«в альбом с открытками, принесенный «приятелем» на мой день рождения, был вмонтирован миниатюрный радиопередатчик», -
«Готовься, мы приедем на твое 70-летие!» — позвонил Евгению Концевичу друг Василь Овсиенко за пару месяцев до юбилея. «Не зарекайтесь, а вдруг я не доживу?» — пошутил Евгений Васильевич. «Что значит не доживешь! — возмутился товарищ. — Где же мы тогда соберемся?» Вот уже 40 с лишним лет друзья-шестидесятники съезжаются летом в Житомир — в гости к Концевичу. И отмечают день его рождения на подворье частного дома со старенькой голубятней. Дом этот по-своему знаменит. Здесь проводилась спецоперация КГБ по «прослушке» диссидентов, после которой начались массовые политические репрессии. Здесь же, несмотря на обыски, уцелел удивительный рушник: на нем вышиты имена гостей дома — литераторов, ученых, художников. Иных уж нет, а те далече… Но все, кто мог, приехали к Концевичу на нынешний юбилей. Именинник, сияя голубыми глазами, пригубливал квас из пластмассового стаканчика. И возлежал в тени раскидистого дерева. Принимать гостей лежа для него не прихоть. Евгений Васильевич не может передвигаться с 17 лет…
«Я смогу бегать на спартакиаде?» — первое, что спросил Женя, придя в сознание
- Я бы и сам раньше не поверил, что с такой травмой можно прожить 53 года, — говорит Евгений Концевич. — Ведь полвека назад, после нескольких неудачных операций, меня отправили домой — умирать…
На каникулах в жаркий июльский день десятиклассник Женя Концевич — крепкий, красивый парень под два метра ростом — нырнул с кручи в речку Тетерев. А выбраться из воды на берег самостоятельно уже не смог. На следующий день он должен был участвовать в спортивных соревнованиях школьников. «Я смогу бегать на спартакиаде?» — первое, что спросил, придя в сознание. «Сможешь», — успокоил врач.
Травма позвоночника была очень тяжелой, но, как позже выяснил Евгений Васильевич, даже в то время в других городах таких, как он, «спинальников» достаточно успешно оперировали. Ему же с медиками не повезло.
Боль и беспомощность сперва были невыносимы. Женя решил не мучиться сам и не мучить родителей. В его комнате стоял старенький ламповый телевизор «КВН», через кинескоп которого проходило напряжение 6 тысяч вольт. С его помощью он и замыслил уйти из жизни ночью.
- Но вечером мама подошла ко мне и, глядя в глаза, спросила: «Синку, що ти задумав?» — вспоминает Евгений Васильевич. — Не знаю, как она почувствовала. Но это меня спасло. Больше таких мыслей не допускал — как отрезало…
Пока мы беседуем, по двору неспешно расхаживает пара дроздов — этих птиц обычно в городе не увидишь. «Здесь их не обидят, они это чувствуют, вот и подыскивают место для гнезда», — замечает Евгений Васильевич. Чуть поодаль от нас примостился голубь — он не сводит глаз с хозяина, и такое впечатление, что вот-вот заговорит…
- Не удивляйтесь, он, действительно, «разговаривает», — объясняет Евгений Васильевич. — И «сообщает» об опасности — если, например, в небе увидит коршуна…
- Много у вас голубей, Евгений Васильевич?
- Больше, чем мне лет, — улыбается он. — Отец завел голубятню, когда я еще на свет не появился. Сейчас тут есть редкие голуби николаевской породы — очаковские серпастые, они взлетают вертикально, как жаворонки! А вот, видите, павичи с пушистым хвостом и шалевые гривуны… Я знаю «родословную» каждого из них. Человеку постороннему кажется, что все голуби похожи, но на самом деле нет (и не может быть) двух одинаковых птенцов. Так же, как и двух одинаковых телят — моя мама это хорошо знала, она работала на ферме. Я помогал ей, бегал, чуть что, за несколько километров к нашему ветеринару за лекарствами. И мечтал — до того, как слег — стать ветврачом.
- А стали писателем…
- Мне повезло с учителем в литературе — Николаем Васильевичем Хомичевским.
Литературный псевдоним Николая Хомичевского — Борис Тэн. Сейчас это имя носит одна из центральных житомирских улиц. А в ту пору блестящий знаток античной литературы, автор первого перевода на украинский язык гомеровской «Иллиады», обитал в Житомире на птичьих правах — после ареста в 1929 году, лагеря и ссылки ему долго не разрешали жить в черте города. Сын политзэка — Василько Хомичевский — учился с Женей Концевичем в одном классе. Они дружили, и Женя не раз защищал своего одноклассника, который был не такой, как все (родился с «заячьей губой»). А когда с Женей случилось несчастье, Василько чаще других проведывал своего друга — и сам, и с отцом. Однажды Борис Тэн, почувствовав в пареньке искру Божью, посоветовал ему серьезно заняться литературой.
«Со временем у меня развился комплекс… полноценности»
Новеллы Евгения Концевича в начале 60-х годов опубликовали в нескольких литературных журналах. Первую, устную, рецензию на них он получил от мамы. «Сину, скажи, де ти береш такч слова?» — спросила она. — «У вас, мамо», — ответил, сдерживая слезы.
Начинающие писатели Валерий и Анатолий Шевчуки, поэтесса Ирина Жиленко (Ирця — как звали ее друзья) познакомили с Концевичем киевлян — завсегдатаев столичного клуба творческой молодежи. Когда власти разогнали клуб, его «выездные заседания» все так же проходили в доме Концевича. Компания подобралась талантливая, веселая и… политически неблагонадежная.
- Первым моим критиком был Иван Свитлычный, — вспоминает Евгений Васильевич. — Он не делил писателей на сидячих, лежачих или фигурно стоящих и в профессиональных оценках был строг. Возможно, с тех пор у меня и развился комплекс… полноценности. Как-то я упомянул об этом — и редактор книги, решив, что я ошибся, вписал частицу «не». Но я объяснил ему, что ошибки здесь нет… Удивительно, но за всю мою жизнь ни один медик не пытался так дотошно «копаться» в моих недугах, как далекий от медицины Свитлычный. Доставал лекарства, ездил к специалистам, сам читал научную литературу — хотел найти или даже изобрести то, что могло бы мне помочь. Но все это он делал деликатно, не пафосно. И часто шутил при наших встречах. Помню, одна читательница-пионерка написала мне: жестокая судьба железной цепью приковала вас к кровати, но вы и в постели ведете активную жизнь, боретесь со своей судьбой… Иван, прочитав письмо, заметил: если судьба молодая и красивая, то лучшего места бороться с ней не найдешь, правда? И мы оба рассмеялись…
Тем временем о «Павке Корчагине наших дней» написали в центральных газетах. А после выхода в свет первой книги — «Двч криницч» — Концевич стал членом Союза писателей, его выдвинули на соискание республиканской комсомольской премии имени Н. Островского. К нему зачастили делегации. Местные власти даже собирались принимать детишек в пионеры во дворе его дома.
Он должен был стать вторым Николаем Островским. Но предпочел остаться Концевичем, что оказалось очень непросто.
«Секретный прибор мама вынесла из хаты в ведерке с углем»
В тот летний субботний день к Концевичу на его 30-летие съехалась компания киевлян. Трое Свитлычных (Иван, его жена Леля и сестра Надийка), Вячеслав Чорновил, Евген Сверстюк, Алла Горская. Молодые научные работники Галина Возна, Виктория Цымбал и Михаил Гуць, поэт Борис Мамайсур, медик Микола Плахотнюк, Ирина Жиленко. Погода была теплая, именинник решил заночевать во дворе, а гости примостились возле его постели. В двенадцатом часу ночи вдруг нагрянул визитер с подарком.
- Этот человек жил по соседству, был моим приятелем, и клубнику с грядки мама делила между нами поровну, — рассказывает Евгений Васильевич. — Он тяжело болел, писал стихи… Потом, что называется, пошел «в гору», стал работать в партийном отделе областной газеты… Больше года ко мне не заходил. И вдруг — объявляется. Вручает альбом в плюшевой обложке с открытками-пейзажами: «Посмотри, если альбом тебе понравится, я потом подарю тебе такой же, а этот заберу». И уходит.
Мне все это показалось очень странным. И насторожило. Полистал альбом, дал посмотреть друзьям. С виду обычные открытки. Но в голове гвоздем засело: что-то тут не так! И на следующий день, когда все уже разъехались, стал исследовать «подарок». В середину альбома положил влажную вату. И, когда обложка отмокла, обнаружил текстолитовую коричневую плату, а под ней, в 4-миллиметровом углублении, — миниатюрный радиопередатчик! Такое чудо техники я видел впервые… Пинцетом оторвал перламутровые «пуговички» (питание) с передатчика, и он отключился.
Что тут началось! В пять утра прибежал сосед-»приятель» с фарфоровой статуэткой. «Женя, возьми этот подарок ко дню рождения и верни мне альбом». «Нет, — говорю. — Я отдам это или в ЦК, или в обком партии». «Женя, знай, меня заставили», — сказал он уже в дверях. Больше мы не виделись…
А вскоре, смотрю, возле нашего дома останавливается темно-зеленый «виллис». И во дворе появляется девять человек в штатском. У меня сердце екнуло: откуда столько людей? Оказывается, поодаль стояла еще одна машина, я ее сразу не заметил… Зашли они без стука. Здоровенные такие детины, а один — маленький, седой. Начальник. «Вы хотели отдать альбом в обком, — говорит он. — Я член обкома, полковник Иван Иванович… Так что попрошу дать альбом мне. Это дело государственной важности. Военная тайна». «Он уже в Киеве», — решил я усыпить их бдительность. «Нет, здесь и муха без нас не пролетела бы», — сказал полковник.
А секретный прибор лежал в ведре, завернутый в газету «Лчтературна Укращна» и присыпанный сверху углем. Так мы дома его замаскировали. Мама вынесла это ведерко утром, когда отводила пастись козу. И поставила в траве, под деревом…
Полковник с подручными были во дворе, когда отец сказал мне: «Сынок, они пообещали хату вверх дном перевернуть, если не отдашь этот альбом… » Мама принесла сверток. И, помню, только развернув его, Иван Иванович тут же снова прикрыл газетой — чтобы подчиненные не рассмотрели этот мини-передатчик…
Скандальная история с «прослушкой» разнеслась по Украине и прозвучала на радио «Свобода». Концевичу настоятельно посоветовали выступить с опровержением «клеветнических измышлений». Он отказался. Отказался и «помогать» органам КГБ… Премию имени Н. Островского писатель не получил. Его перестали печатать (к счастью, пройдя школу Бориса Тэна, он мог бы подрабатывать переводами). Грозили, что исключат из Союза писателей и лишат инвалидской 60-рублевой пенсии.
В числе тех смельчаков, кто голосовал против исключения Концевича из писательского союза, был завкафедрой литературы Житомирского пединститута Степан Пинчук. С тех пор началась их дружба. Недавно ученый подарил другу каталог-альбом с работами своего сына — известного скульптора Олега Пинчука.
- Капитан госбезопасности, мой новый «пастырь», во время обыска в 1972 году говорил: «Вы свой жизненный позвоночник сломали не тогда, когда прыгали с горы, а когда не послушали совета полковника Ивана Ивановича», — вспоминает Евгений Концевич. — А знакомым моим он объяснял прямо: «Даже если б этот труп не лежал, он бы все равно не ходил — он бы у нас сидел… » С родителями тоже проводили «воспитательные беседы». Об этом несложно было догадаться, хоть мама с отцом мне ничего не говорили: у них после таких «бесед» дрожали руки…
- Наверное, такое нельзя забыть и… простить?
- Зла в душе я не держу, лишь чувство брезгливой жалости. После первого своего ареста Иван Свитлычный говорил мне, что кагебистов можно пожалеть — за их ущербность. Он оказался прав. И, к счастью, я не был обделен общением с другими, прекрасными людьми — благодаря им я живу.
- Скажите, а кто придумал вышивать на рушнике имена ваших гостей?
- Надийка Свитлычна! Она как раз из тех, кто меня за уши тянул к жизни… Увидела в нашем дворе очередную делегацию, якобы студенческую. «Слушай, — говорит. — Что-то эти люди совсем не похожи на студентов. Ты бы как-то вел учет посетителей!» В шутку стали припоминать: у кого-то гости расписывались на столе, у кого-то на двери. У Аллы Горской — на стене мастерской… И тут Надийку осенило: «У тебя дома найдется кусок полотна?» Мы поставили подписи на белой ткани, а Надийка вышила нитками наши автографы и всех, кто приехал в тот день — Галинки Возной, Гали Севрук, Аллы Горской… Потом уже этого полотна на всех гостей не хватало, и рушник дотачивали — он длиной в несколько метров. Вышивала моя мама и бывшая моя жена… (Сейчас Евгений Васильевич живет один. На его именины белоснежный рушник вынесла гостям Людмила Васильевна Калиниченко. Она дважды в день, утром и вечером, навещает своего соседа и проделывает необходимые процедуры не хуже медсестры).
На рушнике вышиты автографы едва ли не всех бывших политзаключенных Украины. Эта реликвия в 70-е годы была опасным «вещдоком». Рушник постоянно перепрятывали. К тому времени шестидесятники уже стали «стреляными воробьями». А вот на фотографии 1965 года, сделанной в гостях у Концевича в день рождения, все еще беззаботно смеются.
- Это было наше последнее безмятежное лето, — говорила мне Надия Свитлычна, глядя на фотографию. — Таких беззаботно улыбающихся лиц я больше не видела ни у Чорновола, ни у Горской, ни у моего брата. Мы еще не знали, что в альбоме — подслушивающее устройство, которое передает все наши разговоры в машину, стоящую недалеко от дома. Не знали, что уже готовятся первые аресты, и «счетчик» включен… (Надия Свитлычна, отбывавшая срок в мордовском политлагере, сейчас живет в США. К Концевичу она приезжала нынешней весной. — Авт. )
- А меня на этом «историческом» снимке нет, — рассказывает Микола Плахотнюк. — Когда все фотографировались, я как раз бегал в магазин за хлебом к обеду. Потом мы сидели под тентом за столом, смеялись, шутили… Тесно было, как всегда. Чтобы выкроить место, Борис Мамайсур положил злополучный альбом с открытками между двух стульев — и… сел на него. Сколько потом мы подтрунивали над ним по этому поводу! (Микола Плахотнюк отбыл
12 лет заключения, из них 9 — в тюремной «психушке» — Авт. )
На той фотографии именинник — в сидячей коляске. Но с годами состояние здоровья не позволяло уже и такой «роскоши». И житомирские умельцы — инженер-конструктор Николай Недзельский, сварщики Василий Ляленков и Николай Короткий — решили переоборудовать коляску с пультом управления из сидячей в… лежачую.
- Я до конца не верил в успех этой затеи, — говорит Евгений Васильевич. — Да и хлопцы переживали. Когда на «пробных испытаниях» коляска запустилась, то на весь двор закричали: «Ура-а-а!» Они, кстати, тоже голубятники, у нас одна «мафия».
Двое местных голубятников зашли к Евгению Васильевичу и в юбилейный день рождения. Принесли в корзинках своих почтовых голубей — для запуска в небо. И с грубоватой нежностью приговаривали: «Щоб ви, дядьку, ч в свощ счмдесят голуба в руках потримали!»
Фотограф щелкает, и птичка вылетает… Белый голубь выпархивает из рук Евгения Концевича, когда делают фото на память. И он долго провожает птицу взглядом.
465Читайте нас у Facebook
