Владимир Семиноженко: "Пако Рабанну очень понравилось, как я изображаю туман"
В Национальной академии искусств Украины на открытии персональной выставки живописи Владимира Семиноженко «Мій світ», которую можно посетить до 3 марта, гостей собралось огромное количество. На полотнах Владимира Петровича — пейзажи Слобожанщины: осенняя аллея, первый снег, мартовский полдень, подсолнухи, васильки, туман над рекой… Когда смотришь на всю эту красоту, душа наполняется светом и оптимизмом.
О своем увлечении живописью автор полотен — академик Национальной академии наук Украины, почетный академик Национальной академии искусств Украины Владимир Семиноженко — рассказал «ФАКТАМ».
— Экспозиция была готова еще прошлой осенью, — рассказывает Владимир Семиноженко. — Но 2014 год стал временем большого смятения для всех живущих в Украине от событий, которые происходили, от военных действий, от человеческих жертв, и, разумеется, мысль об экспонировании работ у меня не возникала. А когда недавно я заговорил о возможной выставке с президентом Академии искусств Украины Андреем Чебыкиным и президентом Национальной академии наук Борисом Патоном, в ответ услышал: «А давайте! Почему нет? Красота спасет мир!»
Сегодня еще идут боевые действия, страна в кризисе, и, если смотреть более глубоко, происходит разрушение гармонии во многих плоскостях: в духовной, экономической, в сфере безопасности — практически во всем. А живопись возвращает нас к гармонии истоков. Особенно если она связана с главным, с тем, что для каждого из нас является основным ее критерием. Это видение гармонии природы, красоты родных пейзажей. Ведь я не случайно назвал выставку «Мій світ».
Для того чтобы достичь этой гармонии, чтобы соприкоснуться с ней, оттолкнуться от нее, как от стартовой площадки, нужны такие выставки. Они — повод для коммуникации на основе того, что сегодня объединяет. А это, безусловно, Украина, красота ее природы, чувство Родины.
— В каких музейных и частных коллекциях есть ваши полотна?
— Точно знаю, что они находятся в собраниях Львовского и Харьковского художественных музеев. Однако, откровенно говоря, я никогда не задавался целью, чтобы мои картины были представлены повсюду. Хотя музеи посещать очень люблю! Среди любимых — музей Орсе в Париже, Эрмитаж в Санкт-Петербурге, Национальная галерея в Вашингтоне… Что же касается частных коллекций, сотни людей имеют мои картины. Я дарил их депутатам, членам правительства, моим коллегам-ученым.
Когда-то одну из своих картин, на которой изображены лилии, подарил и известному меценату Виктору Михайловичу Пинчуку. Он о ней не раз вспоминал при встречах. Эти лилии были созданы в январе 1999 года в Трускавце. Вообще я не любитель санаторного отдыха, а тогда поддался искушению коллег-политиков и отправился туда на зимние каникулы. Но ходить на процедуры и пить целебную воду долго не смог. Это в принципе не мое. Уже через три дня написал пять картин, в том числе эти лилии — не по-ренуаровски, но тоже довольно смело.
— Где же вы нашли среди января такую экзотику?
— С натуры к тому времени я уже почти не писал. Работал в художественной мастерской, под которую для меня в санатории переоборудовали закрытый на ремонт рентгенкабинет. Картину я написал на одном дыхании. Давно, кстати, заметил, что два часа «общения» с холстом для меня словно неделя релаксации в отпуске. Я даже когда-то по ночам писал, когда рабочие дни были особенно напряженными. Вначале это было просто хобби, но, когда один из своих пейзажей подарил известному коллекционеру и знатоку живописи академику Виктору Еременко и, придя к нему домой, увидел свою работу на стене рядом с классиками, решил свои полотна подписывать.
— Когда вас чаще всего посещает вдохновение?
— Я заметил: если на душе спокойно и в жизни все хорошо, творить почему-то не хочется. Пишется, когда внутри волнение, когда переживаешь какую-то непростую, экстремальную ситуацию. Видимо, соприкасаясь с гармонией красок, достигаешь ее и в душе.
— Какие уголки земного шара и, в частности, Украины поразили вас больше всего?
— Я бывал в разных странах мира и видел немало красивых мест. Все это люблю фотографировать. Но пишется мне почему-то лишь в Украине. И больше всего меня привлекает Слобожанщина. Хотя я родился в Киеве, но очень люблю Харьков и считаю себя харьковчанином. Там учился, много работал. В Харькове у меня много друзей, родственники, там я руковожу научным центром.
— Вспомнился анекдот о художнике. Публика на выставке гадает: рассвет или закат он запечатлел в своем произведении. Один же из гостей безапелляционно вдруг утверждает: «Конечно, закат! Я знаю художника лично — раньше полудня он никогда не встает». А вам часто приходилось жертвовать комфортом, чтобы запечатлеть какой-то момент?
— Хороший анекдот. Специально идти на какие-то жертвы в творчестве не приходилось. Конечно, трудно рисовать на морозе. Но можно тепло одеться — в шубу, шапку… Гораздо сложнее было прежде работать летними вечерами, когда комары кусали беспощадно, а средств от них у нас никаких еще не продавали.
— Недавно смотрела документальный фильм о принце Чарльзе. Оказывается, он очень хорошо рисует. Причем нередко отправляется в окрестности Лондона писать с натуры даже в ненастье.
— Думаю, каждому живописцу порой приходится вступать в схватку с природой, когда порывы сильного ветра сбрасывают этюдник, дождь заливает краски. Появляется настоящий азарт: кто кого?! И если выиграешь в этом соревновании, появляется особое ощущение удачи (улыбается). К слову, Уинстон Черчилль вообще любил рисовать на передовой. И этим, видимо, внушал солдатам уверенность и спокойствие. Было это в годы Первой мировой войны. Однако к живописи он обращался и гораздо позже в периоды сильнейшего внутреннего смятения и дискомфорта. Особенно тяжело переживал, когда после многих лет премьерства в 1945 году потерпел поражение на выборах и на целых шесть лет, до того как снова стал премьер-министром, оказался не у дел. Именно в то время под вымышленным именем он отправил в Британскую академию искусств несколько своих художественных работ. И… был избран почетным ее членом. Потом анонимно представил свои картины в США, и там тоже получил высокую оценку.
— Невероятно. Но ведь утверждают же, что искусство может врачевать душу, а иногда и тело. Никас Сафронов как-то рассказывал мне, как написал икону для человека, у которого ребенок родился с патологией. Ее поместили в детской, и вскоре малыш от недуга излечился.
— А вы знаете, когда-то я подарил одну из своих картин знакомому семейству в Харькове, и вот что любопытно: супруга моего приятеля утверждает, что, когда смотрит на полотно, у нее проходит головная боль. Возможно, это сила ее самовнушения, и тем не менее приятно.
— Владимир Петрович, а вы помните, как впервые ощутили признание своего художественного таланта?
— Это было очень забавно. Из рабочего кабинета одного известного ученого ночью украли… мою картину. А когда воруют полотна художника, это ведь уже признание? (Смеется.) Правда, потом обнаружилось, что у него тогда исчезла и… меховая шапка. А я уже чуть было не возгордился своими художественными способностями!
Был еще один курьезный момент. В 1992 году я обнаружил, что моя двухгодичная зарплата академика Национальной академии наук Украины, являющегося членом ее президиума, эквивалентна цене этюда, написанного за полчаса на свежем воздухе. Дело было так. Мои картины принимали участие в выставке живописи, организованной Харьковским союзом художников, которая проходила в Германии. Там работы не только экспонировались, но и продавались. Из любопытства одну из своих картин, которую писал в валенках и тулупе на двадцатиградусном морозе, разрешил продать и я. Ее купили почти за тысячу долларов. И, нужно сказать, это была далеко не самая лучшая моя работа… Я выбрал для продажи ту, с которой не жаль было расставаться. Позже часто шутил, что работаю в Академии не за деньги, а из любви к науке.
— Слышала, высокую оценку вашему художественному таланту когда-то дала сама Татьяна Яблонская…
— В 2001 году на выставке, посвященной юбилейной дате Союза художников Украины, был представлен и мой пейзаж: летний день, проселочная дорога после ненастья. И вот Татьяна Яблонская, остановившись у моего полотна, в повисшей тишине вдруг произнесла: «Как он „взял“ грязь!» Это было очень неожиданно. Татьяна Ниловна редко делала комплименты художникам. Мне же в этом смысле повезло. Потом я эту картину подарил одному политику, он повесил ее в своем кабинете. А в 2006 году у меня в мастерской побывал Пако Рабанн. Ему очень понравилось, как я изображаю туман. Он даже дал мне кое-какие советы. Когда пишу, всегда их вспоминаю.
— Как вы успеваете и наукой заниматься, и политикой, и спортом, и живописью? И даже поете!
— Увы, сегодня душа не поет. Но, вообще, все, что вы перечислили, мне интересно. Уберите что-то одно, и я уже буду не я. Кроме того, множество интересов помогает находить общий язык с людьми.
— Знаю, в числе ваших друзей — легендарный ученый, президент НАН Украины Борис Патон. Вы ему дарили свои картины?
— Да, Борис Евгеньевич — мой учитель. Все мои выставки в Киеве он посещал. Патону очень нравится живопись. В каталоге, посвященном моей нынешней выставке, Борис Евгеньевич написал: «Наука без творчества невозможна. Есть много примеров, когда ученые достигали значительных результатов в живописи, музыке, поэзии. Мне всегда импонировало творчество Владимира Семиноженко. В его картинах я вижу родные и знакомые пейзажи…» Вообще, Борис Евгеньевич — человек очень гармоничный: ему интересны и наука, и государственные дела, и искусство, и спорт, и многое другое. Его невозможно с кем-то сравнить.
— Борис Патон сказал, что наука без творчества невозможна. А как объяснить с научной точки зрения «фокусы» в творчестве Сальвадора Дали? К примеру, его картина «Обнаженная Гала, смотрящая на море», когда отдаляешься на расстояние нескольких метров, вдруг превращается в портрет… Авраама Линкольна? Не поверила бы, если бы не увидела это собственными глазами в его театре-музее в испанском городке Фигерасе.
— Оптический эффект. Это подобно тому, как вы смотрите на облака и угадываете в них лица, фигуры животных…
— Владимир Петрович, а вы коллекционируете живопись?
— Чтобы собирать коллекции, нужны большие деньги. А поскольку таких средств не имею, то не коллекционирую, а, как видите, сам пишу картины. У меня уже более тысячи работ. Коллекционируют их другие.
1509Читайте нас у Facebook
