Театр, десятилетиями бывший славой русской театральной культуры, в одночасье превратился в пошлую театральную трясину…
Прожив в Театре имени Леси Украинки, может быть, самую долгую в истории этого театра режиссерскую жизнь, я часто задумывался над одним постоянно мучившим меня вопросом: как могло случиться, что театр этот, бывший десятилетия славой русской театральной культуры, мог так быстро, в одночасье, превратиться в пошлую театральную трясину, где долгие годы артисты меняли режиссуру как перчатки, где главным было порой в те годы не выступление артиста на сцене, а его выступление на бесконечно длившемся -- шесть-семь часов, до одури -- партийном собрании, где кланы и группки актерские ненавидели друг друга так бешено, что становилось страшно от этой ненависти, где царствовали подметные, анонимные письма?..
Театр вдруг потерял достоинство, и… стало все разрешено
За что же шла такая оголтелая, безжалостная борьба? Ответ банален: за роли, за звания, поощрения, за то, чтобы я был первым, а он -- и не вторым, и не третьим, а десятым…
Год за годом все активнее, при попустительстве властей и их поддержке, театр превращался в разудалую, разухабистую актерскую вотчину, когда роли распределялись на кухне, когда артист мог прийти к директору -- верх цинизма -- и предложить ему себя в роли сексота, то есть предлагал рассказывать руководителю все, что о нем говорят в коллективе.
Как в страшном сне вспоминается: детская игрушка, большой медведь, кем-то гвоздями прибит за кулисами к стулу, чтобы актриса, которая должна выбежать со сцены взять его и снова выйти к партнерам, провалила роль.
А кто ответит за то, что одна из лучших актрис театра почти десятилетие не выходила на сцену, не получила ни одной роли, сидела дома или на даче?.. Ну, а то, что и нынче между поколениями семидесятилетних и пятидесятилетних никого -- пропасть, потому что в прошлом ни одного артиста, ни одну актрису не брали -- нам чужаков не нужно. На художественном совете провалили даже кандидатуру Юрия Каюрова, который далее блистательно играл в Малом театре…
Да, все это ТОЖЕ БЫЛО. Театр вдруг потерял достоинство, и… стало все разрешено.
С чего же все началось? И кто первый начал раскачивать так ладно скроенную Константином Павловичем Хохловым театральную лодку?..
Я прожил десятилетия из этого горького, смутного времени в моем родном театре, сам был очевидцем и свидетелем всего того, о чем пишу. Того, например, как однажды на утреннике в воскресенье, когда представляли до одури примитивное, хамское в этой своей примитивности зрелище печально известного в то время и всесильного, входившего в высшие эшелоны власти драмодельщика и идеологического спекулянта, как на дрожжах поднявшегося в годы известной кампании против космополитов, встал в шестом ряду партера зритель -- он оказался доцентом Киевского университета -- и во время спектакля на весь зал произнес: «Позор Русской драме» и вышел из зала. Он был истинным любителем нашего театра и не вынес критической массы нравственной рвоты от перенасыщения пошлостью.
И меня с великим воодушевлением шельмовали на перевыборном партийном собрании, замечательно подготовленном партийными бонзами и группой артистов «против кого дружите», а вина моя, конечно, была «чудовищна» и заключалась в том, что я, став главным режиссером, самовольно попытался (как он смел!) привести в театр группу артистической (творческой?) молодежи и задействовать ее в репертуаре. И еще я захотел (как он только смел!), чтобы в спектаклях театра были заняты разные хорошие артисты разных враждующих группировок, а не только та группа артистов, с которыми я работал, будучи очередным режиссером… Ах, как блистательно было отрепетировано то чудовищное избиение, та показательная идеологическая порка режиссера, который пошел против них, но я никуда не шел, я искренне стремился, чтобы театру было лучше… Чего я только не наслушался тогда: и что я укорачиваю жизнь великим русским артистам (чем?), и что протаскиваю антисоветский репертуар (тогда только-только вышел один из лучших моих, по-моему, спектаклей -- «Победительница» Алексея Николаевича Арбузова), и что я не ту молодежь выдвигаю (а какую надо?).
«Пробежала первая черная кошка… »
А теперь я хочу рассказать, с чего все началось. Недавно я прочел неопубликованные ранее страницы воспоминаний Владимира Александровича Нелли, блистательного режиссера, долгие годы проработавшего в нашем театре. Я привожу их здесь в сокращении и позволил себе лишь выделить те мысли Владимира Александровича, которые представляются мне ныне архисовременными.
«С тяжелым сердцем я приступаю к печальному рассказу о трудных пятидесятых годах, когда театр наш непонятно и загадочно стал чахнуть и увядать, когда рядом с интересными спектаклями стала появляться какая-то муть, когда махровым цветом бурно раскрылась и расцвела самодурная тирания прелестного нашего директора, неожиданно и в новом свете предстали люди и характеры. К этому же времени относится и небывалый, и незнакомый доселе этому театру рост подхалимажа.
В эти злосчастные годы незаметно, но неуклонно, неотвратимо и настойчиво начал развиваться конфликт Гонтарь--Хохлов, завершившийся уходом Константина Павловича, распадом коллектива и приведший к тому, что Театр имени Леси Украинки, стоявший в первой шеренге театров СССР, медленно превратился в добротный, но в общем рядовой областной театр. Вкус, благородство и мастерство Хохлова было тем цементом, который удерживал театр на высоте, с уходом К. П. все трещины обнажились и… »
Здесь необходимо объяснение. В. П. Гонтарь был не просто директором театра, он был еще и зятем Никиты Сергеевича Хрущева, и это в те годы все определяло, то есть ему было все позволено, все разрешено.
Дальше В. А. Нелли пишет, что случилось после триумфальных гастролей театра в Москве летом 1948 года.
«Вернувшись из отпуска, все мы с увлечением приступили к работе. Театр, о котором ранее было мало известно, стал популярен, возросла ответственность, все стали работать серьезнее.
На афише появились новые спектакли. Одни, как водится, хорошие, другие -- средние, были и похуже. В коллектив вошли новые люди, преимущественно молодые -- из Школы-студии МХАТ, московского ГИТИСа и киевского КИТИСа. Среди них И. Молостова, О. Борисов, К. Лавров, Ю. Мажуга, Н. Рушковский, ставшие в последующем видными деятелями театрального искусства. Пришли также зрелые и многоопытные. Многоопытный актер не всегда мастер, хоть и мнит о себе много. Опытный актер, по словам А. Я. Таирова, все равно как объезженная лошадь. Среди вновь пришедших не все уловили скромный, несколько патриархальный стиль театра…
В Сочи, где мы гастролировали после Москвы, нас посещали знатные гости, отдыхавшие на курорте. Нашими частыми зрителями стали маршал Г. К. Жуков и маршал Чойбалсан.
В Сочи возник открытый конфликт между директором и режиссурой. Пробежала первая черная кошка. В спектакле «Наш современник» К. Паустовского (1949 год), поставленном Хохловым, Пушкин лежит у ног Воронцовой. Добродетельный директор нашел, что когда Стрелкова-Воронцова наклоняется, ее декольте переходит границы допустимого. Хохлов от переделок отказался. Во второй картине «Живого трупа» хор цыган поет лицом к Феде Протасову, но спиной к правительственной ложе. Директор потребовал изменить эти мизансцены. Я не переделал…
Следующая кошка была крупнее и чернее. Поставленный мною спектакль «Свадьба с приданым» Н. Дьяконова (1950 год) не имел к этому отношения. Он был отлично принят зрителями, прессой и прибывшим в Киев автором; также и на гастролях в Ленинграде, и в телевизионной передаче, бывшей тогда в новинку…
Мы получили предложение сделать фильм-спектакль. В большом «щорсовском» павильоне Киностудии им. Довженко выстроена огромная декорация -- северный деревенский вид. Прославленный оператор Д. Демуцкий прицеливается, «обнюхивает» декорацию. Суетится мой киноколлега Е. Брюнчугин, сосредоточен известный директор группы Л. Корецкий.
Перерыв. Актеры уходят в буфет. Мы с Демуцким и Брюнчугиным продолжаем «колдовать».
Перерыв затянулся. Подхожу к Корецкому: почему такая пауза? Леонид Михайлович мнется-жмется и, наконец, говорит: «Москва только что позвонила. Приказ -- прекратить работу». Как впоследствии мне пояснили, министр культуры Михайлов, просматривая планы кино, встретил там «Свадьбу с приданым» и между прочим спросил, идет ли по-прежнему в Театре сатиры этот спектакль. Перепуганные чиновники приняли вопрос за указание и повелели снять, отменить киевский кинофильм, что и было молниеносно произведено. А затраченное время, нервы, труд, наконец, деньги! Кому до этого дело?!»
С горечью прочел я эти строки. Я хорошо знаю по собственному опыту, как бездарные, равнодушные и трусливые чиновники могут угробить любое творческое дело, любое искреннее, бескорыстное начинание, и выйти сухими из воды. И в прошлом, и в настоящем. Наша независимая Украина, к сожалению, не исключение. Как тут не вспомнить провидческие слова одного из самых талантливых канцлеров Германии Отто фон Бисмарка: «С плохими законами и хорошими чиновниками можно управлять страной. Но если чиновники плохи, не помогут и самые лучшие законы».
«Внутренний конфликт назревал, развивался и ждал только толчка»
Но вернемся к воспоминаниям Владимира Александровича Нелли. «Группа артистов Театра им. Леси Украинки по предложению какой-то областной филармонии приготовила в свободное время несколько спектаклей и показывала их во время отпуска в областных и районных центрах. Необходимые костюмы заместитель директора Л. С. Махновецкий разрешил взять из костюмерной театра. Дело, как будто, обычное и никаких уголовных мыслей не вызывало. К сожалению, все обстояло совсем не так. Контрольные органы установили наличие недозволенных «операций», незаконную оплату актеров по произвольным ставкам, «комбинации» администратора и т. д. и т. п.
Началось расследование. Настойчивый следователь не ограничился допросом в Киеве, а приезжал в Ленинград. Вся эта история мрачным бременем легла на коллектив. Арест Махновецкого, тяжелая смертельная болезнь и смерть в тюрьме взволновала коллектив. Махновецкий был отличный работник и добрый, веселый товарищ. Вероятно, он был не более виновен, чем некоторые члены этой группы, сумевшие, благодаря ловкости, хитрости и увертливости, уйти от наказания. В итоге этой печальной истории было постановлено удалить из театра некоторых участников «группы». Однако они и доныне работают в театре и даже…
Все это не способствовало доброму настроению и возвышенному творчеству, разная оценка жульнических махинаций расслоила коллектив, лишила его монолитности, не содействовала благополучию отношений худрука с директором, благоволившим некоторым членам «группы», отвечавшим на это неумеренным подхалимажем.
… Трещина. Конечно, Хохлов и Гонтарь были настолько полярны, что их разрыв был предопределен и неизбежен. Но до тех пор, пока в театре не было разных подводных течений, угодничества, культивировавшегося в широких размерах, дело, возможно, наладилось бы, но…
Во всяком явлении, происшествии или событии существуют, как известно, причины и повод. Внутренний конфликт назревал, развивался и ждал только толчка, который бы все и всех расставил по местам. Им неожиданно стало назначение актеров в новом спектакле К. П. Хохлова…
По-видимому, конфликт медленно накапливался, готовился, назревал. Конфликты между директором и худруком -- вещь довольно обычная и почти традиционная. Но здесь была не банальная склока, не ссора по пустякам, а глубоко принципиальное расхождение художника с вздорным самодуром, явно злоупотреблявшим безнаказанностью. Инцидент этот был выстрелом Гаврилы Принципа, вызвавшим Первую мировую войну.
И она началась… Гонтарь уже знал неопубликованный приказ о его назначении директором Оперного театра, однако упорно и настойчиво, не брезгуя самыми бесстыжими средствами, добивался ухода Хохлова. Незавидную роль сыграли замдиректора В. В. Стебловский, уже обошедший все киевские театры и учреждения искусств, снятый недавно в Филармонии и приведенный Гонтарем в Театр им. Леси Украинки, где его уже четырежды снимали; беспринципный карьерист В. И. Мягкий, провокационно убедивший Хохлова прекратить военные действия и остаться очередным режиссером -- главным должен был быть режиссер-коммунист, и, наконец, М. Ф. Романов, любимый артист и близкий друг К. П. , согласившийся, даже не поговорив с Хохловым, сесть на трон главрежа. Помогали все обиженные ролями, окладами или неловкими замечаниями -- сбившись в кучку, они оскорбительно судили главного режиссера, не думая о будущем театра, о его художественной перспективе. Так эта передряга раскрыла нравственный облик некоторых товарищей, которых безусловно надо винить в преждевременной смерти атлетически здорового Константина Павловича…
Поставив с А. Г. Петрицким один из лучших спектаклей, «Месяц в деревне» И. Тургенева (1954 год), К. П. покинул неблагодарный театр, которому он отдал много творческих сил и который стал, благодаря его стараниям, первоклассным театром.
Доконав Хохлова, Гонтарь грубо расправился с Соколовым как преданным соратником К. П. , фактически выгнав его, был вынужден освободить Кирилла Лаврова, который открыто заявил, что не желает с ним работать, посадил в директорское кресло скомпрометированного Стебловского и ушел «царить» в Оперный.
И прекрасный наш театр стал хиреть, увядать, началась режиссерская чехарда. На традиционных общих собраниях в верхнем фойе Театра им. Леси Украинки все группы и группировки, на которые просто-таки распался коллектив, готовились к сражению, оттачивали языки и накапливали ядовитую слюну. С некоторых пор эти собрания стали постоянными, регулярными и превратились в ристалище, где многие артисты находили применение своим способностям, активности и проч. , вместо того чтобы использовать их на сценической площадке. И пусть сборы были по-прежнему хорошие, внешне все обстояло благополучно, но сердцевина была… пуста».
Театр и власть
Прочтя эти горькие, горестные страницы, что можно сказать?.. Вот и поставлен интеллигентнейшим Владимиром Александровичем диагноз: с чего все началось…
Дело во вмешательстве невежественной и хамской в своем невежестве тупой и жестокой ВЛАСТИ в художественную жизнь театра, в попрании ею прав истинного художественного лидера.
Что артисты?.. Артисты -- дети. Другой вопрос, какие это дети. Но об этом раз и навсегда, исчерпывающе высказался Владимир Иванович Немирович-Данченко. Что с них возьмешь? Им играть надо, а не руководить, что они и делают во всем цивилизованном мире.
Но ВЛАСТЬ, именно власть создавала ту неестественную питательную среду, те условия, при которых у артистов появлялась жажда власти на театре, и они могли ее осуществить. Нужды нет, что лучшим из них лишь казалось, что думают они о театре, а не о себе. Нет. Они -- этим стремлением -- защищали лишь себя.
Да, все было в истории нашего театра! Величие. Блистательно подобранная и выученная труппа, великолепные актерские достижения, духовные, ансамблевые спектакли, служение общей гражданской идее. Но было и падение театра -- ЭТО ТОЖЕ БЫЛО, -- столь же оглушительное, как и его величие. О том, и о другом необходимо знать, если не историкам театра, хотя кому, как не им, то хотя бы тем, кто ныне в нем трудится, да и просто всем, кто театром интересуется. И знание это воспринять, как предостережение: вот что может случиться, если…
Потом, и в шестидесятых, и в семидесятых, у театра еще были возможности подняться, но… Артисты, вкусившие на театре власть, при помощи ВЛАСТИ (благо, она близко, на Печерске) сделали все возможное и невозможное, чтобы не допустить в театр художественных лидеров. При них не повластвуешь. Они хотели управлять сами. Через марионеток. И в начале девяностых довели театр до катастрофы: тридцать девять процентов загрузки зрительного зала, девять спектаклей в репертуаре и зияющие пропасти между поколениями. Семьдесят. Пятьдесят. Тридцать. А между ними пустота.
А Константин Павлович Хохлов?.. Он был режиссером милостью Божьей, практически создателем нашего театра, его совестью, душой и сердцем, его ангелом-хранителем. От него исходил свет. И все лучшее сегодня на театре -- от него.
297Читайте нас у Facebook
