвертого, где преподавал Ковалевский.
Двойка у Ковалевского означала приговор: ни слезы студента, ни просьбы родителей, ни увещевания коллег пронять экзаменатора не могли. Роберт Витальевич открыто говорил о протежировании откровенно слабых студентов, просил руководство института обратить внимание на объективность приемной комиссии -- на вступительных и государственной -- на выпускных экзаменах на факультете…
Его бескомпромиссность, доходящая до фанатизма, коллег раздражала. Ну сидел бы тихо, писал свою диссертацию, так лезет куда не надо! Вскоре между руководством факультета и Ковалевским сложились напряженные отношения. Но придраться к неуживчивому коллеге было не за что -- его профессионализм и преподавательский дар сомнений не вызывали. А взяток он не брал. Все знали: сунуться к Роберту Витальевичу на экзамен даже с букетом цветов означало навлечь на себя его гнев и… еще большую требовательность.
«Я ее уважал, она меня уважала -- мы были друзьями… »
Местом, где Ковалевский мог отдохнуть душой, был невероятно популярный в городе клуб народной дипломатии, попросту называвшийся английским клубом, где собиралась местная интеллигенция. Главным пропуском на эти уютные, почти семейные вечера было знание английского языка. На огонек мог заглянуть и любознательный школьник, и заезжий иностранец. Будучи еще студенткой лицея, ходила туда и студентка Сарычева. «Там было неформальное общение, -- вспоминает преподаватель. -- Мы пили чай, танцевали, разыгрывали сценки. Друг друга знали прекрасно. То есть Инна была для меня несколько больше, чем студенткой. Я ее уважал, она меня уважала -- мы были друзьями… »
После школы Инна легко поступила в институт, быстро стала одной из первых на курсе, а на четвертом курсе по программе обмена поехала на учебу в Америку. Через год вернулась в институт -- на пятый курс. Приехав домой, сразу позвонила Роберту Витальевичу и предложила ему встретиться, поболтать об Америке… Решив отложить встречу до лучших времен — когда Инна сдаст ему свои «хвосты», Ковалевский сел за письмо.
В этой девочке он чувствовал родственную душу. Она казалась ему личностью глубокой и неординарной, способной оценить игру его ума. В Америке она училась в штате Вирджиния, он преподавал в Вашингтоне. Шутливый сюжет послания напрашивался сам собой. Он -- уставший от жизни шериф, она -- прекрасная Вирджиния, далекая и недоступная, перед которой он готов пасть ниц:
«Ах, почему судьба так жестоко сделала меня шерифом в этом захолустье: вечные разборки по поводу пропавших лошадей, вечная погоня за бандой Дикого Койота, укрощение диких необъезженных мустангов… Как бы я хотел служить Вам на законных основаниях!»
Письма в деканате решили сохранить как улику: безупречный Ковалевский наконец попался!
Это было первое письмо студентке, которое он написал за 13 лет преподавания, да еще подписал конверт собственной рукой. Он делал глупость, безусловно. Но разве такая тонкая натура, как она, не оценила бы это безрассудство?
Когда Роберт Витальевич встретил девушку в институте, Инна сказала, что никакого письма она не получала. Через несколько дней он послал ей домой записку: «Уважаемая Инна, я был бы Вам очень признателен, если бы Вы нашли возможность мне перезвонить». Ответа не последовало.
Скорее всего, девушке было не до романтических писем. Ей предстояло досдать много предметов (в Америке их не читали), в том числе и у Роберта Витальевича. Один предмет она сдала, а чтобы сдать второй, нужно было походить к нему на лекции. Но когда есть еще «хвосты» по другим предметам, это было сложно, да и не очень хотелось. А Ковалевский -- в свойственной ему манере приструнить студентов, у которых «хвосты» по его предмету, -- пожаловался на нее в деканат.
В деканате с Инной серьезно поговорили: несданные предметы ставили под угрозу ее красный диплом. Придя домой, девушка все рассказала маме, посетовав, что тяжелее всего сдать историю языка — предмет, который читал Роберт Витальевич.
Проведя несколько часов в раздумьях, Анна Петровна тайком от Инны взяла письма преподавателя к дочери и… отправилась с ними в деканат. Когда там упомянули, что вот и у Ковалевского Инна до сих пор не ликвидировала задолженность, мама достала конверты из сумочки и спросила: «Может, эти письма тому причиной?» -- «Пусть Инна напишет заявление, чтобы зачет принял другой преподаватель», -- предложили Анне Петровне. «Прошу разрешить мне сдать зачет по истории английского языка одному из преподавателей кафедры, кроме Ковалевского Роберта Витальевича, в связи с личностными отношениями», -- написала Инна недрогнувшей рукой. Впрочем, она была не первым учеником, предавшим своего Учителя…
Тем не менее, зачет пришлось сдавать Роберту Витальевичу -- этот предмет может принять только он. Смирившись, Инна стала ходить на его лекции и… блестяще сдала задолженность. Однако все это время письмо преподавателя к ней лежало в деканате. Очевидно, там решили его сохранить как улику: безупречный Ковалевский наконец попался!
«Поймите, тогда мне просто очень хотелось помочь дочери, -- объяснила позже мама Инны, -- я поступила как мать!»
«Как хорошо, моя сеньорита, что есть в этом селении и жаркое техасское солнце, и снега Килиманджаро, и кусочек девственной Вирджинии, необузданный, распущенный торнадо, есть стройная импровизация джазового оркестра -- там, на дне огрубевшего сердца окружного шерифа, охотника за ворами, мустангами и бизонами. Как хорошо, что есть Вы, моя сеньорита, даже если Вы совсем не та, что в моем ковбойском воображении… »
«Если бы моей дочери преподаватель написал такое письмо. Я бы его задушила!»
22 июня 2000 года Ковалевскому позвонили из института и сообщили, что будет слушаться его персональное дело. Не дожидаясь назначенного времени, он отправился на прием к ректору. Тот объяснил: пришло письмо от частного юридического агентства, где говорится о том, что Ковалевский требовал от ряда студенток… интимной близости, «допускал в их адрес шантаж и угрозы, связанные с успешным освоением учебного процесса». Были и доказательства «шантажа и угроз» -- его личное письмо к Инне Сарычевой и заявление матери студентки Раисы Иванчук, которая обвиняла его в … аморальном поведении по отношению к ее дочери: «Дочь не отвечала на его знаки внимания, и тогда Ковалевский отказал ей в руководстве дипломной работой, очернил имя дочери в деканате и на кафедре, а курсовую работу оценил на «удовлетворительно», тем самым сделав невозможным получение ею красного диплома».
Этот компромат, заботливо собранный чьей-то «дружеской рукой» в отдельную папку, стал для Роберта Витальевича громом среди бела дня.
-- Да, я поставил тройку Иванчук, -- вспоминает преподаватель. -- Это способная студентка, но на консультации она не являлась, курсовую сдала за день до госэкзаменов. Эту тройку может подтвердить любая экспертиза. И потом, это все-таки мое право -- оценивать знания! Хотя существует принцип «любое обвинение должно быть доказано в правовом порядке», для кафедры этот принцип, похоже, ничего не значил.
Заседание проходило бурно. Особенно выступающих возмущало письмо преподавателя к студентке. Оно с негодованием было зачитано вслух.
-- Мы советовались с лучшими адвокатами города, когда думали Ковалевского по статье увольнять, -- вспоминает в беседе с корреспондентом «ФАКТОВ» начальник отдела кадров Людмила Ивановна. -- Он пишет письмо девочке- студентке. Как она должна себя чувствовать, придя на следующий день на занятия после этих писем? Если бы моей дочери преподаватель написал такое письмо, я бы его задушила, честное слово!
-- Преподаватель должен быть наставником, советчиком, отцом, -- продолжил мысль Людмилы Ивановны проректор института. -- Но если я одну студентку выделяю, поклоняюсь ей, падаю к ее ногам, то как к этому отнесутся другие?
Кафедра, а затем профком согласились уволить доцента Ковалевского «за совершение аморального проступка, несовместимого с продолжением данной работы». Но в последний момент, очевидно, решив, что они зашли уж слишком далеко, ему предложили уволиться по собственному желанию. Кроме того, ректор освободил от занимаемой должности декана факультета «за недостатки в организации учебно-воспитательного процесса», а заместителю декана объявил выговор.
В беседе с корреспондентом «ФАКТОВ» ректор заметил, что, возможно, со стороны факультета к ученому отнеслись с некоторым предубеждением.
«Но мне пора, уважаемая мучача, пора в седло, одеть пончо и серапе, снова продираться сквозь заросли чаппараля, снова бесконечная погоня за бандой Дикого Койота, укрощение диких мустангов и прочее. Надеюсь услышать Ваш голос, моя сеньорита. С надеждой на настоящее, Ваш окружной шериф».
(Письмо преподавателя к студентке приведено почти полностью. Все имена и фамилии изменены из этических соображений. -- Авт. )
«Facty i kommentarii «. 22-Июль-2000. Человек и общество.
3093Читайте нас у Facebook
