Дочь Константина Степанкова: «Воротнички к школьной форме мне всегда пришивал папа»
Константин Степанков вошел в когорту знаменитых актеров, благодаря которым в начале .jpg)
Правда, перед тем как прийти в профессию, которая стала смыслом жизни Степанкова, два года отучился в сельхозакадемии, о чем потом вспоминал с улыбкой.
*Дочь Константина Степанкова и Ады Роговцевой Катя больше похожа на отца, чем на маму
За глаза Степанкова называли Ковпаком. Фильм режиссера Тимофея Левчука «Дума о Ковпаке» принесла Константину Петровичу любовь зрителей и признание коллег. К этому времени он был уже женат на одной из самых красивых и талантливых актрис — Аде Роговцевой. Дом Степанкова и Роговцевой, в котором никогда не запиралась дверь, был местом общения столичной творческой интеллигенции. Здесь главным на кухне был хозяин. Кость Петрович замечательно готовил, а еще умел шить. У него и Ады Роговцевой родились сын, которого назвали в честь отца, и дочь. Костя ушел из жизни, пережив Константина Петровича на восемь лет. Теперь имя знаменитой актерской династии находится в руках двух женщин: Ады Роговцевой и ее дочери Екатерины. Катя родилась, когда Константину Петровичу исполнилось 44 года, она всегда была его любимицей.
— Катя, с чем связано ваше первое воспоминание о папе?
— Когда я родилась, отец уже не работал в театре. Жизнь актера кино была периодичной: съемки сменялись так называемым простоем. Во время съемок отца не было дома — как правило, это были экспедиции. А в период простоя он устраивал себе отдых. Если не было работы на радио, телевидении или озвучаний, занимался домашними делами, отлеживался и читал. Я прыгала у него на животе и рассматривала наколки — корабль с чайками на плече, якорь на кисти руки, буква «А» на груди. Это еще с подростковых беспризорнических времен, когда он дошел в поисках своего репрессированного отца до Мурманска. Я думала, что «А» — в честь мамы, но это было наколото намного раньше, в честь друга Алексея. Отец стеснялся наколок, «забивал» их гримом на съемках. А мне в детстве они казались таинственными, пиратскими, но очень красивыми — синевато-зеленые, выцветшие на смуглой папиной коже. А еще раньше, до визуальной памяти, поражал его голос. Незабываемый, неповторимый, единственный на свете папин голос.
— Вы были в семье самой младшей и родились, когда Константину Петровичу уже было за 40. Он вас баловал?
— Меня никто не баловал. Папа меньше сердился на меня, чем на Костика, но я и поводов меньше давала. Он пел мне никому не известные, забытые песенки, походя учил всему на свете, читал вслух. А больше всего я любила лечь рядом с папой, когда он читал, и читать с ним ту же страницу. Не важно — что, не зная начала, автора. Научилась успевать вместе с ним прочитывать страницу (а папа читал очень быстро), ведь обидно, если не поспеваешь. Такая вот школа скорочтения. Еще было у нас совместное дело — учить тексты ролей. В диалоге легче запоминается, чем с листа. Вот я и читала с папой за партнера. Когда в 1984 году готовили фильм о Довженко по его дневникам, тексты дневников Довженко я выучила наизусть. Не раз потом пригодилось.
— Вашего старшего брата Костю папа часто брал с собой на съемки.
— Я была больше театральной, при маме. «Киношным» был брат. Костя начал сниматься с 13 лет. В году 1977, на съемках «Забудьте слово «смерть» Самвела Гаспарова, я была с отцом и братом. Папа играл атамана Кикотя, а Костик — его сына. Оба бритые наголо, верхом, с саблями и нагайками. Мне было пять лет, и Костик с папой посадили меня в седло. Я впервые верхом на папином жеребце пролетела через поле галопом. Восторг!
— Константин Степанков был темпераментным человеком. Случалось, что он «шумел» на вас с братом?
— Папа всегда шумел, часто несправедливо. Он вообще был то рокочущий, негодующий, неприемлющий, то тихий, лиричный, деликатный. Но всегда — талантливый. Готовый к эксцентричной выходке. Хулиган. Папа был грустным человеком. Где-то за глазами плескалось столько боли, потерь, выстаивания. Мне кажется, гневаясь, он отвлекался от своей мучительной памяти, сомнений и страхов за всех нас.
— Квартира ваших родителей в центре Киева была местом встречи актеров и режиссеров. Вам с братом позволялось присутствовать во время застолий?
— Я помню все. Всех. Кажется, помню каждый прожитый на Пушкинской день. Совсем недавно ушел мой учитель Петр Тодоровский. Когда-то давным-давно он провел у нас дома целый день между поездами, играл на гитаре, восторгался папиным борщом и отговаривал моего брата переходить с актерского факультета на кинорежиссерский: «Костя, это так прекрасно быть актером, так безответственно!»
*Константин Степанков сыграл более ста ролей в театре и кино (фото Сергея Даценко, «ФАКТЫ»)
Это был дом, где я научилась всему, что умею. Главное — слушать, потому что было кого. А еще отличать неординарность от посредственности, какой бы тихой не была первая и шумной — вторая. На Пушкинской все было наглядно. Там пели, читали стихи и сценарии, говорили правду и умели находить для нее правильные слова, туда приходили и задерживались те, кто не разделял жизнь и творчество. Иван и Мария Миколайчуки, Боря Брондуков, Иван Гаврилюк, Миша Голубович, Митя Миргородский, Володя Губа, Юра Якутович, Толя Фуженко, Леня Осыка... Именно так их имена звучат для меня, поскольку так звали их мои родители. Конечно, мы с Костей не позволяли себе фамильярности, обращались ко всем по имени-отчеству. Учились у них петь, играть, читать, заражались потребностью в знаниях, любовью к своей земле, слову, песне.
— Долгие годы вашего отца называли Ковпаком.
— Это я помню плохо. Просто росла как дочка Ковпака. Знаю по рассказам, что на время съемок «Думы о Ковпаке» наш дом превратился в музей и исследовательский центр Ковпака. А мама до сих пор вспоминает с ужасом, как жутко отец выглядел, когда снимался — с выбритыми бровями и подбритыми залысинами под портрет Сидора Артемовича.
— Кость Петрович более десяти лет проработал в Театре имени Ивана Франко, однако больших ролей там не играл. Он мог оставить театр гораздо раньше...
— Степанковы терпеливы, очень терпеливы. Он работал, делал, что мог, снимался потихоньку. Два года борьбы с туберкулезом. К тому же играл большие роли — с «пожарных» вводов. Когда заболевал кто-то из артистов, отец был незаменим — он тексты и мизансцены всех спектаклей знал наизусть. Был суперпрофи еще до того, как стал известным и востребованным актером. Преподавал в студии при театре. Уйти из театра, тем более из такого — очень непростой шаг. Отец никогда вслух не пожалел об этом, но, мне кажется, до конца жизни тосковал и мечтал о сцене.
— Ваш отец практически никогда не рассказывал о своем прошлом.
— Я узнала историю семьи Степанко-Волощук в 21 год. Первое, самое простое объяснение — страх. За себя, за семью. В роду и служитель культа, и иммигрировавшие в Америку, и родственные связи с адъютантом Петлюры, и немецкая кровь Троккалей, и участники националистических военных объединений времен Второй мировой. С таким багажом за плечами начинал отец свою взрослую жизнь. Конечно, он боялся. Кроме того, уже пережил смерть двоих братьев — младшего Георгия и старшего Игоря, расстрел отца-священника, бегство матери и сестры в Узбекистан, два голода, нищету... Мне кажется, папа ничего не рассказывал еще и потому, что хотел забыть, как можно дальше убежать от мальчишки-беспризорника, сироты Кости Волощука, чей крестильный крестик мама вместе со своим обручальным кольцом выменяла на килограмм крупы. Убежать, куда глаза глядят, запретить себе вспоминать, иначе лопнет сердце.
— Отец любил вспоминать о том, как впервые увидел вашу маму?
— Знаменитая история о пяти принципах соцреализма. Он подменял преподавателя по русской литературе на вступительных экзаменах и слушал мамин ответ, разглядывая ямочки у нее на щеках. Поставил пятерку, а позже оказалось, что студентка Роговцева пришла на курс Петра Сергиенко, где отец был вторым педагогом. По-моему, я никогда не слышала этой истории, просто всегда ее знала.
— Ада Николаевна часто называла супруга Петрович. Их отношения для многих были предметом зависти.
— Да нет, по-всякому называла. И предмет зависти спорный. Семья есть семья. Всегда гладко не бывает. Но когда двое талантливы, умны, красивы, успешны, щедры, способны создать дом, родить и вырастить детей — это действительно прекрасно. А сколько это требует труда и самоотверженности, об этом ведь никто не задумывается.
— Кто в вашей семье был главным?
— Не знаю. Наверное, мама, но она всегда играла главенство отца. У нас был патриархальный уклад. Став старше, я поняла, что это очень удобная для женщины форма существования семьи.
— Кость Петрович сам рассказывал о том, что любит готовить.
— Ему все хорошо удавалось. И на кухне, и на костре, и в печи. Он пережил Голодомор и послевоенную разруху. Поступил в сельхозакадемию, чтобы, как сам говорил, быть поближе к еде. Еда — благополучие. Накрытый для семьи и друзей стол — оплот покоя и мира.
— Вы похожи на отца?
— Не мне судить. Но в любом случае, больше на отца, чем на маму.
— Последние годы Константин Петрович много времени проводил на даче.
— В 1985 году папин коллега привез его в село, где продавался дом. Отец предложил маме посмотреть. Участок с домом стоил тысячу рублей. Такие деньги в семье были, ведь мама получила перед этим Шевченковскую премию. Купили. Папа не любил туда ездить, но когда приезжал, забрать его было невозможно. Втягивался и подолгу жил, даже зимой в заносы и морозы, часто без света.
— Как Степанков переживал отсутствие работы в сложное время, когда украинское кино практически не снималось?
— Я не помню времени, чтобы отец вообще не работал. Но он тяжело переживал уход друзей: Ивана Миколайчука, Леонида Осыки, Владимира Денисенко. Тех, с кем он кино делал. Уничтожение студии воспринял очень тяжко. А как иначе? Украинский кинематограф ведь был его жизнью. Хотя снимался папа даже незадолго до смерти. Его последней работой стала роль дяди Лени в картине «Завтра будет завтра».
— В чем Кость Петрович находил выход во время депрессии?
— Папа действительно был депрессивным человеком. Но у него было лекарство. Все наслышаны о его пристрастии к алкоголю. Иногда помогало, иногда усугубляло.
— Ваш отец был очень красив и всегда элегантно одевался. Кто выбирал ему одежду?
— Мама влюбилась в самого элегантного киевского актера. Таким папа был всегда — пижон. А одежду тогда особо выбирать не приходилось. Что-то сам, что-то мама. Но подгонял всегда сам. Папа ко всему еще и великолепно шил, причем для всех нас. Пришивал мне воротнички к форме.
— Степанков последнее время тяжело болел. Он знал свой диагноз?
— Болел полгода, а тяжело — последние три месяца. Нам сообщили диагноз в мае, умер папа в июле. О раке он не знал.
— Вы успели проститься с отцом?
— У меня была пауза в театре, в Москве шли вводы перед гастролями «Саломеи» в Америку, потом сами гастроли — апрель, май. Я приехала в Киев ухаживать за отцом, когда у него случился инсульт. Была с ним четыре месяца. Дважды в июле срывалась на два-три дня в Москву играть спектакли в театре Виктюка. В третий раз уезжала очень тяжело, но надеялась — на один день, успею. Не успела. Узнала о папиной смерти за десять минут до начала спектакля. Мне ничего не оставалось, как выйти на сцену и играть. Думаю, так распорядился Бог.
— Папа вам снится?
— Мне редко снятся сны. Когда снится папа, это всегда радость встречи. Жду этих снов. После них у меня очень светлый день. Мой младший сын Матвей родился через шесть лет после папиной смерти. Недавно по телевизору шло какое-то кино с папой. Я посадила Матвея на колени: «Смотри, твой дед Костя». А папа в телевизоре запел колыбельную, которую пел в детстве мне: «Ходить сон коло вікон, а дрімота коло плота. Питається сон дрімоти: де ми будем ночувати?»
10001Читайте нас у Facebook
